stupida streghetta.

      Мама учила Хаято всегда верить в чудеса и не терять оптимизма, потому что только так можно прожить свою жизнь, ни о чем не жалея. Мамы не было уже чуть больше года. Холодные зимние бесы забрали с собой красный цвет ее щек, веселую улыбку и сияющие зеленые глаза – точь в точь, как у самого Хаято. С тех пор он не верил в чудеса.       Жизнь, знал семилетний Гокудера, только и делает, что норовит украсть почву у тебя из-под ног и заставить плакать посильнее. Бьет она метко и всегда прицельно – так, что не расплакаться просто невозможно. Хаято не плакал из принципа, даже когда есть приходилось только украденный черствый кусок хлеба раз в два дня, а воду пить из ручья, в это время года ужасно холодную. Он был слишком умен для своих лет, чтобы просто так сдаваться в угоду чужим насмешкам над его маленькой и грустной судьбой, и потому в конце концов решил отправиться из недружелюбной деревни в не менее недружелюбный, но все-таки представляющий какую-то надежду, лес. Он хорошо подготовился: взял с собой походный ножик, сумку собрал с сухарями, которые приходилось заработать тяжелым трудом на неблагодарного булочника, дочка которого очень громко смеялась над ним и то и дело норовила скормить ему сгоревшие корки хлеба, которые предназначались свиньям (Хаято вообще недолюбливал эту розововолосую бестию, Бьянки) и даже раздобыл себе курточку, чтобы не замерзнуть ранней весной.       В общем-то, у него не было особого выбора: если бы он не ушел сам, деревенские прогнали бы его, как лишний рот. Зима удалась в этом году суровейшая, и люди доедали даже зерна, оставленные на весенний посев, поэтому все собирались совместно трудиться для будущей зимы, а Хаято нечего было предложить для общего дела: у него не было ни денег, ни особых сил и умений, чтобы оказаться полезным, а значит достойным того, чтобы его кормили весь год.       До этого по старой традиции в память о покойной матушке ему предоставил кров булочник, подкармливая кое-как да кое-чем, но Гокудера ни за что не стал бы роптать – в другом случае, он не пережил бы зиму вовсе. Год прошел быстро, и вот в такой же весенний и погожий день, как и уже сотня пережитых им до этого, Хаято направился в свой первый самостоятельный путь, не желая ни плакать, ни сдаваться, даже когда насмешливая Бьянки прощалась с ним, повиснув на стареньком заборе и выкрикивая разные жестокости, в которых была большой мастерицей.       «Хотя бы назло ей, - думал Хаято, хлюпая носом и потуже затягивая поясок, который помогал поддерживать куртку, - вырасту сильным и здоровым и не умру в лесу!».       Лес выглядел вполне дружелюбно, хотя, мальчик знал, редко он приносил счастье местным жителям. В нем даже хворост собирать ходили лишь самые отчаянные головы, предпочитая отправляться за несколько километров восточнее, к более дружелюбным опушкам. Поговаривали (конечно, глупые и суеверные бабульки, которые терпеть не могли сорванца, подслушивающего их за старым тыном) что лес оттого никого не принимает, что живет на поляне прямо посреди него настоящая злая ведьма. Она-то и заколдовала всю землю вокруг своего дома, чтобы никто не мешал ей колдовать и призывать Диавола в свой домик (для чего, Хаято так и не понял, но бабульки начинали при упоминании этого креститься и покачивать головами).       Наверное, это был не лучший выбор, идти именно этой тропой, но Бьянки так громко кричала и смеялась над ним, что Хаято бросился, куда глаза глядят, а когда остановился, то был уже далеко от опушки, с которой еще было видно родную деревню. Впрочем, это совсем не плохо. Даже если его сожрут дикие звери, то лучше так, чем жить в деревне, где тебя попрекают куском хлеба, который ты получаешь за целый день тяжелого изнурительного труда.       Весна определенно господствовала здесь явственнее, чем можно было заметить по немногочисленным деревьям и кустам в их поселении: почки не просто были маленькими, едва заметными отросточками на ветках, а вполне важно подбоченились и будто наполнились влагой, чтобы выпустить совсем скоро первые листки, а по обеим сторонам от тропинки то и дело находились подснежники, настоящие, а не голубые пролески (Хаято в свои семь уже умел читать, и единственная книга, что была у них в доме – ботанический справочник – была изучена вдоль и поперек). Мальчик бодро шагал по вполне заметной тропинке, с интересом поглядывая по сторонам и про себя пытаясь угадать, какие деревья попадались ему на пути. Он уже совсем забыл и о своей идее помечать путь, и о том, что был расстроен и чувствовал себя подавлено – лес легко втягивал его в игру, и он был рад поддаться его зову, ведь был в конечном итоге совсем еще ребенком, хотя и очень умным.       Кроме привычных и знакомых из старой книжки деревьев и кустов, попадались ему порой и совершенно удивительные: один куст имел ветки синего цвета, и они, кажется, слегка шевелились (хотя это, конечно, было всего лишь обманом зрения, как решил для себя Хаято), а некоторые и вовсе были удивительной формы. Остановившись, чтобы получше рассмотреть гриб, который светился ровным розовым цветом и имел на своей шляпке совсем неподобающие бледно-голубые пятна, он присел на корточки, с интересом рассматривая чудо чудесное, и совсем не услышал чужих шагов.       - Ух ты! – воскликнул голос совсем рядом, заставляя Хаято испуганно пискнуть и отпрыгнуть в сторону, прижимаясь спиной к соседнему дереву. –А ты кто такой? Не припомню, чтобы ты жил в этом лесу.       - Я и не живу в лесу, - тут же оскорбленно отозвался немного пришедший в себя Гокудера, одергивая куртку и разглядывая из-под насупившихся бровей странную незнакомку. – Я же не зверь.       - А в лесу только звери могут жить? – удивленно вскинула брови девица, распахивая глаза. – Сколько лет живу здесь, никогда меня еще так не называли… А кто ты тогда такой, не звереныш?       У странной девчонки были две огромные толстые косы до самых бедер, причем донельзя растрепанные, будто хозяйка заплела их давным-давно и не потрудилась переплести после сна, юбка была странного рыжего цвета, какую ни одна уважающая себя девчонка (даже Бьянки, известная тем, что у нее есть все самое необычное и дорогое) не надела, а кроме того, была сумка, из которой торчали разного вида веточки и цветочки. Глаза на ее почти детском личике привлекали внимание своим цветом, переливающимся и непостоянным, переходящим от каштанового до янтарного и обратно, что в секунду и сказать невозможно, какого они цвета.       - Я Гокудера Хаято, - гордо отозвался он, наконец управившись и с курткой и с первым страхом. – И я пришел из деревни!       - Быть этого не может, - махнула рукой девочка, улыбнувшись. – Ни одному деревенскому сюда хода нет – об этом позаботились.       - Кто позаботился? – тут же прищурился Гокудера.       - Кто-то, кто старше и сильнее нас с тобой, - легко щелкнув мальчишку по лбу, отозвалась странная девица. – Но, впрочем, ладно. Раз уж лес пропустил тебя сюда, так тому и быть! Возьму тебя к себе!       - Э? – Хаято попятился, прикрываясь руками. – Я с тобой никуда идти не хочу! Ты кто вообще такая?       - Я?... Ой, - она снова сделала комично большие глаза, и поправила выпавшую прядь волос за ухо (их там было так много, что они просто не могли удержаться и одна постоянно выпадала снова).- Я Тсунаеши, ведьма леса.       ***       В общем-то, деваться Хаято действительно было некуда, ведь дороги в деревню он не знал, а, по словам Тсунаеши, лес уже и не пустит тебя к ним обратно, уж больно ты ему понравился (чтобы это не значило). Да и Тсуна оказалась исключительно дружелюбной, вытащила из сумки свежий и просто умопомрачительно пахнущий пирожок (оказался с мясом) и посулила еще целую корзинку таких у нее в доме.       Даже если она была настоящей ведьмой, и Хаято был нужен ей для какого-то ее черного колдовства, это уже ничего не значило. Он и так нарушил все правила, которым только и учили родители своих детей – поэтому решил довериться материнской науке, верить в чудо и не терять оптимизма.       Тсунаеши оказалась донельзя неловкой: за их не слишком долгий путь она несколько раз споткнулась о корни огромных, как горы, деревьев, волосы ее постоянно путались в ветках кустов, а сумка оказалась прохудившейся, и в итоге все, что она насобирала, Хаято нес в руках, пока ведьма грустно причитала и жаловалась на судьбу.       - Ты же ведьма, чего ты такая неприспособленная? – в конце концов пробурчал мальчик, старательно сдувая с лица волосы.       - Мне всего сто двадцать семь лет, - смущенно улыбнулась та в ответ. – Я только недавно стала изучать магию без наставника и еще не прижилась в лесу. А тебе сколько лет, кстати?       - Мне семь, - слегка менее гордо, чем обычно, отозвался мальчишка, впечатленный названной цифрой (хотя он пока не вполне мог себе ее представить). – Но я уже взрослый!       - Верю-верю, - подняла руки в сдающемся жесте Тсунаеши, не переставая улыбаться.       - Я целую зиму работал и своим трудом заработал себе на кусок хлеба! – гневно отозвался мальчик, не вынеся снисходительной насмешки собеседницы. – Сам!       Тсунаеши от такой горячей отповеди аж замерла посреди пути, заставляя Гокудеру врезаться в нее. Она заметно нахмурилась (между бровями тут же залегает складка, которую мама всегда называла «скорбной»), а после медленно и задумчиво спросила:       - А родители твои где, Хаято?       - Нет у меня родителей, - в сторонку скалал он, с большим интересом поглядывая на кусты справа от тропинки. – Отца я никогда знать не знал, а мама заболела, полтора года назад. Один я, ясно? Дом сгорел, а из деревни меня прогнали, как лишний рот.       Нос подорзительно захлюпал, но Хаято даже не мог оттереть его рукавом – руки были заняты травами, которые он согласился нести, поэтому приходилось с силой шмыгать, чтобы они не текли ручьем. Рука у Тсуны оказалась теплой – она легко коснулась его щеки, поворачивая к себе, а после поднесла платок к носу, давая мальчишке высморкаться, и вытерла с щек слезинки, при этом легко поглаживая мальчика по голове.       - Плачь, плачь, Хаято, - мягко сказала она, присаживаясь на землю и протягивая руку. – Тогда, конечно, станет легче. Ну же, если хочешь, я закрою глаза и уши и никто в целом свете не узнает об этом, хочешь?       Хаято только яростно потряс головой, и позволил дернуть себя так, чтобы упасть прямо девушке на колени, после чего уткнулся в ее грудь и громко-громко заплакал.       - Бедный ты мой Хаято, - продолжая мягко гладить его по волосам, ласково шептала Тсунаеши,- сколько ты не плакал? Некому было погладить тебя по голове и успокоить…Тяжело пришлось в деревне? Не говори, я знаю, знаю, каково это – жить рядом с людьми черствыми и злыми. Плачь, ничего не бойся, я тебя не дам в обиду… Будешь жить со мной в лесу, я тебя зелья варить научу, у меня скучно не бывает.       Всего этого лепета мальчик, конечно, не слышал: так его оглушила чужая забота и теплота, какой к нему не проявил ни один человек в деревне. Никто не волновался о нем, никто не думал о том, грустно ли ему, тяжело ли. Жил Гокудера среди своих один-одинешенек, никому не нужный и всеми забытый, без тепла человеческого, без понимания.       И если за таким нужно к ведьмам обращаться, то Хаято, пожалуй, готов поверить в чудеса.       ***       Тсунаеши от долгого сидения на не прогревшейся еще осенней земле, как водится, заболела. Нос у нее смешно покраснел и слегка опух, оттого, что хозяйка то и дело терла его носовым платком, волосы, кажется, стали еще сильнее пушится от ее недовольного настроения, а над головой собралась симпатичная такая тучка, которая натужно и грозно гремела каждый раз, когда ведьма чихала. Хаято, несмотря на весь свой ум, совершенно не знал, как лечить такие волшебные болячки, а потому только и делал, что поил Тсуну чаем. Помогал он плохо, отчего девушка принималась хмуриться еще сильнее, а тучка над ее головой приобретала совсем уж темный цвет, и, кажется, была готова исторгать молнии.       - Тебя что, никто не учил, что на холодной земле сидеть нельзя? – ворчал на нее Гокудера, подкидывая дрова в большую, крепко сложенную печь и слегка двигая их кочергой. – Тебе целых сто двадцать семь лет!       - Говорю же, я только недавно стала без наставника жить! – еще сильнее насупившись (и грозно шмыгнув носом) отозвалась Тсунаеши, кутаясь в стеганое одеяло. –А вообще ведьмам никакая холодная земля не страшна, они же умеют применять согревающие заклинания!       - И? – вскинув брови и сложив руки на груди, тут же отозвался мальчик, с усилием цепляя тяжелый медный чайник на крючок.       - Да забыла я! – взмахнув руками, вспыхнула смущенно Тсуна, из-под распушившейся и липнущей ко лбу челки поглядывая на мальчика. – Признаю, забыла! Доволен?       Вместе со смущенным выкриком вспыхнула и потухла молния, а после прогремел гром, а тучка недовольно заходила над головой нерадивой хозяйки. Гокудера покачал головой и присел на скамейку рядом с постелью, прижав острые коленки к груди и положив на них подбородок. Он некоторое время задумчиво изучал девушку, а после донельзя спокойно спросил:       - Тсуна, ты мне скажи, а все ведьмы такие? –он уже давно привык к обстановке в странном доме, и чувствовал себя с юной волшебницей гораздо комфортнее, чем с любым из жителей деревни, легко говорил на «ты» и никогда не злился, что с ним случалось раньше, когда люди вели себя вне рамок его представлений о хорошем тоне (не то, чтобы он требовал чего-то большего, чем элементарной вежливости и отсутствия агрессии – но и того ему не доставалось). Тсуна, конечно, была странная, совершенно неловкая и неприспособленная к жизни вообще, не то, что в глухом лесу, но она всегда была добрая, дружелюбная и ласковая. Не жалела ни мягких поглаживаний по волосам, ни похвалы, если Хаято делал что-то полезное и приятное. А за каждую чашку чая и нагретый чайник вообще готова была расцеловать в обе щеки (он не давался, потому что знал, что так тоже можно заболеть).       - Какие? – не поняла его вопроса девушка, склоняя голову в сторону (вся копна ее незаплетенных волос тут же послушной ее движениям волной двинулась за ней, перекрывая ей половину лица).       - Ну, живут в лесу и воруют всяких детей? И еще вызывают тучи над головой?       - Туча появилась, потому что я болею, - ворчливо отозвалась девушка, поправляя свою домашнюю юбку несколько нервным движением. – Магия в такие моменты становится нестабильной. Это я еще вполне безобидная – бывает заболеешь и всем вокруг какую-то пакость непроизвольно колдуешь, вроде щупалец вместо волос или еще чего! Иногда можно в животное превратиться, тоже случается. А что до детей, то я тебя, вообще-то, усыновила!       - Кто кого тут еще под опеку взял,- себе под нос пробурчал мальчик, но мешать рассказу не стал и только вскинул в поощрительной гримасе бровки, мол, продолжай. Тсуна слегка обиженно шмыгнула носом (туча вторила ленивыми раскатами грома), и добавила довольно непосредственно:       - Вообще-то, я провалила экзамен, поэтому меня отправили жить в лес – в наказание так сказать. Обычно ведьмы только тем и занимаются, что воруют детей и строят всякие веселые пакости, которые смертным приходится расхлебывать – но Реборн сказал, что у меня совершенно никакого потенциала и фантазии к этому нет, хотя проблем я доставить могу так точно. Так что я здесь живу, пока не пересдам квалификационный экзамен, а потом меня должны определить в какую-то деревню или город, где я буду стращать людей. Но учителя сомневаются, что я когда-нибудь отсюда уеду, так что они даже барьер поставили волшебный, от деревенщин. Они у меня очень милые и заботливые на самом деле, хотя не хотят такими выглядеть.       - То есть ты не просто ведьма, так еще и двоечница, - покивал Гокудера, задумчиво почесывая подбородок. – Ну тогда я понимаю, почему ты про заклинание забыла и меня с собой взяла.       - Каждая уважающая себя волшебница должен вырастить по крайней мере одного ученика, - сказала вдруг Тсуна совершенно спокойно.- Меня Реборн украл, когда я была примерно твоего возраста. Я подумала, что могу научить тебя варить зелья, ты в травах разбираешься, я же видела, - она светло улыбнулась и потрепала Хаято по голове. – Я пока магический потенциал проверять не умею, это заклинание очень высокого порядка, но что-то мне подсказывает, что силы ты не лишен. Так что считай, что я тебя усыновила и взяла в ученики, вот!       - А ведьмам не прошедшим экзамен можно брать учеников? – подозрительно прищурился в ответ мальчик, и победно улыбнулся, увидев сконфуженное лицо Тсунаеши. Он хотел было сказать что-нибудь колкое, но, так и не придумав приличествующей ситуации фразы, захлопнул рот и вскочил с табурета – в камине уже начинал посвистывать удивительный чайник.       Тсуна ловкостью не отличалась, поэтому без особого волнения обычно переносила чайник магией (и даже тогда умудрялась как-то обжечься), а Хаято приходилось справляться по старинке – для этого в доме у Тсунаеши имелось странное приспособление с шипом и крюком на конце, которым было необычайно удобно подхватывать ручки любого котелка и чайника. Справившись с основной работой, Гокудера принялся разливать кипяток по кружкам, куда предварительно бросил несколько листочков, смешав их с травой, которую мама всегда добавляла в напитки, когда он болел (он хорошо знал ее запах, и легко отличил ее среди других трав в доме, нисколько не удивившись, что она нашлась среди других, порой невиданных, растений).       - Ну, рано или поздно я все-таки сдам экзамен, - вполне позитивно отозвалась Тсунаеши, принимая из рук подопечного кружку. – Но на самом деле, мне тут нравится! Тихо, спокойно, никто не норовит прогнать с вилами – чего еще желать уважающей себя ведьме? Могу заниматься чем хочу, еды тут предостаточно, лес целый в распоряжении и никакой месячной ставки на проклятия. Быть злой ведьмой, между прочим, тяжелая профессия.       - Да ты еще и ленивица, каких поискать, - слегка насмешливо отозвался мальчик, и улыбнулся, давая понять, что он просто шутит.       - Я не ленюсь, я экономлю энергию, вот! – подняв палец, отозвалась Тсуна. – Иногда нужно сотворить очень сложное заклинание, а что я буду делать, если у меня сил не хватит? Вот видишь из окна озеро?       Гокудера кивнул – поляна посреди леса и правда упиралась в особой красоты озеро, чего края от домика было совсем не видать (хотя это было странно – он никогда не слышал, чтобы в их лесах были речки, чтобы сформировать такой огромный водоем). Тсунаеши каждое утро выходила постоять на берегу, но водой озерной не умывалась, потому что та по какой-то странной причине была соленой.       - Это я его создала, - гордо вздернув нос, отозвалась ведьма. – Р-раз! – и готова большая яма по всем правилам – два! – и вот уже она полна воды. Мне показалось, что озеро тут будет очень к месту… Пойдем пить чай на берегу!       - Ты вроде болеешь? – с сомнением отозвался мальчик, смотря, как оживленно девушка подскочила с постели, оставляя там одеяло, и принялась собирать в корзинку (единственную целую в целом доме) всякие мелочи, нужные и не очень. Туча над ее головой заметно посветлела и уже стала напоминать скорее небольшое пушистое облако. Это, наверное, было свойственно для Тсуны – за все время, что с ней жил Хаято, он смог усвоить, что та на удивление ветреная и импульсивная особа, а потому постоянно бросает дела на полпути. Даже болеть, как остальные, не желает, и вот, увлекшись новым делом, совсем забыла и о шмыгающем носе и о проблемах с магией.       - Ты идешь? – накинув на себя поверх домашнего платья легкий и мягкий плащ (очень странный – это был просто квадратный кусок ткани с дыркой посередине, куда полагалось просовывать голову, но Тсунаеши, вроде, нравилось. Скорее всего из-за ярких цветов), она посмотрела на него вопросительно, снова склонив голову.       - Иду я, иду, - ворчливо отозвался он, накидывая свою куртку и засовывая ноги в ботинки. – Даже волосы не заплетешь?       - Да что с ними сделается, - легкомысленно отмахнулась ведьма, откидывая волнистую копну за спину, и легким движением руки уменьшая куртку на Хаято до приемлемых размеров (порой она оказывалась очень ловкой в магии, но обычно всегда в каких-то незначительных вещах).       - Ну, когда ты не сможешь их расчесать, и я скажу «а я тебе говорил» - не смей обижаться, поняла? – приобретя самый важный и серьезный вид, заявил мальчик, проскакивая вперед девушки на улицу, и с интересом оглядываясь в поисках наиболее удобного места, чтобы устроиться на пледе и попить чаю, наслаждаясь прекрасным видом озера.       Погода была прекрасная: солнышко ласково согревало землю, трава наливалась зеленью, почки уже пели от того, чтобы поскорее выпустить из липких коконов новые листочки навстречу весне и прекрасной погоде; холода совсем отступили и обещали появиться только через долгие полгода.       Озеро, под порывами легкого теплого ветра тоже пришло в движение, легкая рябь напоминала Хаято дорогую струящуюся ткань, которую он однажды видел на ярмарке; вода разноцветными бликами привлекала внимание, а легкие волны, находящие на покрытый травой бережок, будто бы даже слегка пенились. Внезапно, вода пришла в еще больше движение, и мелькнул над поверхностью гладкий хвост. Хаято испуганно и пораженно замер, не в силах оторвать взгляда от воды, а из нее уже вынырнуло прекрасное существо, которому, верно, и принадлежал этот хвост.       Густая копна черных волос разметалась по плечам, удивительным образом сразу же высохнув, показалась из воды высокая нагая грудь, талия, заканчивающаяся поблескивающим на солнце рядом чешуи. Смуглая кожа, покрытая темными полосами, чем-то напоминала окраску тигра, которого Гокудере когда-то довелось увидеть в одной из книг. Темно-красные глаза с узким, как у смотрящей на свет кошки, зрачком, впились в его лицо, оценивающе изучая. Хаято испугался, почувствовав этот взгляд, а еще странное желание пойти в воду, прямо к этой удивительной девушки.       - Занзас! – возмущенно отозвалась Тсунаеши сзади, узкой ладонью прикрывая мальчику глаза (странное наваждение тут же отпустило). – Я же говорила, не показываться в таком виде!       - Твои мусорные кусочки ткани трут мою кожу, - капризно отозвалась Занзас. – Да прекрати ты мальцу глаза закрывать, я не интересуюсь человеческими детенышами… Почему ты никогда не приведешь аппетитного человека, пускай бы и женщину? Вечно у тебя с собой кто-то несъедобный!       Тсуна действительно после этих слов ладошку убрала, и легко усмехнулась, видя направленный на нее совершенно непонимающий взгляд мальчика и, слегка подбоченившись, сказала:       - Я же говорила, что создала озеро сама? – она несколько нервно хихикнула. – Когда я наполняла его водой, я немного ошиблась в заклинании…       - Ты это называешь немного? – драматично всплеснув руками (и подняв целую мириаду сверкающих на солнце ярких брызг), отозвалась русалка. – Эта идиотка случайно притащила в свое малюсенькое озеро кусок моря вместе со всеми его жителями!       Тсунаеши пожала плечами и неловко поправила волосы, пряча за ними свои докрасна загоревшиеся уши.       - И вовсе оно не маленькое! – обиженно отозвалась ведьмочка, и гордо прошла вперед, ставя корзинку на берегу и упирая после этого руки в бока. – Тебе лишь бы жаловаться, Занзас. Все остальные вполне довольны!       - Конечно, этим придуркам много не надо, а я, на секундочку, королевская особа! – снова надула губы русалка, подплывая ближе и устраиваясь на одном из прибрежных камней, которых было вдоволь у берега. – Можешь себе представить? Дочь хозяина морей – в озере!       Хаято слабо себе представлял, как работает морская иерархия, но Занзас выглядела вполне внушающей страх (особенно за счет украшений в волосах, которые были выполнены из хвостов разных животных, перьев и черепков с косточками), поэтому он просто кивнул, и устроился поближе к Тсунаеши, надеясь, что в случае чего, она знает, как правильно противостоять вышедшим из себя принцессам семи морей. Тсуна, кажется, отповедью и праведным гневом Занзас впечатлена не была, так спокойно она разливала по кружкам чай и раскладывала по пледу разные съестные запасы.       - Хаято ничего не знает о ваших дворцовых играх, он обычный человеческий мальчик, - заступилась за него Тсуна, потому что русалка, видимо, не была довольна одним кивком. – Отстань от ребенка. Скажи мне лучше: ты одна от спячки проснулась, или все остальные тоже?       - Да как можно спать в твоем малюсеньком озере, когда любое действие этих безмозглых рыбьих потрохов слышно? – скривилась Занзас, недовольно махнув хвостом (он был у нее красивый, белый, тоже в слегка размытую темно-серую полоску) – Твоя ошибка природы никому спать не даст.       - Фран не ошибка природы, он неудавшийся эксперимент по обращению живого в человекообразное! – снова возмущенно отозвалась Тсуна и глянула на Хаято, торопливо говоря. – Ну вот только в человека у меня его превратить получилось, а обратно – нет. Теперь он в озере вместе с русалочками и ждет, когда я придумаю контрзаклятие.       Почему-то, Хаято был ни капли не удивлен, что Тсунаеши была способна на что-то подобное. Видимо, магия выходила у нее как-то вкривь и вкось, постоянно подводя хозяйку в тех вещах, что она делала целенаправленно и со всей ответственностью – зато спонтанное колдовство всегда выходило ровно так, как она и задумывала, взять хотя бы куртку Хаято или сейчас совершенно теплый плед, на котором они сидели. Мальчик устроился поудобнее и взял протянутую Тсуной кружку, с удовольствием потягивая сладкий, душистый чай, исходящий теплыми колечками пара. Было так спокойно и хорошо, как давным-давно ему не случалось себя чувствовать, и была ли в этом вина чудесной погоды или совершенно беззлобно переругивающихся ведьмы и русалки – он не знал. Зажмурившись, он с удовольствием подставил лицо солнцу, и полной грудью вдохнул запах весны и природы, которая окружала его.       Говорили, что магии в мире не бывает, но Гокудера, внезапно попавший под опеку самой неловкой ведьмы во всем мире, мог бы с этим заявлением легко поспорить. И дело было не в магических движениях, ни в озерах, создающихся за два заклинания, ни в летающих котлах или превращенных в людей лягушках.       Магия была в тепле и доброте, в понимании, которое чужой человек проявил к нему, в теплом деревянном домике, выстроенном вокруг древней каменной печи, в медном чайнике, который подогревал воду для чая, который заставлял его радостно улыбаться, сидя на берегу рукотворного озера.       Дело было вовсе не в волшебстве.