Min far

      Тирис была раздражена. Несмотря на то, что по обыкновению эмоции она старалась держать под контролем, раздражение переполняло её, закипая в груди. Девушка чувствовала себя котлом, в котором кипит жидкость, так и норовя выплеснуться наружу, но плотно закрытая крышка не давала этого сделать. Какого дьявола она должна была впрягаться во всё это дерьмо?! Почему её снова втягивают в какие-то политические дрязги — она, вообще-то, в дипломаты не подавалась!..       Сжав челюсть почти до боли и скрипя зубами от раздражения, она сжимала и разжимала кулаки, с угрюмым и мрачным видом выходя из пещеры Эржебет, возвращаясь обратно в сокровищницу, где было принято решение разбить лагерь. Лагерь! В подземелье! В разрушенном гномьем городе! Только потому, что два упрямых осла... ах, извините, дракона не могут договориться друг с другом и решить свои тяжбы!       Раздражение нарастало с каждым мгновением всё больше и больше, накапливаясь словно снежный ком. Хватило бы искры, чтобы Тирис взорвалась в так несвойственной ей вспышке гнева, и Симон с Дамиэлем, будто предчувствуя возможную беду, шли удивительно тихие и задумчивые. Впрочем... эти двое всегда были неразговорчивыми, что в данном случае было их огромным преимуществом. Однако... везение и удача — это всё было не про Тирис, а потому провидение определённо решило, что ей мало было сейчас проблем, а потому почему бы не добавить ещё одну? — Я искал клад — я нашёл клад, — Риор ворчал себе под нос, возмущаясь вполне слышимо несправедливостью сложившегося положения. — Просто дайте мне забрать клад! — раздражение, копящееся внутри Тирис, готово было достигнуть своего апогея, и бубнёж дяди под боком делал всё для того, чтобы приблизить эту неприятную точку. — Дядя, — глаз девушки дёрнулся, и она до боли сжала кулаки, впиваясь короткими обломанными ногтями в ладони, из последних сил стараясь держать себя в руках, чтобы не сорваться на родственнике, — не ной, — всё-таки несколько грубовато отрезала она, посмотрев на него мрачным взглядом. — Мы из-за тебя впряглись во всё это, а потому либо помогай думать над выходом из ситуации, либо не усугубляй её. — Вы могли в неё и не впрягаться, — в ответ обижено огрызнулся Риор, нахохлившись. — Да ну? — не скрывая сарказм в голосе, парировала Тирис, скривив губы в ухмылке и вскинув бровь. — Я, знаешь ли, не хочу получить однажды весть, что ты помер, потому что подался в логово дракона за его кладом — мне хватило того, что я и так на два года потеряла тебя! — она стрельнула в дядю острым осуждающим взглядом.       Тот ещё больше нахохлился в ответ, скрестив руки на груди. Он также выглядел несвойственно себе мрачно, угрюмо и недовольно, и в движениях его чувствовалось раздражение. Очевидно, сложившаяся ситуация не радовала никого в группе, но да, именно Риор был инициатором всего этого похода, о чём, похоже, к этому моменту он самую малость подзабыл. — Не говори, что всё из-за меня, — он нахмурился и недовольно фыркнул. — Я бы и сам прекрасно со всем разобрался. Но это было твоё решение, ты сама захотела в этот раз пойти за мной — я тебя с собой не звал, — обвинительным тоном слова сорвались с губ Риора резче, чем он хотел, и явно быстрее, чем он их обдумал.       Тирис резко остановилась, с непонимающим замешательством посмотрев на дядю. Последняя фраза оглушила не хуже хлёсткой пощёчины, и всё копившееся внутри раздражение в одночасье словно ветром сдуло. Осталась лишь пустота, и что-то внутри Тирис болезненно сжалось, съёжилось в комок, будто пытаясь спрятаться и стать совсем невидимым.       Как ушат ледяной воды её окатило понимание и осознание: её действительно никто не звал в это приключение. По правде говоря, так-то, её в принципе никто никуда не звал. Потому что кому она такая нескладная и неумелая вообще сдалась?..       То, что она увязалась следом за Риором, было не более чем попыткой сбежать от себя и от мира к тому единственному, кто любил её и принимал. Тирис отчаянно хваталась за прошлое, потому что у неё просто не было ничего другого. Кроме дяди, у неё нет больше никого, на кого она могла положиться, за кого она могла зацепиться, в конце концов рядом с кем она могла остановиться и отдохнуть. Но разве дядя ещё два года назад не дал ей понять, что всё это осталось в прошлом?       Высокий нервный смешок сам собой вырвался из груди Тирис, внутри которой с трудом выстроенная конструкция и опора её личности шаталась и трещала по швам. Конечно, права была мать её матери — она непроходимая тупица. Дура, которая не понимает очевидного. Даже не намёка, а прямого посыла: девочка, я пытался избавиться от тебя, а ты зачем-то снова потащилась напоминать о себе и вмешиваться в чужую жизнь, где и без тебя прекрасно обходились. И ладно просто потащилась — так ещё ж и притащилась, а теперь качаешь какие-то права!       Никого не волнует, Тирис, что ты одинока в этом мире, и Риор был единственной соломинкой, которая давала тебе хоть какие-то силы вставать и двигаться дальше. Никого не волнует, что он — тот, кто заменил тебе отца, и ближе и дороже него у тебя нет больше никого. Ты больше не ребёнок, Тирис, чтобы беспокоиться о тебе и заботиться — Риору незачем больше переживать об этом. Ведь ты уже взрослая, обязательство перед любимой младшей сестрой выполнено, можно не притворяться и не обременять себя неприятной необходимостью терпеть тебя, ведь так?       Ну а то, что ты так сильно привязалась, как всегда только твои проблемы. В конце концов, кто виноват в том, что ты уродилась такой дурой, м-м?       Тирис конвульсивно дёрнулась. До крови прокусив щёку, она заставила себя сдержать рвущиеся наружу слёзы, удавкой душащие застрявшим в горле комом. Лишь согласно кивнула, старательно отводя в сторону глаза, и не видя, как ужас осознания сказанного отразился в глазах и на лице Риора. — Да, ты прав, — глухо и хрипло выдавила из себя она, обхватив себя руками и втянув голову в плечи. — Я не подумала об этом, извини. Мне действительно не стоило лезть... Пойду, посмотрю, куда там выходит второй вход, через который улетел Белкет, — снова неловко дёрнувшись, девушка резко обернулась и почти бегом убежала в том направлении, из которого они пришли. — Тирис! — надломленный возглас Риора врезался ей в спину, заставив её ускорить шаг и вправду перейти на бег.       Слёзы бесконтрольным потоком полились из глаз. Грудь разрывало болью, но Тирис кусала губы, сдерживая рвущиеся наружу рыдания и на ходу пытаясь вытереть позорную влагу, самопроизвольно выливающуюся наружу. Ей и без того было плохо, чтобы слезами вызывать у других жалость, ещё больше унижая себя. Да и какой был смысл плакать перед другими — вряд ли это как-то кардинально изменит в лучшую сторону отношение к ней и мнение о ней. Скорее наоборот вызовет отторжение и раздражение — никто ведь не любит чужих слёз...       Тихий всхлип всё же вырвался наружу, но, к счастью, утонул в шуме воды. Бурный ручей, по всей видимости стекающий с гор, нёс свои во́ды, и Тирис остановилась на его берегу. Обессилено опустилась на корточки, обнимая себя за колени, сгорбившись, прижимая к ногам тело, будто пытаясь уменьшиться, и спрятала пылающее мокрое лицо. Слёзы продолжали катиться из глаз, и к ним прибавились всхлипы. Тирис ещё крепче обняла себя, пытаясь спрятаться от своей боли, но в этой ситуации она была совершенно бессильна перед ней.       Прочная каменная стена, опора её личности, снова и снова выдерживала на себе безжалостные удары судьбы. Они всегда настигали Тирис подло и внезапно, стоило её жизни хоть немного наладиться и пойти в гору. Но жизнь словно насмехалась над ней, словно специально пыталась развалить её, словно испытывала на прочность. Каждый раз стена каким-то невообразимым чудом выстаивала, но боги, сколько же трещин на ней уже было...       Твёрдый несокрушимый камень шатался как листик на дереве, который хочет сорвать ветер. С треском трещины расползались всё дальше, углубляясь в конструкцию, и Тирис откровенно устала и не имела никаких сил для того, чтобы латать эти раны снова. Да и зачем? Стена-то всё ещё держится, а ей разве есть ради кого пытаться выдерживать натиск? И так сойдёт — ей не привыкать, в самом-то деле.       То же, что следующий удар, необязательно даже такой же силы, развалит стену к чертям, оставив после неё лишь крошку да обломки, было неважно. В конце концов, жизнь ведь этого и добивается, разве нет?       Всхлипы затихли. Слёзы всё таким же бесконтрольным потоком продолжали литься из глаз. Пустым взглядом Тирис смотрела на воду перед собой. Куда и к кому она теперь такая могла податься? И был ли вообще хоть кто-то, кто мог бы принять её?       Нет, не так: действительно ли она была готова снова сделать шаг и напороться на те же грабли? Ведь все, абсолютно все попытки закончились в итоге одинаково — так может, проблема действительно именно в ней? Готова ли она была снова стать чужим разочарованием и ощутить на себе всю боль предательства, испытываемую так же сильно, как впервые? Но если нет — какой тогда был прок в её существовании вообще? Бесполезная, глупая — даже во внешности зацепиться было не за что!       Правы были родичи, и глупо было пытаться сбежать от горькой правды: ты ничтожество, Тирис, и лучше бы тебе было вообще не рождаться.       Тирис съёжилась так сильно, что стало трудно дышать, до синяков впились в кожу стальные кольца кольчужной рубахи и заболели натянутые мышцы. Слёзы продолжали бежать по щекам, но она, кажется, совсем не замечала их. Не могла и не хотела останавливать поток, вырвавшийся наружу совершенно спонтанно и внезапно — и чего она так удивилась, в самом деле? Разве это было не очевидно? Почему было так больно? Разве она не должна была привыкнуть?       Наверно, всё дело действительно в том, что Тирис глупая и наивная. Она до последнего отрицала очевидную истину, отчаянно хватаясь за иллюзию, которую сама создала себе и в которую сама же и поверила. Но если дяде она была больше не нужна, то кому теперь она могла посвятить своё существование? Кто бы смог наполнить его смыслом?..       Перед глазами практически мгновенно возник мысленный образ, и Тирис против воли сжалась ещё сильнее, хотя казалось, сильнее было уже некуда. Слёзы с новой силой потекли из глаз, и тщетно кусая губы, девушка не сдержала горький всхлип. Ну почему она такая глупая? Почему жизнь ничему её не учит, и она продолжает слепо надеяться и верить?..       Да, их общение с Чатлемом продолжалось уже несколько месяцев, и Тирис могла признаться самой себе в том, что этот огненный мужчина стал важен для неё и близок, хоть они не виделись и по-прежнему мало что знали друг о друге. Да, он не отталкивал её, и кажется, его устраивала их переписка, но... Они по-прежнему мало что друг о друге знали, и Чатлем понятия не имел о том, какая Тирис на самом деле... никакая. Глупая, неловкая, неуверенная, нескладная — делать взрослому самодостаточному мужчине больше нечего, как возиться с такой девицей, которой даже отдать ему нечего.       Тирис всё время пыталась отгонять от себя подобные мысли, вдалбливая себе в голову, что она не может думать за другое существо. Воскрешала в памяти слова Эфир и разговор с ней, пыталась верить в лучшее, но боги, взгляни ты наконец-то правде в глаза, Тирис! Тебе ли не знать, чем в итоге всё закончится? Он разочаруется в тебе так же, как и все остальные — и ты прекрасно знаешь об этом, но почему-то всё равно упрямо лезешь в самое сердце пламени, которое сожжёт тебя дотла.       Девушка закрыла глаза, чувствуя, как изнутри трещат рёбра, а грудь разрывает на части. Боль склизкой чёрной массой наполняла её до краёв, переливаясь через них, и Тирис чувствовала себя как никогда одинокой. Ей даже не с кем было поделиться всем этим, потому что ответ, который неизменно следует на подобного рода душевные излияния: ты сама во всём виновата и хватит себя жалеть.       Шум воды и собственные всхлипы, тяжёлые мысли заглушили тихую поступь чужих шагов. Риор вышел к берегу горной реки, мгновенно натыкаясь взглядом на сгорбленный комок. Полным искренней печали взглядом он посмотрел на напряжённую спину, на которой сквозь натянутую ткань хорошо просматривались стальные кольца кольчуги и острая дорожка выпирающих позвонков. Взгляд эльфа стал ещё более печальным и наполнился искренней виной — два года не пощадили Тирис во всех смыслах, и это действительно была его вина.       Сейчас это была его вина, и невольные воспоминания девятилетней давности заставили его губы скривиться в горькой ироничной усмешке. Он был так зол на собственную мать за то, что она довела его сестру до могилы и сломала психику ни в чём не виноватому ребёнку, а сам? Чем он сам сейчас был лучше неё?       Социализация всегда была больным местом Тирис, и конечно, благодаря чужим стараниям она по умолчанию считала себя виноватой во всех бедах. А потому неумело, но отчаянно старалась быть хорошей для тех, кем дорожила, больше всего боясь потерять эти узы. Тебя ведь не будут любить ни за что, правда? Любовь, как и любое другое чувство, необходимо заслужить, а дальше делать всё для того, чтобы снова и снова подтверждать своё право на неё — большую часть сознательной жизни Тирис учили именно этому.       Риор пытался доказать обратное, но как иронично, что в итоге сам же собственными руками похоронил все свои старания. А теперь, расплачиваясь за собственные ошибки, должен был начинать всё сначала — крайне опрометчиво было забывать об этом. В словах необходимо быть осторожным — мир, а в особенности воровской мир жесток, и Риор мог только догадываться, через что Тирис пришлось пройти и как много ударов она получила в своё уязвимое место, что лишь укрепили ростки, посеянные в далёком детстве.       Он должен был быть осторожен, но по глупости он сделал Тирис больно. Тем самым, конечно, наказал и себя, но это не имело значения пред ликом страданий, которые снова причинил своему ребёнку. Риор скрипнул зубами и провёл рукой по лицу, скрывая за ней отразившуюся муку. А после решительно подошёл ближе, опустившись рядом на холодный камень, и уверенно привлёк Тирис к себе, усаживая её, как маленькую, себе на руки и прижимая к своей груди.       Худое тело в его объятиях вздрогнуло, и Риор крепче прижал племянницу к себе. Тирис не думала вырываться, и мимолётное удивление на её лице сменилось отчаянием. Она поджала подрагивающие губы и вцепилась в дядю, чувствуя, как с новой силой всё внутри неё сносит волна. Громкий всхлип сменился рыданиями, и Тирис горько расплакалась, больше не в силах сдерживать слабость внутри себя и как раньше доверяя её дяде. — Почему? — немного успокоившись, но всё ещё вздрагивая в руках Риора, хрипло и бесцветно спросила Тирис. — Почему ты делаешь это? Разве ты не должен злиться, что я всё неправильно поняла? Ты ушёл на два года и сейчас хотел уйти один, а тут опять я... Разве ты не должен быть в ярости? — Прости меня, — вместо ответа с искренним раскаянием произнёс Риор. — То, что я сказал, это не то, что я имел в виду... и не то, что я хотел сказать. Всё это путешествие ради тебя. Все эти два года были ради тебя... Мне жаль, мне искренне жаль, что мне пришлось заставить тебя страдать — я никогда не прощу себя за это. Но я хотел защитить тебя и уберечь, хотел оградить от опасности, хотел обеспечить тебя, потому что у меня нет никого, дороже тебя. Из меня получился такой себе опекун, да и оправдание это тоже такое себе — я должен был объявиться раньше, но я был в отчаянии и в неведении так же, как и ты. Я не хотел, чтобы ты страдала, и уж тем более я не хотел от тебя избавиться. Я... — он болезненно скривился и, пожалуй, впервые в жизни не мог облечь мысли в привычную стройную форму.       Тирис тихо слушала путанное объяснение дяди, едва не вжимаясь в него. Состояние её сейчас было весьма нестабильное, отчего губы вновь дрогнули, и слёзы с новой силой потекли по щекам. Ей так хотелось верить словам дяди, и она заставила себя вспомнить слова Эфир: если не веришь себе, научись верить другим. — Я просто... — она судорожно вздохнула, закрывая глаза. — Мне страшно, дядя. Мне так тяжело, а потом всё заканчивается одинаково, понимаешь? Но я не могу быть совсем одна — если мне нельзя сидеть у костра, позвольте мне хотя бы постоять в стороне, куда доходят слабые отголоски его тепла и отблески света. Если большего я не заслуживаю, не прогоняйте хотя бы отсюда. — Мой костёр горит для тебя, — ласковые нотки послышались в голосе Риора. — И так будет всегда, Тирис. Что бы ни случилось, запомни, милая, я никогда от тебя не отрекусь. Я всегда буду тем костром, к которому ты можешь прийти — не верь никому, кто будет говорить тебе обратное... тем более самой себе, — он мягко погладил племянницу по спине, и та издала нервный смешок.       Слова дяди успокаивали. По крайней мере, помогали спасительному рациональному началу пробить себе путь наружу, заглушая мерзкие голоса, унижающие Тирис. Действительно, если бы он хотел избавиться от неё, разве взял бы тогда с собой? И сидел бы сейчас здесь, утешая её? И вообще... — За эти два года, кажется, я совсем отвыкла доверять другим и себе самой, — невесело протянула Тирис, и глаза её вновь стали влажными. — Мне просто страшно. Особенно сейчас, когда я нашла тебя, и моё сердце с трудом исцелилось вновь. — Тот мужчина, которому ты пишешь письма? — без лишних слов понимая скрытый контекст последней фразы, уточнил Риор, на что Тирис смущённо спрятала влажное лицо на его плече. — Четыре раза всё заканчивалось одинаково, — пробормотала она. — Два раза ты знаешь, а ещё два было, пока я искала тебя. А в этот раз всё совсем по-другому, и я боюсь. Он взрослый, дядя, намного старше меня. Это не сверстник, который самоутверждается за счёт других — состоявшийся самодостаточный мужчина, не знающий о моих проблемах. Что будет, если он разочаруется во мне? После всего, что было, я не знаю, поступаю ли правильно... и я не хочу потерять его, отчего мне ещё страшнее делать каждый новый шаг. Ведь что я могу дать ему? — Думай о том, что может дать тебе он, — терпеливо отозвался Риор, заглядывая в глаза Тирис, и аккуратно вытирая катящиеся слёзы. — А ещё лучше — вообще не думай об этом. Любовь — это не то, что нужно стремиться заслужить. Любят не за что-то, а вопреки всему. Любовь — это в первую очередь принятие, доверие, дружба, уважение. Если ты готова отдать всё это и если ты получаешь то же самое в ответ — тебе не стоит сомневаться. К сожалению, я не могу уверить тебя, что ты не разобьёшь себе сердце в пятый раз, но даже если это случится — твоя вина будет поделённой на половину. Однако ты точно не достигнешь никакого результата, если не будешь ничего делать, и единственный совет, который я могу тебе дать: не слушай ту часть себя, которая пытается подавить тебя и сломать. Ты намного лучше, чем думаешь о себе. Ты намного сильнее, потому что ты всё ещё продолжаешь борьбу и движение вперёд. Подумай об этом, Тирис: если бы ты была такой, какой тебя видит эта часть тебя, ты бы не была сейчас здесь. Ты бы не была влюблена. Да и жива ты вряд ли была бы. Своими действиями, своими чувствами, своими сомнениями ты снова и снова доказываешь себе же, что ты намного лучше и сильнее, — эльф подбадривающе улыбнулся, и Тирис неловко улыбнулась ему в ответ.       Она обратно прильнула к дяде, крепко обнимая его, и Риор терпеливо ответил на это объятие, снова поглаживая племянницу по спине, позволяя ей окончательно успокоиться. — Спасибо, — глухо пробормотала Тирис, смущённая произошедшим и стыдящаяся своей слабости даже перед дядей, которому доверяла всецело.       Риор в ответ лишь печально усмехнулся, думая о том, что этой ситуации вообще не должно было быть. Поэтому он крепче прижал Тирис к себе, лишний раз давая тем самым понять ей, что он всегда будет на её стороне. Что бы ни случилось.