daddy!

Головные боли увеличивались с каждым днем. Теперь они не только стали частыми, но и продолжительными, уменьшались на короткий промежуток времени и возвращались вновь. Леви глотал таблетки от мигрени постоянно. Ему было уже плевать, что он превышал суточную дозу, потому что эта головная боль была невыносима. Ее невозможно было терпеть, и с каждым днем ему становилось все страшнее за свою жизнь, потому что ходил он мрачнее обычного. Существование было невозможным и тошнотворным последние два месяца. Коллеги осторожно намекали ему либо обратиться к врачу, либо уйти в отпуск, пусть даже неоплачиваемый, и отдохнуть, уехать куда-нибудь, сменить обстановку. Леви не мог работать, раздражался из-за каждой неосторожной глупой реплики коллег и друзей. В конце концов ему выписали опиоидные анальгетики, потому что ничего уже не помогало. Видения вкупе с головной болью преследовали его по жизни постоянно. Будто бы кто-то сверху колдовал над ним и пытался дать знак, чтобы он что-то понял. Но он видел обрывки снов и не мог сложить их в единый паззл. Этот паззл был масштабный, с маленькими детальками, которые будто бы намеренно не хотели скрепляться. Леви верил: если он сможет собрать этот паззл воедино, то поймет что-то важное. С самого детства в темноте комнаты, где в окно пробивался только лунный свет, он вставал в холодном липком поту, собирая обрывки снов, но тщетно, они ускользали от него так ловко, будто бы какая-то часть него самого сопротивлялась и не хотела это все запоминать, будто бы правда до ужаса болезненна и неприятна. Он все время думал: сделал ли я что-то настолько плохое, чтобы постоянно напоминать мне об этом? Или может быть, я должен помнить о чем-то на протяжении всего своего существования, но у меня никак не получается это сделать? Это что-то важное, оно постоянно напоминает об этом… Оно ждет меня? Где-то внутри него был ответ. Видения становились с течением времени такими яркими, будто бы кто-то выкрутил видео на максимальный контраст, и Леви уж точно должен был их запомнить, но вновь отрывки событий и ощущений: ему нравился запах душистого мыла на его шее и влажные чистые волосы. Ему нравилось перебирать эти прядки в своих пальцах. Размеренное дыхание и равномерный подъем плеч, он лежал на боку и тихо посапывал. Бывало, подрывался и что-то записывал в книжку безумными глазами, только вот Леви все никак не мог запомнить цвет этих глаз. Он не мог знать его имя, но отчего-то помнил прикосновения к его волосам. Из-за мигреней дни превратились в сплошное месиво, потому что Леви не мог нормально спать, он перестал интуитивно понимать время, ночи мог проводить за безуспешными попытками заснуть или же мучился от едва ли продуктивного сна, от которого он больше уставал. В конце концов приступы приобрели пугающий характер, простреливая его виски и, зажмурив глаза, в темноте он видел какие-то силуэты, будто бы сны эти перебирались в реальную его жизнь, будто бы они теперь завладели и его сознанием. Леви это пугало. С самого детства его преследовали одни и те же сны, от которых оставался легкий флер грусти и тоски, и чем старше он становился, тем больший вес тоски ложился на его сердце. Будто бы он что-то натворил, что-то упустил. Быть может, что-то не смог сказать. Недосказанность поселилась внутри, так что Леви порой не мог вдохнуть воздух полной грудью. Он постоянно чувствовал руку на своем плече или волосах, будто бы кто-то гладил его, перебирая прядки волос, и Леви чувствовал это сквозь очень тревожный сон. Ну почему, почему, почему? Его сознание давало ему подсказки, но он не понимал их или не мог интерпретировать. Ночью со вторника на среду он словно сошел с ума. Леви снова почувствовал на себе прикосновение чьих-то фантомных рук, но особо не удивившийся этому, не открыл глаза, однако он отчетливо ощутил холодное прикосновение к тыльной стороне своей руки. Это заставило его резко встать. Леви взглянул на свои дрожащие руки, они расплывались перед глазами, и ему стало страшно, что он сходит с ума. В его жизни случалось многое, и он чувствовал эти видения постоянно, даже привык к ним, но сейчас он так отчетливо и явно будто бы почувствовал прикосновение Чьих-то Губ? Леви встал с постели, и его пронзила головная боль от левого виска к правому, будто бы кто-то сверху бездушно издевался над ним. На улице шел дождь, и Аккерман, особо ничего не соображая, надел пальто и дождевик, выходя на улицу, в надежде получить хоть какое-то облегчение от прохлады дождливой холодной ночи. Он шел некоторое время в попытках забыть эту боль, но все больше погружался будто бы в забытье, перестав отличать, спит он или же идет своими ногами в реальности. Куда он шел, Леви не ведал, он просто в полном неведении шагал куда-то с мигренью, простреливающей его череп и вскоре смог вспышкой осознания различить мягкий мох под своими ногами. Он достиг леса. Леви ступал по мху, мягкому, впитавшему влагу, и его кроссовки становились влажными, а затем вовсе начали хлюпать, потому что набрали воды. Ему было все равно. Леви было больно, очень больно и как-то особенно тоскливо и плохо, он будто бы оказался в тупике, и из него нет выхода, только бесцельно биться об стену в надежде ее проломить. Земля и рассветное небо смешались. Он упал не в силах подняться, примкнув щекой к холодному мокрому мху и последнее, что он почувствовал — как вода минует дождевик и подбирается к его лицу, а затем отступившую головную боль. Он отключился. — Я верну вам воспоминания позже, капитан, а сейчас побудьте со мной, пожалуйста. Они смотрели на пути, сидя на песке. Вспышка света разливалась по нему огромным бело-желтым столбом, уходя вверх, разветвляясь на более мелкие извилистые лучи. Это было красивое зрелище. Леви почувствовал укол тоски, услышав его голос вновь, такой… Эрен всегда говорил с ним уважительно и вдумчиво, так нежно и будто бы пытался выбрать самые нужные слова. Времени было мало, потому что прямо в этот момент вершилась история, и они были ее частью, ее эпицентром. — Все, что я хотел бы рассказать о плане, я скажу Армину. Вы услышите это позже. Я бы хотел просто сказать вам о том, что умалчивал. Мне не хватило смелости втягивать в эту войну чувства, сеять в вас какое-то… сомнение. Я хотел, чтобы вы однажды просто исполнили свой долг, без сожалений, капитан. Но, по правде говоря, я каждый день думал о вас и об этой… — Любви, которая не случилась, — закончил Леви за него. Он взглянул на Аккермана. Леви был чрезвычайно усталым, будто бы лишь маленькая капля надежды теплилась в его сердце, и только она еще удерживала его. А ноги в буквальном смысле его уже почти не держали, он чувствовал себя тряпичной куклой. Леви был весь перевязан и изуродован. Эрен разглядывал его лицо. Он вовсе не заметил, как в уголках его глаз и на лбу за последнее время появились морщины старца, он так устал и был изможден, что Эрен просто в исступлении поцеловал его в лоб. — Я знаю, что уже поздно. Время быстро утекло за всеми этими событиями. Мне всю жизнь казалось, что уже поздно, я все время не успевал сказать близкому человеку, что у меня на уме. И вот он уже растворялся прямо у меня на руках. Эрен, ты вовсе не плохой человек. Ты стал тем самым человеком, который взял на себя все наши грехи. Ты грешный. Но ты не плохой. И я жалею лишь только о том, что я не смог уследить только за тобой. Ты всегда шел на таран, быстрее всех, так что я не смог тебя догнать. Я жалею, что не сказал тебе раньше, что у меня на душе. Теперь мне кажется, что эти чувства были со мной всегда, но оказывается, их не слышал ты и я не смог сказать их вовремя. Но время утекло. Я столько не сказал тебе. Я не сказал, что я люблю твое присутствие рядом со мной. Наверное, это и называется любовь. Я не сказал, что люблю этого мальчишку и его огонь в глазах. Хотя, впрочем, я ожидал, но не хотел верить, что он погаснет. Но он скоро погаснет, правда? — Леви, я правда не хочу умирать. И я хочу продолжать целовать вашу руку, когда вы спите. Леви, я… — %:? *()? * Кто-то тряс Леви за плечо, а затем приподнял его голову и положил на что-то теплое. Аккерман с усилием попытался открыть глаза и сфокусировать взгляд. Над ним повис молодой человек с обеспокоенным выражением лица. Леви не чувствовал ничего, даже холод, он просто не понимал, как оказался здесь, в лесу, лежащим на мхе в дождь. — Скорая уже едет, не беспокойтесь. Однако сам парень был очень обеспокоен и даже поехал на неотложке вместе с ним. Зачем? Какое это имеет значение для него? В машине скорой Леви начал приходить в себя и попытался вглядеться в лицо парня. Он стал вспоминать. Их разговор, его прикосновения. Он вспомнил, как видел его лицо во снах сотни раз, как заевшую пластинку прокручивал его голос в своей голове. Леви, пожалуй, имел полное право постоянно шутить о том, что Эрен избавил его от головных болей, хотя, похоже, сам того не осознавая, стал их причиной. Но когда однажды в часы посещения Эрен заявился с сеткой апельсинов к нему в палату, Леви понял, что все это было знаком о не таком уж и плохом и возможно даже более счастливом будущем.