поровну

юэ лун ненавидит — жарко, со всем ядом своего взгляда, совсем не думая пощадить. юэ лун ненавидит — холодным оружием в руках, конвертами с цианидом, традиционными письмами смерти. юэ лун ненавидит — лунным затмением посреди ясного апрельского дня. шин смотрит на это со стороны. со стороны у юэ луна спутанные прямые волосы, горбинка на носу и ледяные ресницы. когда юэ лун нервничает, у него неровно дрожит от вздохов грудь, поджимаются в тонкую линию губы. когда юэ лун ненавидит, он абсолютно спокоен, только локон чуть завивается на конце, намотанный на указательный палец. шин спрашивает: — почему ты хочешь убить эша? и юэ лун не отвечает. юэ лун долго смотрит шину в глаза и потом уходит, поджав губы персидским кинжалом. шин в чужие дела не лезет: эш между ними третий лишний, выбивающийся из двоичного кода. шин, вообще-то, тоже хочет эша убить, но шин не умеет ненавидеть, шин злится, огорчается, но ненавидеть — не может. небо над даунтауном не такое, как в его родном районе, высокое и мёрзлое, неприветливое. шин стоит на балконе, ветер хмурит его брови детскими воспоминаниями, и он чувствует себя на пит-стопе, временной остановке, имеет нужду сверить карту, но сверять, вот незадача, не с кем. юэ лун выплывает будто из тумана в самый необходимый момент. его походка бесшумная, дыхание ровное, как пульс покойника. юэ лун молчит. в делении одного полумесяца на двоих чувствуется что-то интимное, нелегально нежное, и шин старается об этом не думать. у полумесяца два острых серпа, полумесяц эгоист и не делится на двоих (нет, совсем не делится: разве что полнолунием, а его попробуй поймай в облачной сизой ночи), и шин наполовину сдаётся, отчаливает белым ночным корабликом от гавани балконной ограды, чтобы успокоить свои сны в очередной больной ночи на скрипучем матраце общежития. юэ лун ловит его за руку. юэ лун молчит. юэ лун ненавидит — объяснять. тянет носом холодный воздух, дрожащими зрачками касается лица шина, тут же, как от ожога, прячется. шин хмурит брови, но молчит — юэ лун ещё никогда не переходил на физический контакт. юэ лун говорит, и его голос похож на проплывающих мимо них белых лебедей: — легче не рождать новых людей, чтобы потом они не причиняли вред. другим и себе. у юэ луна четыре вечности прошлого позади, больше сотни смертей на плечах, центнер сожаления. во тьме его лицо светится алмазной пылью, блестит нитями кристальной ваты на щеках. шин не замечает, как сжимает чужую руку в ответ. шин говорит, и его голос похож на скрипящий в родительском доме пол: — иначе мы бы перестали ценить хорошее. юэ лун кусает губу у самой её каймы, смотрит на шина, часто моргая, читая все недосказанные слова в складке над его бровью. шин не чувствует, что из него получится отличный психолог, он вообще не чувствует, что смог чем-то помочь, но юэ лун впервые за четыре столетия — улыбается. юэ лун говорит, что чужая ненависть не так сильно задевает, потому что своя сильнее, но чужая любовь сбивает с ног внезапным фейерверком, взрывом бенгальской хлопушки прямо над ухом. юэ лун говорит: — спасибо, что был рядом. прости за всё. шин отвечает, щуря глаза и расплываясь в улыбке: — иначе я бы перестал ценить хорошее.