Спи

      Она засыпает только с ним, на его руке — ютится, подгребая под себя одеяло, тычется носом в изгиб локтя, крепко держится за ладонь, словно боясь потерять. Декстер любит смотреть, как сон постепенно увлекает Дебру за собой — черты лица расслабляются и тихий вздох срывается с губ, устало шепчущих «Спокойной ночи, Декс…» в сотый, а может и тысячный раз. Это — самая сладкая музыка в мире, и ей полна лишь третья ночь, когда Дебра наконец-то может спать до утра без криков и слёз от внезапных пробуждений. За её плечами почти три бессонных недели, страх, холод и одиночество, полное кошмаров о том, кто чуть не лишил её жизни. Поэтому она просит его сама, поэтому льнёт так отчаянно и ищет защиты — Дебра больше не верит никому, кроме своего брата. Лишь в его руках она успокаивается, забывая обо всём, и снотворные, которые всё равно не помогают, становятся не нужны — Декстеру достаточно обнять её, прижать к себе, и Дебра засыпает, успокоенная его теплом. Она не догадывается, что он не спит, любуясь ею, не догадывается, о чём он думает, и потому считает, что Декстер защитит её как никто другой.       Даже не подозревая, что некому защитить её от него самого.       Её волосы распущены, как и в ту ночь — разметались по подушке ореолом, словно робкое продолжение тонкой красоты. Тогда плёнка плотно окутывала её тело — хрупкое, обнажённое, почти утратившее свой золотой блеск в холоде чужой жестокости, но всё равно прекрасное. Декстер помнит линию бедра, не скрытую прозрачной пеленой, поджатые колени и узкие ступни, вызвавшие в нём желание такой силы, что сдержать себя удалось с большим трудом. Не будь брата, не будь полицейских, снующих снаружи, он взял бы Дебру прямо там — распалил, довёл бы до исступления ради того, чтобы услышать её стоны, бесконечные, низкие, сорванные. Ему не забыть тот взгляд, когда она очнулась, когда увидела нож, почти пронзивший шею, и его — нависшего над ней куда большей угрозой, чем тот, кто почти стал ей мужем. Как бы она смотрела, если бы они остались только вдвоём: если бы сталь скользнула вдоль её ног, освобождая, если бы Декстер опустился перед ней, покрывая дрожащие голени поцелуями? Стала бы сопротивляться, кричать, умоляла бы его остановиться или продолжать? Позволила бы оставить укусы на бедрах, поцеловать себя там, где Декстер так страстно желал оказаться? Наверняка она была бы узкой для него, судорожно сжималась вокруг, пока он изучал бы её, наполнял собой, приказывая запомнить — не просил, потому что умолять Дебру стало бы выше его сил. Они кончили бы вместе — раз, а потом ещё и ещё, пока силы не покинули бы их тела. Декстер видит это перед собой почти как реальность и знает — однажды он претворит её в жизнь.       А пока пусть Дебра спит на его руке.       На этот раз её сон не потревожит никто.