all i think about now

смятые простыни облаками вздуваются вокруг. хрупкие руки хватаются за плот-подушку, одеяло растекается и шуршит морским прибоем. холодный ветер обдаёт лицо волнами, врываясь сквозь открытое окно. из глубины кровати по-грозовому сверкают чистые серые глаза, ни чуть не заспанные. иллюзия океана пропадает спустя два взмаха ресниц. кровать оказывается вполне обычной и тёплой. иллуми выдыхает страх утонуть и вплетает пальцы в когда-то родные короткие волосы. куроро жмурится, пряча на несколько секунд грозу под веками. они сидят на полу в гостиной. телевизор грубо раскрашивает тишину не имеющими смысла цветами, на кухне надрывается чайник. по ковру разбросаны фотографии. по ковру разбросана их расчлененная на мгновения жизнь. — я правда пытаюсь думать о будущем, — глухой шёпот с запахом сигарет отзывается в груди болезненным пониманием. иллуми кивает. «о будущем без тебя» растворяется в воздухе, пеплом оседая на длинных шёлковых волосах. пальцы скользят по голым плечам, спускаются к спине, чтобы обвести ровно четыре родинки вдоль позвоночника и коснуться паучьих хелицер, выбитых на коже. — в прошлом приятнее, знаешь, — иллуми знает, — в прошлом у меня был ты. хочется возразить, сказать, что он и сейчас здесь, но иллуми не умеет врать. его честность прописана в микросхемах, а перепрошивать себя дело гиблое и обречённое на неудачу. он и без этого слишком часто ошибался. за их спинами годы сплетенных рук, десятки украденных в концертных толпах поцелуев, сливочные моря искристо искренних разговоров, наивно раскрытые нараспашку сердца, оголенные нервы чувств и километры телефонных проводов. куроро осторожно обнимает за талию и считает чужой пульс. ему страшно отпускать снова. страшно, потому что это всегда русская рулетка. один шанс из шести, что иллуми вернётся. может, им лучше было бы вообще никогда не встречаться. тогда бы спина иллуми не была исполосована шрамами, тогда бы на его шее не горели следы от удушья, тогда бы его тело не покрывали васильковым лугом гематомы. где он сейчас? люцифер поднимает глаза, всматривается в самую ночь, ищет звёзды, что ещё год назад мерцали в её глубине, но сейчас там пусто. глухая вселенная непроглядной тишины. — уже поздно, — вдруг тихо говорит иллуми, тая под грозовыми облаками, — но я должен поблагодарить тебя. куроро кладёт руки на холодные щёки, смазывает по скулам солёный дождь, и мечтает, чтобы этого никогда не было. иллуми требуется разрешение на благодарность и куроро даёт его только лишь потому, что его не за что благодарить. — спасибо за то, что позволил быть живым, — беззвучно произносит иллуми, и слова его разбитым стеклом заполняют люциферу горло. он на самом деле понимает, что сделал всё, что мог, но чувство вины заливается в уши и лёгкие. наверное, ему бы стало легче, если бы родителей иллуми можно было просто убить. аккуратно вскрыть их отравленным ножом и забрать иллуми с собой, спрятать так, чтобы никто никогда не нашёл и не смог навредить. — спасибо, что позволил мне увидеть тебя живым, — с лёгкой улыбкой отвечает куроро, заталкивая гнев в область затылка. ему не хочется думать о том, что будет, когда иллуми вернётся домой, не хочется думать, почему он всё ещё любит семью, не хочется думать, за что он так ненавидит себя. губы у иллуми влажные и холодные. куроро чувствует себя заблудившимся в пустыне придурком, нашедшим колодец с табличкой «яд», но всё равно жадно глотающим оттуда воду. воды в чайнике ровно на полторы кружки с щербатыми краями. других у люцифера не водится. — о чём ты сейчас думаешь? — только о том, что мы были счастливы, — иллуми отрывает глаза от чая и плавно улыбается куроро, давая разглядеть один из последних угольков жизни, теплящийся на дне его глаз. — я не жалею, — серьёзно добавляет он через долгое мгновение, сжимая в своей руке чужую ладонь. куроро жалеет, но лишь нежным касанием целует разбитые костяшки фарфоровых рук и ничего не отвечает. тишина становится невыносимой, тогда куроро рассказывает про нового знакомого, который раздражает до скрипа зубов и липнет бесконечно, рассказывает о своей семье, пусть и приёмной, рассказывает и не может остановиться. иллуми слушает с прикрытыми глазами, ему кажется, что ничего гармоничнее голоса куроро он в жизни не слышал. спокойствие расцветает внутри бледно-чёрной розой и заглушает боль. если бы ему было позволено самому выбрать смерть, он бы не раздумывая утопился в этом бархатном море звуков. когда загораются звёзды, добивая умирающий закат, иллуми говорит, что ему пора. он не обещает вернуться, и куроро кажется это до ужаса неправильным. настолько, что он непозволительно долго целует сейчас почти родные губы, пытаясь удержать если не самого иллуми, то хотя бы его образ. в конце концов хлопок двери делит его пополам, задевая жизненно важные воспоминания. против этого даже самый искусный хирург бессилен. куроро курит седьмую за час и старается не думать о письме в заднем кармане джинсов слишком похожем на прощальное, старается не думать об иллуми дрожащем в его руках у порога. всё, о чём он разрешает себе думать, это о том, что они были счастливы.