Часть 1
15 апреля 2021 г. в 14:44
«…поспеши ко мне, как бежал бы от смерти…»
Горацио идёт к знакомому портовому трактиру широкими шагами, едва удерживаясь от того, чтобы перейти на бег. Нет, бежать нельзя. Люди начнут оборачиваться, обращать внимание… Внимание Гамлету не нужно. Никогда не было нужно. Не здесь; не в подобных обстоятельствах.
«Твой, в чём ты не сомневаешься, Гамлет…»
О нет, он не сомневается. Никогда не сомневался — несмотря на всех, с кем ложился его друг и возлюбленный, помимо него.
Гамлет ведь был таким не по причине природной распущенности. Горацио не знал всего, но понимал: было что-то, подействовавшее на друга извне, вопреки его воле, и теперь время от времени бросавшее его в объятия случайных мужчин.
Будь всё иначе…
Горацио привычно одёргивает себя. Ни к чему мечтать о несбыточном. О том, чтобы датский принц принадлежал лишь ему одному — не только душой, но и телом, — о том, чтобы, возможно…
В Виттенберге они оба были счастливее. Но в Виттенберг им вдвоём не вернуться.
Гамлет — тот, кто он есть, и глупо было бы желать, чтобы было иначе. Разве не таким полюбил его Горацио?
Хотя, возможно, будь они оба нищими студентами… Быть может, и впрямь правы святые люди, которые утверждают, что лишь бедняк может быть счастлив?
Но подобные мечты тщетны — и почти крамольны. Всё, что может сделать тот, кому судилось полюбить наследного принца, — стать ему верным вассалом.
Вассалом. Другом. Возлюбленным.
А, будь всё трижды…
Горацио толкает скрипучую дубовую дверь, и почти сразу же к нему бросается дородный трактирщик.
— Молодой господин, ну наконец-то! Я уж заждался, молился всем святым…
— Я пришёл, как только смог отлучиться… — Горацио чуть не проговаривается «из дворца», но вовремя прикусывает язык. Отбрасывает капюшон — в трактире, как всегда, жарко натоплено, — приближает лицо к широкому красному лицу трактирщика. — Что случилось, добрый хозяин? Что… — голос на миг изменяет ему, — что с моим другом?
— С другом, — с нажимом повторяет трактирщик, и непонятно, что он вкладывает в это слово — то ли намёк на любовную связь между якобы друзьями, то ли… но Горацио старается не думать, что трактирщик может знать, кто такой Гамлет. — То с вашим другом… — он крепко берёт Горацио за локоть и отводит в угол комнаты, подальше от чужих глаз и ушей, — уж простите меня, молодой господин, но то с вашим другом, что последнего он рассудка лишился. Доходили до меня, вестимо, слухи, да не такой я человек, чтоб каждой бабьей сплетне верить… а вот поди ж ты…
— Слухи?.. — медленно переспрашивает Горацио, внутренне холодея. Слухи о «молодом содомите» по Эльсинору ходить не могли — не такая важная птица. Слухи ходили о…
…о безумии принца Гамлета.
— Да слухи, молодой господин, слухи, — почти с раздражением повторяет трактирщик. — Вы думаете, я вовсе слепой? Всегда знал, кого у себя принимаю. Но я-то язык за зубами держать умею, на меня всегда можно положиться…
— Ладно, — обрывает его самовосхваления Горацио. — Мы с… моим другом всегда тебе доверяли, добрый хозяин. Так что с ним? Почему ты говоришь, что…
— …спятил он окончательно? Да потому и говорю. То, как раньше вы здесь развлекались — ну, многие так развлекаются, все мы не без греха, похоть — малый из грехов, да уж. Но если ему вознамерилось, чтоб его насмерть затрахали, — вот вы скажите, молодой господин, что мне прикажете делать? На улицу вышвырнуть? Так права не имею, деньги-то уплачены, да и не простой же он постоялец… А ежели и впрямь Богу душу отдаст — что мне, тело прятать? Вы уж простите… — он ещё больше понижает голос, — хоть и говорят, что король племянника не шибко любит, но уж поверьте, случись что — головы только так полетят. И моя в первую очередь — старый сводник, скажут, ещё и обвинят, что принца растлил, а куда там было растлевать-то? Кто и растлил, так не я — и не у меня в трактире. Вы уж простите…
— Я понял, — снова прерывает его Горацио, чувствуя, как помимо воли стискиваются зубы и кулаки. — Где он сейчас? В какой комнате? Веди. Даже если не один.
Если Гамлет сейчас не один — того, кто с ним, Горацио просто вышвырнет за дверь. У него есть на это полное право: Гамлет всегда просил проследить, чтобы он не забылся в подобные моменты.
И даже если бы не просил… Даже если бы не просил.
— Да сейчас-то как раз один, — с явным облегчением отвечает трактирщик. — Пойдёмте, молодой господин. Вы уж образумьте его хоть немного, а после, конечно, оставайтесь на постой сколько вздумается, только уж лучше бы покамест кроме вас никого к нему не пускать…
— И не пущу, — сквозь зубы отвечает Горацио и следом за трактирщиком поднимается по лестнице.
— Горацио… Ты пришёл.
Горацио плотно притворяет дверь — не на засов, но никто не войдёт, он знает — и бросается к лежащему на кровати Гамлету. У того под глазами тёмные круги, отчего кожа кажется ещё бледнее; рубаха из грубого льна — явно не его — смята и порвана у ворота.
Ниже пояса он обнажён — и на узких сильных бёдрах отчётливо видны следы крови и чужого семени. И — как обычно — начавшие проступать синяки.
— Кто? — сквозь зубы спрашивает Горацио, касаясь ладонью бедра Гамлета. — Кто тебя так? Те… матросы?
— Я же тебе написал, — Гамлет приподнимается на локте и улыбается — устало и чуть виновато. — Пираты обошлись со мной как милосердные разбойники…
— Ещё ты написал, что должен будешь сослужить им службу, — Горацио присаживается на край постели, накрывает руку Гамлета своей, переплетает пальцы. — А королю — что высажен на берег голым.
Гамлет издаёт короткий смешок.
— Ты что, прочёл моё письмо королю?
— А ты сомневался, что я его прочту? Или, — Горацио хмурится, его только сейчас посещает сомнение, — я был не вправе?..
— Вправе, — Гамлет сжимает его пальцы чуть крепче. — Ты давно вправе и сам о том знаешь. И мне ещё много чего нужно тебе рассказать. Пираты… да, мою одежду они забрали, но дали мне кой-какую прикрыться. И их мне винить не в чем. Я…
— …забылся, — помимо воли Горацио снова говорит сквозь зубы. — Хотел забыться. Отдать тело в чужую власть, чтобы отпустить на волю мысли и чувства. Так?
— Так. Ты сам всё знаешь, мой Горацио. Лучше, чем я сам.
Горацио глубоко вздыхает; поглаживает ладонь Гамлета большим пальцем. Перевести дух, не наговорить лишнего… главное — не наговорить лишнего.
— Сейчас я втайне пошлю во дворец за хорошей одеждой для тебя. И скажу хозяину трактира, пусть его жена приготовит бадью с водой. Помогу тебе вымыться. Ещё скажу, пусть подаст в комнату ужин; непохоже, чтобы сегодня ты ел. Задержимся здесь до утра. Согласен?
— Да, — Гамлет устало прикрывает глаза, тянет руку Горацио к своему лицу и ласкается о неё щекой.
И Горацио понимает: он снова не может сердиться.
Как всегда.
— Ляжешь со мной?..
Чуть помедлив, Горацио скидывает одежду, включая нижнюю рубаху, и обнажённым забирается к Гамлету под одеяло. Чуть влажные после мытья волосы друга пахнут травами, которые жена трактирщика добавляет к мыльному корню.
В горячей воде они отмокали долго. Горацио оттирал тело Гамлета намыленной тряпицей — и не отказал себе в удовольствии с особенным усердием пройтись по некоторым синякам. Порой даже ему случается быть мстительным.
Гамлет, кажется, понял — потому что хоть и постанывал изредка сквозь зубы, но чаще улыбался. И отдавался в руки Горацио, как всегда, охотно и даже с какой-то кроткой покорностью.
— Розенкранц и Гильденстерн, — говорит Гамлет, когда Горацио обхватывает его руками поперёк тела и укладывает головой себе на плечо.
— Что? — тихо спрашивает Горацио, касаясь губами виска Гамлета. — Что они?..
Гамлет усмехается — коротко, невесело.
— Воспользовались мной по полной. Король отдал меня им в полную власть — и это оказалось для них куда желаннее, чем когда я был с ними по доброй воле.
У Горацио снова сжимаются зубы.
— Где они сейчас?..
— Плывут к своей гибели. Чуть позже расскажу подробнее.
В голосе Гамлета нет сожаления — и Горацио чувствует мрачное удовлетворение.
Видит Бог: он ревновал Гамлета к Розенкранцу и Гильденстерну. К другим — не так, но к ним…
Несмотря на то, что всегда понимал: Гамлет неповинен в желаниях своего тела, столь часто идущих вразрез с желаниями души.
— Каков король, — говорит Горацио вслух, и Гамлет снова невесело хмыкает.
— Попользовал сам, дал попользовать другим… — в его голосе слышится всё большая горечь, и Горацио, чувствуя ледяной комок в груди, обнимает друга крепче, прижимает к себе — в тщетной попытке защитить от всего мира. — Я бы многое мог тебе рассказать, мой Горацио. Но, пожалуй, не сейчас. Позже… всё — позже.
— Как скажешь, — соглашается Горацио. Запутывает пальцы в густых кудрях Гамлета, начинает успокаивающе поглаживать ему загривок.
Хочет ли он, чтобы Гамлет рассказал ему… всё?.. Горацио не знает — но знает, что готов сделать что угодно, чтобы другу стало легче. Если Гамлету нужно будет выговориться — он выслушает; это самое малое из того, что он может.
— Я устал, — говорит Гамлет, и чувствуется, что он имеет в виду совсем не минувший день. — Так устал… от всех, от себя, от грязи и мерзости… Но ничего. Скоро всё изменится, Горацио. И обещаю, — он приподнимает голову и заглядывает в глаза друга, — отныне со мной будешь только ты… из мужчин — только ты.
Прежде Гамлет не давал такого обещания ни разу, и Горацио ему верит. Принц часто был не волен в своих желаниях — но…
— Я бы этого хотел, — тихо говорит Горацио и целует Гамлета в губы. Мягко, нежно, любяще.
— Я тоже, — так же тихо отвечает Гамлет. — Больше всего на свете. Ты — мой единственный настоящий друг. Единственный, кому я доверяю. Я хочу, чтобы ты стал для меня и единственным мужчиной… наконец-то.
— Мне этого хотелось всегда, — вырывается у Горацио.
— Я знаю. Прости.
— Не проси прощения. Не надо, — Горацио кладёт пальцы Гамлету на губы. Тот целует их; затем вновь тянется губами к губам.
Они целуются долго — прикосновение губ, сплетение языков, любовь и нежность. Нехотя прервав поцелуй, Гамлет вздыхает и поглаживает Горацио по груди.
— Я вряд ли сегодня на что-то годен… может, к утру… простишь?..
— Прощу, — Горацио улыбается и чувствует, что ему самому сейчас больше хочется нежности объятий, чем жара страсти. — Твоё обещание мне дороже чего угодно… Поспим? Да?
— Да, — говорит Гамлет и снова кладёт голову ему на плечо. Мягкое щекочущее прикосновение волос, тёплое тело в объятиях. Плотских утех сейчас и впрямь не хочется, но обоюдная нагота всё равно приятна.
Гамлет пообещал… и всё должно пойти на лад… всё на свете.
С этой мыслью они засыпают.