Он тоже боится

По узкой улице разражается леденящий жилы вой. Вслед за ним воздух пронзает скрежет когтей, мучительные стоны и предсмертные всхлипы. Они повторяются по очереди, словно закольцованная мелодия. Вскоре это распространяется на соседнюю улицу — зверь ищет всё новые жертвы — затем на целый район, и вскоре весь округ переполняется дикими воплями и сдавленными криками. Охота началась. Закатное солнце над Ярнамом окончательно уходит за горизонт, но луна ещё не восходит, город погружается во мрак. Лишь тусклый свет фонарей с ладаном и бесконтрольные полыхания факелов слабо освещают улицы, что должны быть пустыми, но заместо этого они дышат самой греховной жизнью. Жители, искажённые болезнью, плетутся по туманным улочкам, постукивая волокущимися по земле орудиями: вилами, топорами и окровавленными, зазубренными мясницкими ножами. Они тяжело дышат, разинув пасти, и хищно вращают глазами во все стороны, так же выискивая добычу. Жители преследуют чудовищ, как и подобает в ночь Охоты, но выросшая на загривке выгоревшая шерсть и согнутые спины, с коими куда удобнее передвигаться на четырёх лапах, а не двух ногах, выдают в них не меньших чудовищ, чем те, кто сейчас таится в тёмных углах тесных переулков, сверкая глазами и капая слюной в грозном рычании. Они не видят, что вместо оборотня распяли на центре площади худую, хрупкую женщину. На обгоревшем подбородке видна запёкшаяся и прикипевшая кровь — девушка прокусила себе язык, отчаянно подавляя крики боли. Чудовища кружат вокруг кострища, словно в экстазе, и наговаривают рваные молитвы — их разум слишком слаб, чтобы вспомнить ритуалы целиком. Их праздность оборачивается слабостью. Из тьмы слышится рокот механизма, но одичавшие звери не обращают на него внимание, покуда из тени не вырывается настоящий охотник. Одним движением, полным грубой, топорной грации, он сносит голову одному обратившемуся, высвобождая фонтаны крови, и резко разворачивается, направляя на второго мушкет и стреляя. С громким хлопком дробь вырывается из ствола и изрешечивает чудовище. Охотник глубоко вздыхает и выпрямляется, поправляя чуть сползающую с лица маску. Она пропитана ладаном, и только она помогает ему не одуреть от манящего запаха крови. Он ловко вытирает закрытые перчатками руки о короткую накидку, лишь слегка свисающую с плеч, и замечает, что поражённый выстрелом житель ещё брыкается, жалобно скуля. Казалось, боль ненадолго пробудила его рассудок, заставив… плакать. Так и есть: в затуманенных глазах мелькает человеческая искра, и вместо рыка или пустых угроз из глотки вырывается отчаянный плач. Он боится. Охотник, замечая это, медленно подходит к жителю. Тот начинает судорожно подбирать ноги, отползая подальше, но все конечности медленно отекают в предсмертной агонии. Последнее, что видит перед собой умирающий — дуло мушкета, направленное ему прямо в лоб. Охотник жмёт на спусковой крючок и убивает жителя, покуда тот остаётся человеком. Его рука мелко дрожит — он тоже боится. Страх — то, что отличает людей от чудовищ.