Реинкарнация

Темно. Вот и кончилась история Мишки Япончика. Был король и не стало. «Замочили, — подумал я тогда, — как ту собаку с подворотни». Подумал? Подумал. Когда открыл глаза, было светло. Огляделся. Нет ни моста, ни речки, ни поезда. Пусто. Поют только. Тихо так, как будто боятся разбудить кого. Кто поёт — пёс его знает. Только вокруг появились какие-то бледные люди. Стеклянные как будто. Глядь, а я такой же. «Ну всё, — думаю, — распределили на тот свет». Какой-то парниша в картузе руку дал, ну я и поднялся. «Как, — говорит, — звали тебя?». Ну я и ответил. Сказал, мол, по-всякому. «А маменька как называла?» — снова спрашивает. «Мойшей» — ответил я. Ну выяснил потом, что звали парнишу Гришей. Смышлёныш был этот Гриша. Долго мы с ним тёрли за наши жизни. Рассказал мне, что и тут ждём распределения. — И долго таки ждать? — А кому сколько. — Шикарный вид. Таки я скажу, что пока сидел, научился играть в шахматы. Скука такая, шо вам и не снилось. Помню, Ося учил. Давно когда-то, ещё мальцами бегали. Так я тогда уже эти шахматы видеть не мог. И шо я за Осю вспомнил… Так тоскливо сразу стало. Ну я вам доложу, шо если бы не Гриша, так я бы помер второй раз. А Гришка, представьте, жил по ту сторону Черного моря, в Адлере, да. Бабку свою часто вспоминал. А у него кроме бабки, говорит, никого не было. Раньше неё ушёл. «Если мы забудем про стариков, то кто потом вспомнит за нас?» Когда-то я сказал это Шурке. Целует ли он с той поры маму я не знаю, но то, что бабка Гришки вспоминает за него — это точно. Вообще он был хлопец недурный: всё по-честному, что делить, то поровну. Какой-то он был… Как Изя, ей богу. Опять вспомнил… Теперь ищо и за Майорчика. Уже и не жизнь, а ещё каторга какая-то. Куда ховаться от этих мыслей — Бог его знает, да только так они душу рвут, что, говорят, я совсем прозрачный сделался. Много лет прошло, как я потом узнал. Не было в том месте никаких часов, дней, ночей, не приходилось пить и есть, спать. Только тоска брала. Гришка раньше меня распределился. Вот когда началась настоящая каторга. Никого, кроме Гришки, я не знал и знать не хотел — тошно было от этих душ. Встретил я за это время пани Басю. Она мне рассказала, что Майорчика больше нет, что Циля умерла… Я пытался найти их, но… Не срослось. Разве шо не рассыпался, а так я там самый прозрачный был. Уже и пани Баси нет здесь, а я всё слоняюсь. Думал, что вечность буду в шахматы сам с собой играть. Ходил-таки узнать, шо за дела и почему за меня забыли. Выперли, сказали, жди, и до тебя дойдёт. Я ещё раз умереть успею, пока оно дойдёт. Когда-то потом, когда всё, что можно было передумать, я передумал, я вдруг оказался там, где не было совсем никого. Непонятно было даже, можно ли ступить или сразу вниз полетишь. Ну я и ступил, всё равно терять нечего. А там как засвистит, так я подумал, что шмаляет кто-нибудь. Обошлось, вроде ещё стоял. А потом орёт кто-то, да так противно и надрывно, шо уши заложило. Вдохнуть не могу, больно, щемит в груди страшно…

***

— Уважаемые граждане-одесситы и гости нашего города, если хотите спросить вопрос — спросите, а пока послухайте объявление: ровно в шесть-ноль-ноль катер «Варна» отойдёт от причала… Снова Одесса. Я как вижу — слёзы наворачиваются. Видно, не всё ещё поделано, шо-то таки осталось. А шо до Гришки, так то теперь Яша на том катере «Варна». Так я-то знаю, а вот тот, кто горланит за катер и спрашивает, почём семочка, пока нет. Это тоже я, но мы пока не знакомы. Ну шо, Одесса, встречай своего нового короля!