Встретимся в саду сновидений

      В Большом зале только и говорили о новом приобретении Драко Малфоя: о драконе, который едва ли был больше Живоглота. Дракончик действительно был очень красивым. Его радужная чешуя отливала жемчужным цветом в отсветах горящих в зале свечей, а сверкающие разноцветные глаза с любопытством рассматривали каждого незнакомца, который оказывался поблизости. При этом дракончик не покидал плечи Малфоя, ел из его рук все, что ему давали, и позволял прикасаться к себе только тем, кому его владелец благосклонно кивал.       Ученики наблюдали за Малфоем и его новым питомцем с разной степенью восторга и раздражения. Слизеринцы в основном казались раздосадованно-восхищенными. Зависть и вовсе легко читалась во взглядах и интонациях голосов почти всех, кто находился в Большом зале. Гарри и Рон соревновались в том, кто из них придумает более остроумный комментарий в адрес заклятого врага. Фред, Джордж и многие другие негодовали, потому что никто из профессоров не сделал Малфою ни единого замечания. Это действительно было весьма необычным.       Как заметила Гермиона, многие учителя были не слишком довольны новым питомцем Малфоя. Они неодобрительно качали головами, но ничего делать не спешили. Даже профессор МакГонагалл лишь недовольно поджимала губы, когда ее взгляд натыкался на стол Слизерина. Директор и вовсе, казалось, не замечал новой темы, возбудившей студентов. Дамблдор беспечно болтал с Каркаровым и мадам Максим, но время от времени поглядывал в сторону Грюма и Люпина, которые о чем-то шептались, ни на что не обращая внимания. Каркаров же кидал взгляды в сторону пустующего места декана Слизерина. Профессор Снейп никогда не пропускал ужин, и его отсутствие вызывало у Грейнджер необъяснимые подозрения.       Гермиона вообще была слишком погружена в свои мысли, напряженно отслеживала каждое незначительное изменение в эмоциях своего соулмейта. Преувеличенно веселый настрой Сириуса, который балансировал на грани между полным отчаянием и безрассудностью, был для Гермионы намного важнее какого-то дракона, которого каким-то образом приобрел Малфой. Конечно, Грейнджер попыталась отвлечься от размышлений о Сириусе и о его новом способе рискнуть жизнью. Некоторое время она очень старательно рассматривала дракона и прислушивалась к разговорам друзей. Затем она предположила, что дракончик был не настоящим, а очень качественной, невероятно точной оживленной игрушечной копией настоящего Новозеландского Опалового Глаза. Гермиона знала лишь одного человека, который мог бы сделать такую игрушку. Хотя она сомневалась в том, что Сириус подарил бы нечто подобное Малфою. Так ее мысли все равно вернулись к Блэку, и снова отвлечься не получалось. Все стало еще хуже, когда Гермиона встретилась глазами с внимательным взглядом профессора Дамблдора, поднявшегося из-за стола. Директор едва заметно кивнул ей, напоминая о просьбе Сириуса, и у Грейнджер появилось очень нехорошее предчувствие.       — Может, вы перестанете! — не выдержав скопившегося внутри нее напряжения, раздраженно попросила Гермиона, когда ни Гарри, ни Рон так и не смогли закончить свое нелепое состязание. Мальчики замерли с открытыми ртами и растерянно уставились на подругу. — Это всего лишь игрушка. Если вы попросите, Сириус сделает вам сотню таких же или даже в десять раз лучше. Поэтому прекратите вести себя как идиоты. Нашли кому завидовать! — проворчала она, с силой вонзив вилку в свой нетронутый кусок мяса.              — Но это же… — возмущенно начал было Рон, но Гарри сильно пихнул друга в бок, обрывая продолжение, и с некоторой обеспокоенностью негромко спросил:       — Вы с Сириусом поссорились? — И это был наименее ожидаемый, но до странности логичный вопрос. Гермиона тут же растеряла все свое раздражение и удивленно моргнула, уставившись на друга. Рон нахмурился и как-то слишком внимательно присмотрелся к Гермионе. — Просто ты слишком мрачная с тех пор, как Сириус ушел, — поведя плечом, объяснил свой внезапный вопрос Гарри.       — Разве эти двое хоть когда-нибудь ссорились? — высоко подняв брови, воскликнул Рон, пока Гермиона смущено пыталась подобрать наиболее честный, но расплывчатый ответ. Гарри нахмурился, всерьез задумавшись над словами друга.       — Просто меня немного тревожит… все, — фыркнув, предельно искренне сказала Гермиона. Она не хотела делиться с друзьями своими предположениями, опасаясь их реакции на известие о том, что Сириус в очередной раз влип во что-то смертельно опасное. Рон закатил глаза и пробормотал что-то невнятное, а Гарри понимающе улыбнулся и, потянувшись через стол, ободряюще сжал ее плечо. — Пойду, подышу свежим воздухом, — прикрыв глаза, решительно объявила Гермиона.       Она слабо улыбнулась обеспокоенно наблюдающим за ней мальчишкам, искренне благодарная их попыткам поддержать ее. Затем взгляд Гермионы сам собой скользнул в сторону Малфоя и сидящего на его плечах дракончика. Что-то в этой игрушке ощущалось неуловимо знакомым, чем-то родным и привычным, и Гермиона не могла подобрать четкого рационального объяснения этому притяжению. Малфой воодушевленно общался с двумя светловолосыми слизеринками и как-никогда был похож на самого нормального подростка. Понаблюдав за ним пару секунд, Гермиона утвердилась в мысли, что Сириус имел к этому какое-то отношение. Потому что, получив такой необычный презент, даже менее высокомерный подросток загордился бы до небес, хвастаясь своим новым питомцем и наслаждаясь всеобщей завистью. По идее Малфой должен был высоко задрать нос и злорадно насмехаться над всеми, указывая на своего дракончика. В общем, он должен был вести себя так же нелепо, как в тот раз, когда его отец купил всем игрокам слизеринской сборной по квиддичу новые метлы. Но вместо этого Малфой просто общался с людьми, некоторым позволял прикасаться к своему питомцу и казался почти счастливым. По мнению Гермионы, только один человек мог вызвать совершенно противоположную реакцию таким эксцентричным и удивительным подарком.       Гермиона с некоторым раздражением качнула головой, поправила лямку сумки и направилась к выходу из Большого зала. Ей следовало поторопиться в кабинет директора. Была вероятность того, что именно там получится узнать некоторые подробности о новых глупых затеях ее соулмейта. Конечно, Гермиона точно знала, что Дамблдор не скажет ей ничего напрямую, но он мог дать какие-то подсказки. Гермиона на это рассчитывала.       В холле она на мгновение остановилась, и ее взгляд задержался на том самом месте, где она попрощалась с Сириусом. В тот момент единственное, чего она на самом деле хотела: вцепиться в Блэка и никогда его не отпускать, запретить ему рисковать собой. Ей отчаянно хотелось поцеловать его не в щеку, а в губы, получить хоть один настоящий поцелуй, потому что ее рациональная часть полагала, что больше у нее может не быть такого шанса. Гермиона заткнула голос разума и попыталась убедить себя в том, что на самом деле у нее будет еще много возможностей, еще целая куча крепких объятий и невысказанных признаний. Сириус ей обещал, и Гермиона знала, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы его слова оказались правдой. Даже если изначально они являлись ложью.       Освободить свой разум от глупых и ненужных мыслей оказалось довольно трудно. Тщательно подавляемые эмоции Сириуса, которые было невозможно идентифицировать, не помогали собраться и успокоиться. Гермиона предпочла бы барахтаться в эмоциональном хаосе, с удовольствием запуталась бы в клубке непонятных, но всегда четких эмоций. Все, что угодно, только не этот контроль, который пугал ее сильнее, чем попытки Сириуса казаться абсолютно беззаботным. И при этом казалось, что Сириус пытался обмануть и скрыть правду вовсе не от нее. По какой-то причине Сириус не желал знать собственные чувства и прятал их именно от себя. Это была его очередная странность, объяснение которой могло разрушить еще один слой брони, окружающей Блэка.       Грейнджер притормозила у гаргульи, за которой скрывалась винтовая лестница к кабинету директора. Выдохнув, она на несколько секунд прикрыла глаза и попыталась навести в своих мыслях относительный порядок, который ей казался необходимым при общении с профессором Дамблдором. Понимать его загадочные намеки и недомолвки было намного сложнее, чем молчание Сириуса. Гермиона иногда даже сочувствовала соулмейту директора, но предполагала, что тот тоже должен быть не самым простым человеком. Дальше этого Гермиона предпочитала не думать, потому что представлять себе соулмейта директора было еще страннее, чем слушать рассуждения близнецов о том, какой Дар мог получить Сириус, и что он мог бы подарить в ответ.       Когда непрерывный гул в ее голове немного поутих, а беспокойство поменялось местами с холодной логикой, Гермиона назвала гаргулье пароль и торопливо побежала вверх по винтовой лестнице, не позволяя себя погрязнуть еще в каких-нибудь размышлениях или опасениях. У двери она еще раз выдохнула, затем глубоко вдохнула, словно готовилась нырнуть под воду, и только после этого уверенно постучала, пытаясь даже этим выразить свои твердые и решительные намерения узнать хоть что-то о действиях Блэка. Как только из-за двери послышалось спокойное приглашение войти, Гермиона открыла дверь и смело шагнула внутрь. Директор стоял возле своего стола с той стороны, с которой обычно находились все его гости. Гермиона закрыла за собой дверь. Дамблдор полностью повернулся к ней лицом, заведя руки за спину, и окинул ее изучающим взглядом поверх очков-половинок.       — Проходите, мисс Грейнджер, — ласково улыбнулся ей директор и медленно опустился на один из стульев для посетителей, приглашающе указав на пустующий стул рядом с собой. — Мне начинает казаться, что за последние годы вы единственная студентка, которая навещает меня так часто. Возможно, мне стоит приобрести для вас отдельное кресло, — добродушно заметил Дамблдор, когда Гермиона послушно подошла ближе и заняла указанное место.       — Было бы очень мило, сэр, — не совсем уверенная в том, как ей стоит реагировать на такое, неловко улыбнулась в ответ Гермиона. Слова директора ощущались предвестниками чего-то более важного, слишком серьезного. Словно это было обещание того, что Гермионе придется еще не раз появиться в этом кабинете, а причина ее встреч с Дамблдором всегда была одной и той же, хоть и при разных обстоятельствах. — Только другие ученики могли бы решить, что вы заводите любимчиков, — рассеянно прибавила Грейнджер и невольно замерла, столкнувшись со взглядом ярких голубых глаз. — Почему Сириус хотел, чтобы я пришла? — сглотнув все свои плохие предчувствия, несмело спросила девушка.       — Он вам ничего не сказал, — очень тяжело вздохнул Дамблдор и посмотрел на нее с каким-то сочувствием. Гермиона подавила первый инстинктивный порыв потребовать, чтобы он перестал так на нее смотреть. Потому что в ее жизни все было замечательно, и она не нуждалась ни в каком сочувствии. — Боюсь, мисс Грейнджер, в данный момент мне известно не больше, чем вам, — покачав головой, признал директор.       Гермиона невольно фыркнула, ни на мгновение не поверив этому заявлению. Дамблдор едва заметно улыбнулся ее реакции, после чего кивнул на свой стол. Гермиона подозрительно повернула голову и опустила взгляд, сразу увидев то, на что именно Дамблдор предлагал ей обратить внимание. На столе директора лежал шприц с ужасно знакомым зельем внутри. И хотя Гермиона поняла, что именно означало присутствие этого шприца, она продолжала шокировано смотреть на этот предмет и отказывалась принимать правду. Затем Гермиона обратила внимание на другую не менее важную деталь и перевела взгляд на директора, который все с тем же сочувствием наблюдал за ней.       — А где профессор Снейп? — настороженно спросила она. Гермиона точно знала, что Дамблдор вернулся в свой кабинет совсем недавно. Зелье наверняка хранилось у Снейпа, поскольку в прошлый раз шприц тоже уже был набран. А Дамблдор вряд ли оставил бы шприц с таким опасным зельем без присмотра в своем кабинете. Следовательно, Снейп должен был принести шприц не меньше десяти минут назад, но его не было в кабинете, и Гермиона не встретила его по дороге сюда, а разминуться они точно никак не могли. — Его не было на ужине, а профессор Снейп никогда не пропускает завтрак и ужин, — нахмурившись, заметила Гермиона, когда Дамблдор так ничего и не ответил, задумчиво рассматривая ее.       — Как я уже указал, мисс Грейнджер: мне известно не больше, чем вам, — наклонившись вперед, с каким-то загадочным блеском в глазах повторил директор. Гермиона подозрительно сощурилась.       — Простите мои следующие слова, сэр, если они покажутся слишком грубыми, — нервно усмехнувшись, на всякий случай произнесла Гермиона, и решительно заявила: — Я сомневаюсь в том, что профессор Снейп и Сириус согласились бы работать вместе, даже если бы они остались единственными людьми на планете, от которых зависело бы будущее.       — Возможно, в этом вы абсолютно правы, — лукаво улыбнувшись в свою бороду, согласился директор. — Ни один из них не станет заключать перемирие ради всеобщего блага, даже если это спасет все человечество. Однако, моя дорогая, и у профессора Снейпа, и у Сириуса есть то, ради чего они могут совершить невероятные и поразительные вещи. Даже согласятся работать вместе. — Он немного помолчал, давая Гермионе время проникнуться этим замечанием. Его улыбка постепенно исчезла, сменившись нескрываемой обеспокоенностью, что сбивало Гермиону с толку еще больше. Она точно знала, что директор не стал бы демонстрировать свои истинные чувства без определенной цели.       — У вас ведь есть предположения о том, что именно они могли задумать? Если, конечно, профессор Снейп и Сириус действуют вместе, — нервно играясь с подолом своей школьной юбки, осторожно поинтересовалась Гермиона.       — Есть, — не стал отпираться Дамблдор. Он бросил быстрый взгляд в сторону шприца, очень тяжело вздохнул и признал: — Одно предположение хуже другого. И полагаю, что ваши теории ничуть не лучше моих, мисс Грейнджер.       Было что-то такое странное и незнакомое во взгляде и в позе директора. Что-то, что указывало на его гораздо большую человечность, на неравнодушие к людям, даже если они и воспринимались директором как шахматные фигуры. Гермиона впервые всерьез задумалась о том, каково это: обучать несколько поколений волшебников и пережить большую часть тех, кого прежде знал обычными одиннадцатилетними детьми. Дамблдор уже говорил Гермионе о том, что он на самом деле беспокоится о своих учениках, бывших или нынешних — не имело значения. Для такого человека все они были лишь детьми, которые совершали глупости сначала в школе, затем во взрослой жизни. Наблюдать за тем, как твой бывший ученик разрушает свою жизнь, вряд ли было легко.       — Не обижайтесь, профессор, но я надеюсь, что лет через тридцать или сорок Сириус не станет таким же хитрым манипулятором, как вы, — прикрыв глаза, неожиданно для себя произнесла Гермиона. В Блэке было что-то подобное уже сейчас, и ее действительно слегка пугало то, к чему это в итоге могло привести.       — О, мисс Грейнджер, Сириус никогда не будет похож на меня по крайней мере по одной причине: он намного лучше, чем когда-либо был я, — искренне позабавленный ее словами, весело и в то же время очень серьезно сообщил директор.       Гермиона несколько секунд с некоторой долей забавы смотрела на директора, пытаясь понять лишь одно: почему уже второй гениальный человек, с которым она знакома, считает себя недостаточно хорошим? Слышать такое от Дамблдора было действительно необычно. И Гермиона на мгновение даже задумалась о том, не считал ли еще и директор себя причиной всего плохого, что происходило в мире. Конечно, чем больше были сила и возможности человека, тем больше ответственность. Но ведь никто не мог отвечать за каждую плохую вещь, которую совершали другие люди. Вероятно, всем гениальным людям такое просто забывали сообщать, считая, что они достаточно умны и могут догадаться об этом сами. Но они приходили совершенно к противоположным выводам.       — Кажется, мы с вами немного заболтались, — без тени улыбки, но не без мягкости заметил Дамблдор и вновь перевел взгляд на свой стол.       Гермиона тоже снова повернула голову и заметила, что теперь рядом со шприцем появилась вата и бутылек с прозрачной жидкостью. Директор потянулся к этим новым предметам. Его длинные старческие пальцы весьма ловко оторвали кусочек ватки, промокнули ее спиртом, а затем профессор повернулся к Гермионе, которая не торопилась подставлять руку. Сглотнув, она все-таки задрала рукав мантии и позволила Дамблдору аккуратно протереть небольшой участок ее кожи. Затем в руках директора оказался шприц. Он снял с длинной иглы колпачок, и Гермиона внезапно поняла, что до ужаса боится дальнейших его действий.       Ее пугали не игла, не сомнение в навыках Дамблдора и даже не сам укол, а все то, что должно было последовать за ним. Гермиона с невольным содроганием вспомнила те несколько недель, проведенные без привычного ощущения чужого присутствия. Ту пустоту, которая образовалась в ней, когда она не могла чувствовать своего соулмейта. Те страхи и сомнения, которые сопровождали каждый ее день, и невозможность узнать, жив ли еще Сириус. Она не хотела переживать подобное второй раз, потому что первого ей было более чем достаточно.       Гермиона осознала все это меньше, чем за секунду до того, как Дамблдор поднес иглу к ее коже. После этого она торопливо отдернула руку в сторону и вскочила на ноги, тут же опуская рукав вниз. Директор отклонился назад и посмотрел на девушку с некоторым изумлением. Гермиона уверенно встретила этот взгляд, выпрямила спину, пытаясь придать себе уверенности, и заявила, что отказывается от этой инъекции. Дамблдор прищурился, отложил шприц в сторону, а затем спокойно отметил, что у Сириуса наверняка была веская причина попросить о применении этого зелья. Гермиона прекрасно это понимала. Она даже знала, почему Сириус об этом попросил: он хотел уберечь ее от той боли, которую ему предстояло испытать. И эта боль наверняка должна была быть ужасной и невыносимой. И хотя Гермиона не была настолько же храброй, безрассудной и сильной, как ее соулмейт, она предпочла бы пережить эту боль вместе с Сириусом, нежели жить с пустотой в груди и ждать восстановления связи, которое может не произойти, если с Сириусом случится что-то непоправимое. И именно это Гермиона сообщила директору.       — Надеюсь, Гермиона, ты понимаешь, как может отразиться на тебе вся физическая боль Сириуса, — внимательно выслушав все ее аргументы, утомленно вздохнул Дамблдор. Казалось, этот день приносил ему одни разочарования, и он не совсем понимал, как с этим бороться, ведь никто не желал его слушать или делиться с ним своими планами.       — Я сильнее, чем кажется, — твердо заявила Гермиона, убеждая в этом больше себя, чем кого-то еще.       — Не будь ты маглорожденной ведьмой, я даже впечатлился бы таким безумством, — скрипучим голосом произнес один из портретов.       — Финеас! — укоризненно посмотрел на бывшего директора Дамблдор, на что портрет лишь недовольно фыркнул, отвернулся и куда-то исчез. — Думаю, он отправился рассказывать своим родственникам о том, что творят последний представитель рода Блэк и его соулмейт, — взглянув на несколько растерявшуюся гриффиндорку, пояснил директор. Гермиона с некоторым изумлением посмотрела на опустевший холст, сообразив, что это был тот самый Финеас Найджелус Блэк, о котором однажды упоминал Сириус.       Несколько секунд в кабинете царила тишина, переполненная таинственными расчетами директора и невеселыми размышлениями Гермионы. Вскоре профессор выдохнул и поднялся на ноги. Он еще раз уточнил, уверена ли Гермиона в своем решении, и получил тот же ответ. Затем он любезно и даже несколько настойчиво попросил Гермиону не стесняться обращаться к нему, если вдруг произойдет что-то серьезное, или она почувствует себя слишком плохо. Грейнджер пообещала так и поступить, хотя какая-то ее часть твердо решила, что проще будет пережить все без чужого вмешательства. Показывать свою слабость, которая на самом деле вызвана болью ее соулмейта, казалось Гермионе чем-то неправильным. Дамблдор окинул ее пристальным взглядом голубых глаз и как будто с легкостью понял все ее истинные намерения. Но он ничего не сказал ей по этому поводу. Предложил задержаться на чашечку чая, но Грейнджер вежливо отказалась, распрощалась с Дамблдором и, закинув на плечо свою сумку, поспешила покинуть кабинет директора.       Некоторое время она просто шла по коридорам замка, никуда конкретно не направляясь. Но вскоре осознание всего, что сегодня происходило, наконец-то догнало ее, и Гермиона привалилась плечом к ближайшей стене, крепко зажмурилась и сосредоточилась на своем дыхании, пытаясь избавиться от нахлынувших на нее неприятных мыслей. В голове снова и снова прокручивался последний разговор с Сириусом. Гермиона полагала, что ей следовало вцепиться в Блэка еще тогда, приклеить себя к нему каким-нибудь заклинанием, а не добровольно отпускать его с полным пониманием того, что этот недолгий разговор может оказаться для них последним.       Чем дольше она размышляла о сегодняшнем поведении Сириуса, о зелье и о возможности удержать его от глупостей, тем больше ужасающих теорий выстраивал ее разум. Гермиона отчаянно пыталась отмахнуться от этих размышлений, переключить внимание на что-то постороннее и даже почти решилась отправиться в библиотеку, когда поняла, что никакая книга в мире не поможет ей справиться с этими переживаниями. Конечно, можно было бы пойти на Астрономическую башню, подышать свежим воздухом и проветрить голову. Однако мозг услужливо напомнил ей обо всех встречах с Сириусом на смотровой площадке. Астрономическая башня была переполнена воспоминаниями о Блэке, и это точно не помогло бы отвлечься и успокоиться.       Бесстрастная рациональная часть Гермионы и вовсе считала, что ей не следует оставаться в одиночестве. Ее разум все еще был полон всевозможных предположений, среди которых даже затерялось несколько мысленных картинок мертвого Сириуса Блэка. Это медленно сводило с ума. Гермионе отчаянно хотелось избавиться от всех этих мыслей, убедить себя в том, что с Блэком все будет в порядке, потому что он дал ей слово. Завтра утром он заявится в Хогвартс со своей яркой улыбкой, будет громко смеяться и раскидываться нелепыми шутками и заигрываниями. Все-таки Сириус был невероятно сообразительным и при этом чертовски удачливым человеком. Но всего этого хватало лишь на сдерживание рыданий и риторических вопросов в пустоту холодного коридора.       Очевидно, Гермионе действительно нужна была компания кого-то помимо ее мыслей или книг. Однако ей стало не по себе при одной мысли о заполненной шумом и весельем общей гостиной Гриффиндора. Она точно знала, что многие гриффиндорцы сейчас обсуждали Сириуса и его присутствие на занятиях Грюма, во всю смаковали истории четверокурсников. Гермионе не удалось бы избежать любопытства и поддразниваний, потому что она была единственной ученицей, чье заклинание действительно попало в изворотливого Блэка. В отличии от Сириуса, Гермиона была ужасна в притворстве. Она не смогла бы долго сохранять невозмутимость и отвечать на вопросы о человеке, который сейчас где-то рисковал своей жизнью. Ее раздражение поведением окружающих и волнение за Сириуса обязательно отразились бы в ее действиях и словах. Гарри, Рон и Джинни стали бы задавать вопросы, и кто-нибудь из них обязательно догадался бы, что что-то не так, или сама Гермиона не сдержалась бы и проговорилась. А беспокоить еще и Гарри с Роном было последнее, чего хотелось Грейнджер.       Так что пойти в общую гостиную Гермиона не могла, потому что там она точно не смогла бы успокоиться. Конечно, можно было бы попытаться попросить немного успокоительного у мадам Помфри. Состояние Гермионы было достаточно красноречивым, так что школьная медсестра вряд ли отказала бы ей. Это был настолько простой вариант, что Грейнджер даже удивилась тому, что подумала о нем так поздно. Она отстранилась от своей опоры и сделала несколько шагов вперед, когда вдруг поняла, что в Хогвартсе был еще один человек, который прекрасно знал, насколько сложно быть другом Сириусом Блэка, особенно если Блэк совершал что-то неразумное. К тому же компания Люпина всегда действовала на Гермиону и на ее друзей умиротворяюще. Она понятия не имела, почему Люпин производил такой эффект, но сейчас это было то, что нужно.       Новое решение показалось Гермионе намного более разумным, чем посещение Больничного крыла. Все-таки она могла рассказать Люпину обо всех своих тревогах и получить от него какой-нибудь разумный совет. Возможно, она могла даже узнать, что же задумал Блэк, если он соизволил хоть что-то объяснить своему другу. Итак, Гермиона твердо решила встретиться с Люпином и с гораздо большей уверенностью двинулась по коридорам замка, направляясь к личному кабинету профессора. Она старалась не перейти на бег, но шла очень быстро и старательно игнорировала все домыслы, не позволяя себе найти причину, чтобы передумать, спрятаться где-нибудь и расплакаться из-за ее внутреннего эмоционального тайфуна.       Но чем ближе она была к кабинету Люпина, тем четче и ярче становились сомнения в правильности этого решения. Ведь Люпин мог не только знать о новом безумном плане друга, но и быть непосредственным участником. Или же он мог быть сейчас на свидании с Тонкс. К тому же Люпин вовсе не был обязан слушать переживания какой-то пятнадцатилетней девчонки. Гермиона потрясла головой и с некоторым раздражением напомнила себе о том, что Люпин сам предложил обращаться к нему за помощью, особенно если это касалось Сириуса. Он помог ей продумать ловушку для Скитер и обучил новому заклинанию. Сейчас все было намного серьезнее, чем ее столкновение с журналисткой, и было бы странно, если бы Люпин проигнорировал бы это.       — О, Великий Мерлин, да это же Гермиона! — внезапно воскликнул хорошо знакомый звонкий голос позади Грейнджер. Гермиона резко обернулась и с некоторым изумлением уставилась на Тонкс, которая вышла из потайного хода, скрытого гобеленом. — Не ожидала тебя здесь встретить, дорогая! — с яркой улыбкой заявила Тонкс, балансируя несколькими тарелками с едой.       — Ну, встретить в Хогвартсе тебя еще менее ожидаемо, — окинув женщину растерянным взглядом, пробормотала Гермиона. Появление Тонкс показалось ей не лучшим знаком. А яркая улыбка, не коснувшаяся глаз, и темный оттенок волос так и кричали о том, что настроение Тонкс было не таким уж привычно веселым и радостным.       — Это верно: обычно Римус встречается со мной за пределами школы, — согласилась с Грейнджер Тонкс и двинулась вперед по коридору к кабинету Люпина. — Но у меня завтра выходной, а на сегодня работа окончена, так что я просто не удержалась, — уже с большей искренностью в улыбке прибавила Тонкс и обернулась к гриффиндорке, растерянная тем, что она не пошла следом за ней. Гермиона тут же поторопилась догнать неожиданную попутчицу.       — Ты была на кухне? — взглянув на тарелки с едой, с некоторой долей изумления поинтересовалась Гермиона. Тонкс несколько раз согласно кивнула и каким-то образом чуть не уронила две верхних тарелки, которые Грейнджер поспешила поймать. — Но ведь профессор Люпин мог просто попросить доставить еду в его кабинет, — настороженно следя за остальными тарелками, заметила Гермиона. Она хотела так же прибавить, что перемещать тарелки с помощью магии было бы не так опасно. Но затем подумала о неуклюжести Тонкс, и решила промолчать.       — Мог, конечно, — не стала возражать Тонкс, послав четверокурснице благодарную улыбку за помощь. — Но воровать еду из кухни и тащить ее через весь замок, избегая преподавателей, Филча и его кошки, гораздо увлекательнее, — весело объявила Тонкс.       Гермиона едва удержалась от желания закатить глаза, потому что это было слишком похоже на Сириуса. И напомнило об их прогулке по Хогвартсу в ночь Пасхи. Это было действительно увлекательно, и очень волнительно в те моменты, когда им приходилось прятаться в довольно маленьких кладовых и узких нишах за гобеленами. Почувствовав на себе внимательный взгляд своей спутницы, Гермиона оторвалась от воспоминаний об их с Сириусом последней прогулке и вопросительно посмотрела на Тонкс.       — Так ты тоже нарушитель? — окинув гриффиндорку оценивающим взглядом, удивленно воскликнула Тонкс.       Гермиона обвела пустой коридор нервным взглядом и, понизив голос до шепота, с возмущением попыталась убедить Тонкс в том, что она вовсе не нарушает правила, а всеми силами старается этого избегать. И если она что-то нарушает, то только из-за действительно важных вещей, таких как помощь Гарри в спасении мира от Того-Кого-Нельзя-Называть. Но разгорающееся во взгляде Тонкс веселье четко говорило о том, что она не поверила словам Гермионы и осталась при своем мнении. Было бы сложно найти более явный признак того, что Тонкс и Сириус родственники. Гермиона даже всерьез задумалась, не могла ли это быть какая-то генетическая особенность всех, кто был связан с семьей Блэк: умение видеть бунтарское начало в тех, кто скрывает это даже от самих себя.       — Рано или поздно каждый встречает такого человека, который становится намного важнее любых существующих правил, законов и даже внутренних принципов, — искоса взглянув на четверокурсницу, произнесла Тонкс так, словно это было праздное рассуждение, а не серьезное замечание.       Гермионе эти слова показались слишком важными, глубокомысленными, даже если бы Тонкс не вложила в них никакого подтекста. Вероятно, тяга к философии тоже была семейной чертой, или же Тонкс заразилась этим от Сириуса, пока жила с ним под одной крышей. Гермиона и впрямь могла нарушить не только какие-то школьные правила, но и серьезные законы ради Сириуса. Вероятно, она уже это делала, когда никому не намекнула о том, что ее соулмейт разыскиваемый преступник. Вот только сейчас не имело значения, сколько законов и собственных установок она нарушит и сломает, потому что Сириус был неизвестно где и занимался чем-то, что могло стать его последним делом.       — Возможно, я лезу не в свой котел, — осторожно произнесла Тонкс, возвращая невеселые мысли Гермионы к настоящему. — Но ты кажешься очень… расстроенной, — мягко улыбнувшись, отметила она.       — Ты хотела сказать: удручающе жалкой? — невесело усмехнувшись, предложила более точный вариант Гермиона.       — Знаешь, мы могли бы вместе надрать задницу тому идиоту, который тебя обидел, — дружески толкнув гриффиндорку в плечо, сказала Тонкс. — Ты, разумеется, уничтожила бы этого кретина морально, а я стояла бы рядом и оказывала бы на него психологическое давление. Даже могу принять какой-нибудь страшный вид, например, побыть недолго Снейпом. Дядюшка говорит, что у меня неплохо получается его раздраженно-презрительный взгляд, — принялась воодушевленно болтать Тонкс.       Всю оставшуюся дорогу до кабинета Люпина она строила планы по надиранию задниц всяким глупым парням, посмевшим расстроить Гермиону, и при этом довольно ловко втянула саму девушку в разговор на эту странную тему. Как ни удивительно, но пока Грейнджер неохотно поддерживала этот диалог, мысли о Сириусе и его новых проблемах временно отступили на второй план, перестали казаться чем-то неразрешимым и смертельным. Жизнерадостность Тонкс, даже омраченная какими-то ее внутренними проблемами, была так же заразительна, как авантюрность Блэка.       Когда они дошли до нужной двери, Тонкс без долгих приглашений и расшаркиваний впихнула Гермиону в кабинет, зашла следом и захлопнула за собой дверь, после чего чуть не выронила все свои тарелки с едой. Быстрая реакция Люпина уберегла тарелки от падения: профессор быстро взмахнул палочкой и отлевитировал добычу Тонкс к столу, возле которого он секунду назад взволнованно расхаживал.       — Гермиона присоединится к нашему позднему чаепитию, — радостно объявила Тонкс, мягко подталкивая девушку к одному из свободных стульев.       Гермиона невольно крепче сжала пальцы на тарелках в своих руках и принялась лихорадочно придумывать причину для побега, чтобы не мешать паре наслаждаться своей встречей. Но Люпин даже бровью не повел после слов Тонкс и лишь подставил к закипевшему чайнику третью кружку. Тонкс несильно, но весьма настойчиво надавила на плечи Грейнджер, заставляя ее опуститься на стул, затем забрала из ее рук тарелки, позволяя Люпину заменить их дымящейся чашкой чая. Гермионе оставалось только сидеть и ошеломленно наблюдать за тем, как легко и непринужденно Тонкс и Люпин расчистили больше места на столе, расставили тарелки, заполненные в основном десертами, и устроились рядом друг с другом. Люпин выдвинул свой стул из-за стола и поставил его рядом со стулом Тонкс, а та без раздумий перекинула свою мантию через спинку стула, сняла ботинки с очень сложной и вычурной шнуровкой и, заняв свое место, закинула ноги на колени Люпина.       Гермиона моргнула и торопливо опустила взгляд на свою кружку. Наблюдать за легким и отработанным до мелочей взаимодействием Люпина и Тонкс было одновременно умилительно и смущающе. Они казались не просто какой-то парой, а давними супругами, которые жили вместе не меньше десяти лет и знали о каждом скелете в шкафах друг друга главным образом потому, что шкаф у них был один на двоих. И в то же время это все еще были Люпин и Тонкс: сдержанный, но невероятно хулиганистый профессор-оборотень, и яркая, всегда позитивная, но способная надрать задницу кому угодно родственница Сириуса Блэка и мракоборец. То, как эти двое подходили друг другу будучи противоположностями, действительно было каким-то чудом. Гермиона совсем немного завидовала этому, в который раз осознавая, что в ее жизни такого может и не произойти, если она действительно не полюбит кого-то, кто будет любить ее в ответ.       Пока Гермиона пребывала в тяжелых размышлениях, Тонкс принялась рассказывать о своем рабочем дне. Ей каким-то образом удавалось сделать историю о бумажных отчетах не менее увлекательной, чем если бы это был рассказ о погоне за вооруженным преступником, которого мракоборцы пытались поймать уже несколько месяцев. Люпин почти не отрывал глаз от своей девушки, но время от времени Гермиона замечала на себе его внимательный взгляд и вопросительный изгиб бровей. Но ни профессор, ни Тонкс не торопили Гермиону, позволяя ей самой решать, когда вступить в разговор и стоит ли вообще о чем-то им рассказывать.       Пока Гермиона медленно потягивала чай и решала, нужно ли прерывать свидание Люпина и Тонкс своими тревогами по поводу поступков Блэка, Тонкс уже перешла к рассказу о своем небольшом приключении во время добывания еды. Гермиона бросила взгляд на стол и с удивлением обнаружила, что за время ее размышлений несколько тарелок уже опустело. Тонкс перешла к тому моменту, когда Гермиона бесстрашно пришла ей на помощь и спасла от падения парочку тарелок. И в этот момент Грейнджер вдруг четко осознала, что больше не может держать свои тревоги внутри себя. Ей было необходимо поделиться этим с кем-то, кто не станет смеяться и говорить, что она излишне накручивает себя. Было нужно услышать что-то ободряющее, почувствовать, что не только она беспокоилась о Сириусе. Но еще важнее для нее было бы увидеть Сириуса прямо перед собой, заглянуть в озорные серые глаза, почувствовать длинные пальцы, запутавшиеся в ее волосах, и едва ощутимое прикосновение тонких губ к ее щеке или лбу. Все что угодно, только бы избавиться от всех неприятных предположений, заполняющих ее разум.       — У меня нехорошее предчувствие, касающееся моего соулмейта, — с силой сжав пальцы на стенках своей опустевшей кружки, на одном выдохе произнесла Гермиона.       От такой неожиданной темы Тонкс чуть не выронила последний эклер, за который она еще мгновение назад боролась с Люпином. Профессор же напряженно замер. Наигранное возмущение и нежность во взгляде, направленном на Тонкс, тут же исчезли, уступив место обреченности и решительности. Его пальцы инстинктивно погладили ногу Тонкс, но все внимание профессора тут же сосредоточилось на Гермионе.       — Насколько крепка ваша связь? — отложив эклер обратно на тарелку, деловито спросила Тонкс и даже опустила ноги на пол, наклонившись вперед. Гермиона посмотрела на нее с некоторой растерянностью, не сразу вспомнив, что она не знала, кем именно был соулмейт Гермионы. Это было довольно странно, потому что Грейнджер считала, что Сириус должен был рассказать правду своей племяннице. У него явно не было с этим проблем, раз он смог признать их с Гермионой связь перед Малфоем.       — Я могу чувствовать эхо его физической боли, — встретившись с решительным взглядом Тонкс, негромко ответила Гермиона. — Иногда я даже точно знаю, где могу его встретить, как будто он сказал мне об этом заранее, — немного подумав, прибавила четверокурсница и заметила, как брови Люпина удивленно дернулись вверх, прежде чем он вернулся к прежней сосредоточенности.       Тонкс тоже казалась несколько изумленной ее словами, но она быстро взяла себя в руки и уточнила, что именно по мнению Гермионы должно было произойти с ее соулмейтом и как они могли помочь. Гермиона была искренне тронута тем, как легко и уверенно Тонкс предложила свою помощь, даже не зная, с чем именно она может в итоге столкнуться. А так же она предположила, что было бы нелепо еще дольше скрывать правду от племянницы Блэка, с которой он жил в одном доме.       — Дело в том, что мой соулмейт немного… безрассуден, — осторожно указала Гермиона, на что Люпин закатил глаза, едва слышно заметив, что это слишком мягкое выражение. Тонкс бросила на своего соулмейта подозрительный взгляд, но тут же снова сконцентрировалась на Грейнджер, ободряюще кивнув ей. — Он может найти себе проблемы, даже если будет просто сидеть на месте. Собственно, год назад он сделал именно это: просто был заперт в четырех стенах без доступа к какой-либо информации, но все равно решил сложную задачку и переполошил всю страну, — продолжила описывать Гермиона и по подозрительно сузившимся глазам Тонкс поняла, что у той появилась одна определенная догадка. — Когда мой соулмейт совершает глупый безрассудный поступок, это почти всегда становится громким делом. Поэтому я не могу не беспокоиться о нем. Никто не смог бы, если бы был на моем месте, потому что мой соулмейт — Сириус Блэк.       Несколько долгих секунд Тонкс просто ошеломленно моргала и беззвучно открывала и закрывала рот, будто не в силах подобрать даже нецензурные слова для выражения всего спектра своих эмоций. Гермиона крепче сжала в пальцах свою кружку и почувствовала первые признаки волнения. В ней всколыхнулись все старые опасения, которые еще в августе мешали ей открыто признавать свою связь с Сириусом. Но прежде, чем Грейнджер начала накручивать себя и корить за создание еще одной проблемы, Тонкс вдруг резко вскочила на ноги и кинулась к четверокурснице. Гермиона не успела как-то отреагировать или хоть что-то сказать, а Тонкс захватила ее в крепкие, удушающие объятия. От этой внезапной атаки Гермиона выронила свою пустую кружку и, напряженно вытянувшись, замерла в теплых объятиях, прижатая к груди Тонкс.       — Ты ведь не врешь, правда? — отстранившись, неожиданно воскликнула Тонкс, и ее пальцы так крепко сжались на плечах Гермионы, что такая сила в столь хрупкой на вид женщине казалась нереальной. Грейнджер поспешила успокоить Тонкс и твердо сказала, что не стала бы врать о таком. — Конечно, не стала бы, — чуть ослабив хватку, неловко улыбнулась Тонкс. — Просто Сириус… Знаешь, после статьи Скитер он пытался убедить меня в том, что его соулмейт жив, и это самый потрясающий человек на планете. Но эти вены… Пришлось изловчиться, чтобы увидеть дядюшку с голым торсом, и на его груди, на боках, чуть-ли не на спине были черные вены, которые не могли скрыть его татуировки. Конечно, я решила, что он просто отказывается признавать смерть своего соулмейта. Некоторые люди так делают, а сами медленно сходят с ума… А ведь Сириус не самый нормальный человек… Мерлинова борода, как же я рада, что он не врал! И что именно ты его соулмейт. Боюсь, кого-то другого он уже давно довел бы до безумия, — сбивчиво и как-то рассеянно пробормотала Тонкс и снова обняла Гермиону, несколько оглушенную свалившейся на нее информацией. Мысли Грейнджер упрямо застряли на описании Сириуса без рубашки и новых вопросах о черных венах, отказываясь замечать остальные детали небольшого монолога.       — Не хотелось бы прерывать этот чудесный момент, — кашлянув, вмешался Люпин. — Но у нас все еще есть Сириус и какая-то новая проблема, которую он себе нашел, — негромко напомнил он и тяжело вздохнул.       Тонкс отпустила Гермиону, ласково ей улыбнулась, а затем опустила взгляд на пол, где лежали черепки выроненной Гермионой кружки. Тонкс легким движением палочки починила несчастный предмет, поставила его на стол и обернулась к Люпину, который все еще сидел на своем стуле и с печальной улыбкой наблюдал за девушками. Тонкс прищурилась, скрестила руки на груди и обвиняюще заметила, что Люпин знал о связи Гермионы и Сириуса и даже не намекнул об этом самой Тонкс. Попытка профессора снова вернуться к приключению Блэка была вполне успешна, но взгляд Тонкс ясно говорил, что позже она обязательно вернется к этому разговору. Гермиона утвердилась в мысли, что эти двое были похожи на старых супругов, у которых был ужасно трудный ребенок.       — Раз Гермиона затронула эту тему и была необыкновенно честна, — бросив понимающий взгляд в сторону гриффиндорки, заговорила Тонкс, — то я последую ее примеру. И для начала честно признаюсь, почему я вообще решила не оставаться дома сегодня вечером.       Прежде чем перейти от этого многообещающего вступления к объяснениям, Тонкс задумчиво помолчала, неуютно переступила с ноги на ноги, явно ощутив босыми ступнями холод каменного пола. Люпин бросил взгляд на голые ноги своей девушки и едва заметно пошевелил волшебной палочкой, делая пол теплее. Тонкс не заметила этих манипуляций или только сделала вид, что не замечает их, решительно кивнула каким-то своим мыслям и приступила к своему рассказу.       Как оказалось, Сириус на протяжении нескольких дней был занят каким-то магическим артефактом, о котором предпочитал не распространяться, что было для него слегла необычным. Как правило, Сириус всегда охотно и с энтузиазмом говорил о своих исследованиях и изобретениях, и потому его молчание показалось Тонкс подозрительным ровно настолько, чтобы она начала незаметно присматривать за своим родственником. Гермиона же попыталась вспомнить, замечала ли она то увлеченное состояние Блэка, которое соответствовало его моментам изобретательства, и поняла, что чаще всего чувствовала отголоски некоторого волнения или того уникального презрительного раздражения, которое всегда следовало за Блэком, когда он бывал в Министерстве магии. Никакого погружения, даже намека на азарт или забаву — ничего, что говорило бы о сосредоточенности на чем-то новом и интересном.       Итак, Тонкс интуитивно чувствовала что-то подозрительное в поведении Блэка, и потому сегодня отправилась в Хогвартс. Она знала, что во время посещения замка Сириус почти всегда задерживался до раннего утра следующего дня. Она считала, что Блэк либо развлекал Гарри и его друзей, либо тайно с кем-то встречался. Говоря об этом, Тонкс на мгновение умолкла и, широко распахнув глаза, посмотрела в сторону Гермионы. Люпин сделал тоже самое, но в его взгляде почти не было удивления, а только какое-то понимание и легкая насмешка, как будто он знал об этих встречах больше, чем Гермиона или даже Сириус. Грейнджер ответила и Тонкс, и Люпину недовольно поджатыми губами и подтолкнула Тонкс к продолжению своих объяснений. Впрочем, ничего нового Тонкс больше не сказала. Поскольку найти точное местоположение Блэка в замке было бы нелегко, она решила остаться у Люпина, потому что при возвращении Сириус обязательно воспользовался бы его камином. На вопрос Гермионы о том, почему бы Сириусу не дойти до Хогсмида и не трансгрессировать куда ему будет угодно, Тонкс почему-то хохотнула, но ничего не пояснила.       — Бродяга не любит трансгрессию, — тоже чему-то улыбнувшись, все-таки сообщил Люпин. И это ничего не проясняло, ведь не означало, что Сириус не стал бы пользоваться трансгрессией, даже если ему не нравился данный способ перемещения. — И раз уж мы говорим о подозрительных действиях, то вот вам еще одно: сегодня Сириус одолжил у Грюма мантию-невидимку. Не то, чтобы это была очень странная просьба. Меня удивляет то, что он не попросил об этом Гарри, — немного помолчав, внезапно сообщил Люпин и внимательно посмотрел на своих слушательниц, намекая на еще один вывод. Ведь если Сириус не стал одалживать мантию-невидимку Поттера, то очевидно, что он не хотел привлекать внимание к своим планам. — И мне кажется: все, что произойдет или уже происходит сегодня, было запланировано достаточно давно.       В качестве доказательства своего предположения, Люпин пересказал встречу Сириуса с близнецами Уизли. Конечно, в предложении Блэка помочь Фреду и Джорджу с их затеей еще и финансово, не было ничего странного. В том, что он выкупил последние фальшивые палочки, которые близнецы сумели сберечь, тоже не прослеживалось ничего удивительного. Гермиона и Тонкс единодушно подтвердили, что минимум одна палочка точно была использована в шутке над Перси. Сириус сам написал об этом в одном из писем к Гарри, и близнецы еще долго сияли от радости, когда узнали подробности. Желание Сириуса уволиться не ощущалось настолько неожиданным, как казалось Люпину. Но во всех этих деталях было что-то неуловимо подозрительное. Сама встреча с близнецами казалась странной, слишком ранней и поспешной, ведь у них впереди был еще один учебный год. Гермиона пришла к выводу, что уже тогда Сириус не только что-то задумал, а знал, к какому концу может привести его затея. Он считал необходимым уволиться именно тогда и предложил помощь близнецам потому, что готовился к самому худшему варианту.       Взгляды Тонкс и Люпина переместились на задумавшуюся Гермиону, и она поняла, что пришла ее очередь делиться подозрительными фактами и предположениями. Гермиона немного подумала, пытаясь решить, с чего именно стоит начать объяснения. Глубоко вздохнув, она поведала о сегодняшнем преувеличенно легкомысленном поведении Сириуса, на всякий случай уточнив, что точно так же он вел себя в те дни, когда медленно умирал из-за смертельного проклятия. Тонкс, узнав о проклятии, нервно отступила назад и, запнувшись о свою ногу, чуть не упала, но была поймана Люпином. Поклявшись в том, что сейчас Сириус вполне здоров, Люпин усадил Тонкс на стул, который придвинул ближе, и кивнул Гермионе, молча предлагая продолжить свои объяснения.       Гермиона не решилась упоминать о зелье и о встрече с директором, потому что объяснить причину этой встречи без упоминания зелья казалось весьма затруднительным. Однако во время их небольшой беседы наедине Сириус посматривал в сторону подземелья, а Снейпа не было на ужине, что было весьма странным явлением. Опираясь на эти два наблюдения, Гермиона настояла на том, что все сегодняшние дела Блэка каким-то образом связаны со Снейпом. Затем она решила напомнить о загадочном желании Снейпа поговорить с Сириусом и заметила, что именно после Пасхи поведение Блэка стало слишком странным. Немного подумав, Грейнджер так же прибавила не самый информативный ответ Сириуса на ее вопрос о разговоре со Снейпом.       — Каркаров, Регулус и неудачная татуировка? — нахмурившись, растерянно переспросил Люпин. Гермиона утвердительно кивнула. Люпин нахмурился еще больше и несколько раз повторил эти слова, меняя их местами, словно это могло помочь в расшифровке их смысла.       — Может, он следит за Снейпом? — нервно запустив пальцы в волосы, предположила Тонкс. — Зачем еще ему могла понадобиться мантия-невидимка? — пояснила она свою мысль. Гермиона была вынуждена согласиться с тем, что использование мантии сложно объяснить как-то еще.       — Или же они задумали что-то вместе, — присев на край своего стола, рассеянно возразил Люпин. — Согласно плану, Сириус должен незримо следовать за Снейпом. Но они вряд ли сильно друг другу доверяют, и поэтому Сириус может считать, что… — Люпин внезапно прервался, оттолкнулся от стола и обвел кабинет взволнованным взглядом. — Каркарова, Регулуса и Снейпа точно объединяет одно — все трое когда-то были Пожирателями Смерти, — враз осипшим голосом пробормотал профессор.       — Снейп был Пожирателем Смерти? — искренне удивилась Гермиона. Зельевар, конечно, был не самым приятным человеком. Но Гермиона даже на первом курсе, когда все говорило против Снейпа, продолжала сомневаться в том, что он может служить Тому-Кого-Нельзя-Называть. И вдруг все подозрения Гарри подтверждались и приобретали куда больше смысла.       — Это секретная информация, — рассеянно отозвался Люпин, все еще обдумывая что-то свое. — В восемьдесят первом Снейпа, как и других Пожирателей, судили и почти приговорили к заключению в Азкабане. Но его спасло вмешательство Дамблдора, который заявил, что Снейп был его тайным агентом, шпионом в стане врага. Не знаю, правда ли это, но Дамблдор доверяет Снейпу, и у него есть на то какие-то свои причины.       — Как Сириус мог согласиться на любое совместное дело со Снейпом, зная о том, что тот может быть еще одним Краучем-младшим? — нахмурившись, недоумевающе воскликнула Тонкс. После этого вопроса в голове Гермионы почти все вдруг встало на свои места.       — А если Снейп действительно решил заменить Крауча-младшего? — подскочив на ноги, взволнованно воскликнула она. И торопливо продолжила, когда Люпин и Тонкс посмотрели на нее: — Но Снейп считается шпионом, возможным предателем, и поэтому Тому-Кого-Нельзя-Называть нужно доказательство его верности. Что может быть лучшим доказательством, чем убийство Сириуса Блэка, который помешал предыдущему плану.       Высказав эту идею, Гермиона вдруг почувствовала себя слишком слабой и беспомощной. Если она была права, то Сириус действительно мог умереть сегодня. На самом деле, шансов на то, что он выживет, почти не существовало. Блэк это знал и все равно согласился, все равно нашел какую-то причину пожертвовать собой ради какой-то цели, существующей у него в голове. В этот момент Гермионе как-никогда сильно хотелось, чтобы ее соулмейт был тем самым эгоистом, которого он из себя изображал, или даже трусом, который ни за что на свете не согласился бы на самоубийственный план. И все-таки сквозь всю рациональность и горечь правды пробился слабый, но отчаянный голосок надежды на то, что Сириус не умрет, что она вообще ошибается в своих выводах. Ведь Сириус пообещал ей новую встречу, пообещал быть живым. Ему еще нужно было рассказать ей то, что он понял во время их последнего разговора на Астрономической башни.       — Я иду к Дамблдору, — решительно объявил Люпин, прерывая тоскливые мысли Гермионы. — Мне плевать на его планы и игры. Если он и в этот раз не собирается ничем помогать, то я сам найду Сириуса…       — И ляжешь в землю вместе с ним? — резко оборвала его Тонкс, подскочив на ноги. — Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одного? — воинственно вытянувшись, раздраженно фыркнула Тонкс и потянулась за своими ботинками.       Но Люпин остановил ее, потянув на себя и целуя. Гермиона несколько раз моргнула и обвела взглядом кабинет профессора, пытаясь найти что-нибудь более увлекательное, чем пара в нескольких дюймах от нее. Почему-то ей казалось, что она вмешивается во что-то личное, и это ощущалось так, словно она находилась рядом со своими родителями, слишком ярко демонстрирующими свои чувства. Все это было неловко и странно на фоне развивающихся неприятностей.       — Ты самое лучшее, что когда-либо было в моей жизни, Дора, — прошептал Люпин, обнимая Тонкс так, словно боялся больше никогда этого не сделать. — Я не сомневаюсь в твоих навыках или смелости, но сейчас твоя помощь нужна кое-кому еще, — рассудительно заметил он и скосил взгляд в сторону Гермионы, усиленно притворяющейся частью интерьера.       — Однажды ты не сможешь найти оправдание, чтобы помешать мне пойти с тобой, — положив голову на плечо Люпина, со слабой усмешкой пробормотала Тонкс. Они постояли так еще пару секунд, после чего неохотно отстранились друг от друга, обменялись еще одним смазанным поцелуем, и Люпин направился к двери, задержавшись на мгновение лишь для того, чтобы ободряюще сжать плечо Гермионы.       — Мне жаль, но наверняка будет больно, — не осмелившись встретиться со взглядом четверокурсницы, негромко произнес Люпин.       — Пока он жив и может испытывать боль, это не важно, — уверенно распрямив плечи, заявила Гермиона. Но она совсем не чувствовала тех бесстрашия и твердости, какие были в ее словах. Люпин горько улыбнулся уголком губ, мягко похлопал ее по плечу и покинул кабинет, еще раз обернувшись на Тонкс, когда за ним закрылась дверь.       В кабинете на некоторое время воцарилась тишина. Тонкс обхватила себя руками и сверлила дверь тяжелым взглядом. Из ее волос почти исчез фиолетовый цвет, сменившись каким-то серым оттенком. Гермиона прикрыла глаза и попыталась упорядочить свои мысли. Она не могла не заметить того, что Сириус перестал сосредоточенно игнорировать свои чувства. Они не ощущались яркими или хоть немного заметными, даже если нарочно прислушиваться к ним. Чувства Сириуса казались приглушенными, неосознанными им самим, словно он спал или просто был без сознания. Гермиона резко распахнула глаза и нервно сглотнула, понимая, что если продолжит об этом думать, то обязательно придет к самым неутешительным выводам. Уже пришла к ним.       — Признаться, я немного удивлена тем, как легко ты приняла всю эту тему с соулмейтами, — внезапно заговорила Тонкс. Ее голос утратил привычную звонкость, но все еще казался неуместно живым и оптимистичным. — Маглорожденные часто реагируют… не слишком хорошо, — придвинув стул поближе к Гермионе, заметила она. Гермиона поспешила прервать этот разговор прежде, чем Тонкс упомянула бы о своем отце или о каких-нибудь школьных друзьях, и просто указала на то, что они с Сириусом уже говорили об этом. — Ты знала, что разница в тринадцать лет считается самой безопасной для соулмейтов? — внимательно посмотрев на нее, решительно сменила тему Тонкс. Гермиона односложно ответила, что предполагала это. — На самом деле, такие пары, как я и Римус встречаются время от времени. Относительно часто, чтобы подобное не казалось удивительным. Но вы с Сириусом нарушили все мыслимые законы, которые даже не были установлены человеком. Думаю, на самом деле соулмейты с такой разницей в возрасте, как у вас, могли существовать и раньше, — наклонившись вперед, уверенно заявила Тонкс. Это заметно отличалось от уже привычного замечания о том, что о таких парах ничего не было известно, и потому Гермиона невольно вслушалась в эту болтовню. — Ведь нерожденный соулмейт все равно, что мертвый, и это доказывает факт существования черных вен на теле Сириуса. Судя по всему, если соулмейт еще не родился, то эта чернота распространяется по телу намного быстрее, чем если бы соулмейт просто умер. Возможно, мы не знаем каких-то известных примеров разновозрастных пар потому, что старший соулмейт мог просто не дожить до рождения младшего. Особенно если он начинал видеть сны раньше тринадцати лет…       — Но Сириус дожил, — нетерпеливо перебила эти рассуждения Гермиона, потому что у нее и без этих теорий было предостаточно мыслей о смерти Блэка. — Может быть, он сильно злился из-за того, что у него не было соулмейта, и решил на зло всем выжить, показать, что не имеет значения, связан ты с кем-то или нет. У него был надежный якорь. Вероятно, даже не один. У него было настойчивое желание разобраться в причинах, по которым у него могло не быть соулмейта. А еще упрямство и сила воли, которых хватило бы на десяток человек, — с некоторым запалом произнесла Гермиона. И хотя она не знала наверняка, что ее предположения верны, Грейнджер хотела верить в то, что до ее рождения Сириус действовал именно так, как она считала.       — Да, дядюшка дожил до твоего рождения, — мягко улыбнувшись, согласилась Тонкс и склонила голову к плечу в ужасно знакомом вопросительно-задумчивом жесте. — А еще он пережил войну, смерть своих лучших друзей, Азкабан, конфликт в Албании и какое-то смертельное проклятие. И мне кажется, что у него есть причины так отчаянно цепляться за свою жизнь. Поверь мне, дорогая, его главная причина жить — всегда была и будешь ты, даже если он сам этого не осознает. — Тонкс ласково погладила Гермиону по растрепанным волосам, делясь своей неисчерпаемой верой в эти слова. И Гермиона впитывала эту чужую уверенность, отчаянно нуждаясь в ней для поддержки внутренних сил и надежды на то, что все закончится так же успешно, как это происходило всегда, когда Сириус находил себе приключения.       — Почему ты так считаешь? — подавшись вперед, негромко спросила Гермиона. Она не совсем знала, нужен ли ей ответ, но сидеть в тишине казалось невыносимым.       — Потому что Сириус из тех людей, кто не задумываясь пожертвует собой ради других, — недовольно фыркнув, сказала Тонкс о том, что Гермионе и без нее было прекрасно известно. — Но ради тебя он сделает невозможное и предпочтет выжить, потому что не доверит заботу о тебе никому, кроме себя. — Тонкс прошептала это на ухо гриффиндорки так, чтобы никто и ничто не смогло услышать эти слова, словно они значили намного больше, чем можно было представить. Словно кто-то с недобрыми намерениями, услышав такое, мог использовать это во вред как Сириусу, так и Гермионе.       — Иногда мне хочется, чтобы забота Сириуса выражалась бессмысленными вопросами, ответы на которые никого не интересует, и бесполезными подарками, несоответствующими моим вкусам, — со слабой улыбкой призналась Гермиона.       В глазах Тонкс промелькнули искорки веселья, и было очевидно, что ей понятен весь подтекст этого замечания. Она открыла рот и даже начала что-то говорить в ответ, но Гермиона не услышала ни звука. Ее внезапно окатило неконтролируемой волной паники, почти первобытного ужаса, будто она наткнулась на что-то, что в корне противоречило человеческой природе. И будь ты хоть самым скептичным, сдержанным и рациональным атеистом в мире, равнодушие и крепкие нервы не помогли бы при виде этого чего-то. Однако этот инстинктивный страх затих так же быстро, как появился. Не исчез полностью, затаился где-то на краю сознания, напоминая о себе, но больше не имея особого влияния. Зато теперь ярко вспыхнула ненависть, по венам вместе с кровью заструилась обжигающая ярость, и все это утопало в злобном презрении. На фоне всех этих негативных эмоций знакомое веселье ощущалось чем-то инородным, абсолютно неуместным и даже ненормальным. И все-таки Сириусу было весело, он над чем-то потешался, но не придавал этому чувству большого значения. Впрочем, он почти не обращал внимания на свои чувства, занятый чем-то другим, чем-то, что было важнее контроля эмоций и их сокрытия от Гермионы.       — Дай мне руку, — попросила Гермиона, сумев сохранить полностью спокойный и собранный вид. Глядя на нее, никто не предположил бы, что она борется с не самыми приятными чувствами, которые даже не принадлежали ей.       Тонкс не стала ни о чем спрашивать, придвинулась еще ближе настолько, что колени Гермионы оказались между ее широко расставленных ног, и выполнила просьбу Грейнджер, крепок сжав ее ладонь в своей. Чужое прикосновение и человеческое тепло помогли Гермионе вернуться к реальности. Эхо чувств ее соулмейта стало не таким четким, но все еще достаточно заметным. Гермиона медленно дышала и мысленно готовилась к неизбежной боли. Теперь она была уверена в том, с кем именно должен был встретиться Сириус. И Гермиона понимала, что означало веселье Блэка: он будет кидаться своими ужасными шутками, которые наверняка заденут Того-Кого-Нельзя-Называть за больное место. Бить словами Сириус умел в совершенстве, и Гермиона наблюдала это не один раз. Но в отличии от остальных жертв шуток Блэка, Тот-Кого-Нельзя-Называть наверняка отреагирует более наглядно, ощутимо.       — Есть несколько способов отгородиться от эмоций и даже от физических чувств своего соулмейта, — нежно поглаживая ее по голове, осторожно сообщила Тонкс. — Это довольно легко! Нужно всего лишь…       — Я не собираюсь этого делать! — упрямо покачала головой Гермиона и сделала вид, что не понимает причины беспокойства Тонкс. — Соулмейты могут помогать друг другу при эмоциональных срывах. Я могу забрать часть боли Сириуса себе, и тогда ему будет легче справиться со всем остальным, сохранить рассудок…       — Или это может привести к тому, что вы оба сойдете с ума, — торопливо вставила Тонкс, с отчаянно мольбой глядя на четверокурсницу. — Думаешь, он согласился бы…       — Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не сделала бы этого ради Римуса, — подняв взгляд на лицо своей собеседницы, Гермиона раздраженно оборвала все дальнейшие попытки отговорить ее от этой затеи. Тонкс сжала губы в одну линию, после чего медленно кивнула, принимая безумное решение Гермионы. — На самом деле ты не обязана мне помогать. Я могу уйти, — медленно выдохнув, спокойнее заметила Гермиона. Она почувствовала первый слабый толчок боли, который можно было принять за неудачную попытку взять кровь из вены: больно, но терпимо.       — Я не собираюсь позволять тебе переживать пытку в одиночестве, — пренебрежительно отмахнулась Тонкс и наклонилась еще ближе, окружая девушку призрачным ощущением безопасности. — Ты моя подруга, почти сестра… И если лучшее, что я сейчас могу для тебя сделать, это сидеть и держать тебя за руку, то будь я проклята, если не сделаю этого лучше, чем любой человек на этой чертовой планете. Я вообще лучший держатель за руку, чтоб ты знала! — ворчливо и даже несколько воинственно объявила она, сжав ладонь Гермионы чуть сильнее.       — В некоторые моменты вы с Сириусом слишком похожи, — пробормотала Гермиона, изо всех сил стараясь не расплакаться то ли от прилива благодарности к этой удивительной женщине, то ли из-за новой вспышки боли.       На этот раз было больнее, словно в ее тело вонзили миллионы маленьких иголок, и каждая с хирургической точностью попадала в самое больное место. Гермиона сильно зажмурилась, чувствуя выступившие в уголках глаз слезы, и постаралась сосредоточиться на дыхании. Конечно, это был способ борьбы с паническими атаками, но казалось, что он так же неплохо помогал держаться во время пыток. Пальцы Тонкс, запутавшиеся в волосах Гермионы, тоже немного отвлекали и вызывали воспоминания о прикосновениях Сириуса. Гермионе всегда казалось, что ему доставляло особое удовольствие играться с ее непослушными кудрями. Он был единственным человеком, который никогда не возражал против ее неряшливой прически, и это была одна из первых причин для симпатии. Не то чтобы Гермионе вообще нужны были причины, сейчас она даже не смогла бы точно сказать, почему вообще влюбилась в этого безрассудного человека, который привносил в ее жизнь не только счастливые моменты, но и откровенно ужасные, полные боли и ночных кошмаров.       — Не открывай глаза, — прошептала Тонкс, когда Гермиона негромко всхлипнула и выдохнула, ощутив передышку. Но Сириус ожидал еще одного приступа боли, и Гермиона ждала вместе с ним. Она послушно кивнула и выполнила просьбу Тонкс, невольно подавшись ближе к живому и теплому телу напротив себя. — А теперь ты должна сосредоточиться, моя милая, — произнесла Тонкс уже совершенно другим, низким и чуть хриплым, но все еще негромким голосом. Это было очень похоже на Сириуса, но в то же время казалось, что в этом голосе и в его интонациях было что-то фальшивое, совсем не сириусовское. Или же Гермиона просто пыталась найти отличия, потому что знала: Сириуса здесь нет. — Ты должна думать о чем-то приятном. Вспомнить не только само событие, но и каждое чувство, ощущение, сопровождающее его. Забирая боль, ты должна чем-то ее заменить. Нужен якорь, который удержит твою связь с реальностью, пока ты держишь… меня, — прижавшись щекой к виску Гермионы, проинструктировала Тонкс. Грейнджер даже почувствовала покалывание от щетины, и так толком и не поняла, злит ли ее такая попытка помощи или все-таки утешает и помогает собраться с силами.       — Нужно наше общее воспоминание? — нахмурившись, едва слышно уточнила Гермиона.       — Все, что может сделать тебя счастливой, моя милая, — последовал ласковый ответ. Гермиона почувствовала, как пальцы Тонкс выпутались из ее волос и медленно спустились вниз к кулону, который Грейнджер в какой-то момент инстинктивно зажала в кулак свободной рукой. — У тебя все получится!       Гермиона оценила это как намек на то, о чем именно нужно думать. В ее голове в обратной последовательности промелькнули все моменты их с Сириусом взаимодействия. В сегодняшнем разговоре не было ничего слишком приятного, только тревога. Односторонняя дуэль на уроке Грюма могла быть забавной и в каком-то смысле волнующей, потому что наблюдать за ловкими уклонами Блэка было в каком-то роде приятно. Но все омрачало ее понимание того, что Сириус ведет себя как-то подозрительно. Затем Гермиона вспомнила об их ночной прогулке по Хогвартсу, о разговоре на Астрономической башне, в котором было что-то новое, мягкое и глубоко личное, но загадочное. Пасха, посиделки на коленях Сириуса в их последнюю встречу в Саду Сновидений, разговор у озера, подарок на четырнадцатое февраля, катание на коньках, снежная крепость и снова лед — все эти воспоминания одно за другим мелькали в голове Гермионы, но все они казались чем-то неподходящим. Почти во всех этих воспоминаниях Гермиона была счастлива, даже если находился какой-то кусочек с чем-то мрачным. Казалось, что все ее встречи с Сириусом, сами их непонятные отношения держались именно на этом: счастье с нотками горечи. Но почему-то на фоне этих горьких ноток все лучшее становилось еще ярче, еще более запоминающимся.       В конце концов Гермиона все-таки нашла то, что можно было посчитать самым ярким, самым эффектным, глубоким и личным мгновением. И в ту же секунду она почувствовала охватившую ее агонию. Ее как будто разрывали на части дикие звери, вонзали зубы и когти в ее плоть, рвали и, неудовлетворенные этим, возвращались за добавкой или дрались друг с другом. Боль была настолько внезапной, что поглотила ее полностью, постепенно уничтожала то, что было Гермионой Грейнджер. Но рука, крепко сжимающая ее ладонь, напомнила о том, что вся эта боль не была настоящей, и даже не принадлежала ей.       Гермиона попыталась на мгновение отстраниться от чужих чувств, чтобы собраться с силами и вступить в бой с этим кошмаром. Она не могла отступить и сдаться, не имела права не просто потому, что хотела что-то кому-то доказать. Возможно, такие мысли и были где-то в ее подсознании, но они вряд ли помогли бы ей пережить нечто подобное. Главной причиной для того, чтобы продолжать бороться и пытаться облегчить боль Сириуса было то, что она его любила. Кто-нибудь мог бы сказать, что это было лишь подростковой глупостью, гормональным всплеском, который пройдет и избавит ее от этого нелепого чувства. Гермионе было плевать на то, что с этим стало бы после, потому что значение имело только то, что было сейчас. И поскольку она любила Сириуса, то разделить его боль, даже во вред себе, было самое небольшое из того, что могла сделать Гермиона. И она собиралась это сделать!       Глубоко вздохнув и изо всех сил вцепившись в ладонь Тонкс, Гермиона позволила волнам чужой боли снова окутать себя. Она впитывала ее и, возможно, кричала, не в состоянии справиться с этим. Но ее рациональная часть еще помнила о совете Тонкс, и Гермионе даже удалось оттолкнуть все болезненные ощущения на задний план, заменив их вспыхнувшим перед внутренним зрением воспоминанием. Гермиона тщательно и во всех деталях старалась воссоздать ту ночь после Святочного бала, которую она провела с Сириусом во сне. Она как будто снова услышала мягкую и успокаивающую мелодию, увидела Сириуса в его чудесной мантии: незабываемый образ истинного аристократизма и порочной красоты. Гермиона прокручивала в голове их бесконечный танец, каждое уверенное движение Сириуса, его восхищенный и какой-то голодный взгляд, его улыбки и смелые прикосновения. А так же свои чувства, которые Гермиона так четко и ярко осознала в ту ночь.       Боль все еще была, она казалось нескончаемой, вечной и неизменной. Но на фоне всех остальных воспоминаний о встречах с Сириусом после бала, о каждом его взгляде и все более уверенных прикосновений, все менее невинных заигрываний — при мысли обо всем этом боль терялась, таяла от чистого, искреннего и бесхитростного чувства. Или же Гермиона настолько сжилась с этими муками, что поверила в то, что ее чувства к Сириусу на что-то годны. Что было правдой, Гермиона не знала. Но она продолжала крепко сжимать чужую теплую ладонь и верила в то, что ей доведется снова почувствовать, как длинные пальцы Сириуса легко обхватывают ее ладонь, небольшую на фоне его руки. Надежда на что-то лучшее была наивна и неуместна, но именно она помогала людям в самые отчаянные времена. И Гермиона надеялась на то, что еще одна авантюра дешево обойдется Сириусу. Возможно, Тонкс была права, и ради Гермионы или Гарри Сириус все-таки придумает способ остаться в живых, перехитрить смерть или Волан-де-Морта. Убедить самого опасного темного мага убить себя волшебной палочкой самого Блэка, а та просто окажется фальшивой, как в случае с Краучем-младшем. При этой мысли Гермиона вдруг ясно вспомнила о рассказе Люпина, и о приобретении Сириусом последних фальшивых палочек близнецов. Вероятно, надежды Гермионы были не так уж беспочвенны, ведь ее соулмейт был невероятно изобретательным и удачливым человеком.