black sun

Они приезжают сюда утром из отеля сонные, едва ли поспавшие после перелета. День до очередного концерта, прогон всей программы на пустом стадионе. Это всегда по-своему атмосферно: пустое огромное пространство, отдельные пучки яркого света, режущие тени, гулкое эхо. Завтра они будут стоять здесь идеальные, прошедшие через умелые руки стилистов и визажистов, но сейчас они такие совсем обычные люди: сонные, немного уставшие, мятые-лохматые, одетые в то, что успели неглядя засунуть в чемодан перед отправкой в аэропорт. Предвкушающие. Они прогоняют большую часть программы в ровном темпе и, в целом, без проблем, как и подобает профессионалам их уровня, и все это динамическое действо должно уже подходить к логическому завершению, но у звуковиков что-то ломается. Джебом вздыхает терпеливо, убирая со лба прилипшую челку, и бормочет что-то в духе «хорошо, что не завтра». Все, конечно, об этом думают. Звуковики зарываются в проблему с головой и обеспечивают группе внеплановый перерыв чуть ли не на час. Марк с Бэмбэмом отправляются на поиски кофе, Джебом заворачивается в пуховик и забивается в угол в попытке доспать недоспанное за последние годы, Джексон уходит искать медиков — к нунам, разумеется; Ёндже не видно, зато слышно очень хорошо: у него свой прогон всех вокальных партий. Джинён занимает себя недочитанной книгой, но предсказуемо отвлекается на Югёма. Ловушка, в которую он каждый раз влезает добровольно. Югём стоит в дальнем конце сцены, у самого края, и крутится раз за разом, оттачивая какую-то неизвестную связку, не из их хореографии. В своей характерной манере, от которой глаз не оторвать. Джинён закладывает разворот книги пальцем и прижимает задумчиво корешок к губам, наблюдая за Югёмом. Рядом обреченно падает Джексон. Относительно простуженный, немного потерянный, с очень некстати пропадающим голосом. Он шмыгает носом грустно, зевает до ужаса заразительно и толкает плечом Джинёна на вопросительный манер. Джинён не реагирует, только чуть качает головой, и Джексон прослеживает его сосредоточенный взгляд до кое-чьих длинных ног. Джексон стремительно воскресает из своего простудного коматоза, толкает теперь локтем под ребра и хмыкает смесью ироничных и вопросительных нот. Джинён морщится, потирая бок: Джексон даже без голоса умудряется быть очень громким в своей эмоциональности. Джинён молчит еще несколько долгих мгновений, пока Югём танцует, но потом фыркает тихонько и все же подает голос: — Ты знал, что Ньютон по молодости был так одержим природой солнечного света, что часами смотрел на Солнце через зеркало? — Джинён, не отводя взгляда от Югёма, медленно меняет ноги, забрасывая теперь поверх левой правую, укладывает на колено руки, стучит коротко подушечками пальцев по обложке книги. — Потом он подолгу не мог ничего видеть, кроме него. На что бы ни посмотрел, даже закрыв глаза, он видел Солнце. Тогда он запирался в темной комнате. — Джинён дергает уголком губ, — и это его не спасало. Джексон не отвечает, покусывает губу и чуть хмурит брови, переводит взгляд обратно. Югём перекрикивается с вернувшимся Бэмбэмом и заливисто смеется, запрокидывая голову. Такой до одури живой, красивый невозможно — квинтэссенция молодости, которой море по колено. — Югём — не Солнце, — Джексон говорит это вполне серьезно, простуженный голос хрипит как старое радио. Где-то недалеко громко смеется Ёндже, и Джинён отчасти согласен даже, с определением Солнца у него проблемы. Будь Джексон чуть более в форме, давно бы уже пошутил про Солнце здорового человека и... Солнце напрочь больного Джинёна, да. Югём больше напоминает черную дыру, если вдаваться во внеземные аналогии. Во всяком случае, выбраться из него, попав однажды, проблематично. Джинён даже не пытается, сдался заранее. Югём заканчивает в очередной раз связку резким поворотом корпуса и ловит взгляд Джинёна на последнем движении. Югём вопросительно вскидывает брови на секунду, но тут же меняется в лице. Он чуть вздергивает подбородок и ухмыляется, будто слышит все те джинёновы мысли, которые уж точно не стоит выпускать за условный горизонт событий. Джинён всем собой ощущает, как расползается на его губах ответная усмешка. Репетиция заканчивается после устранения неполадок быстро, в отеле они все валятся с ног и задаются целью выспаться перед концертом. Джинён не видит в ту ночь снов, но просыпается отдохнувшим. Концерт, в итоге, проходит отлично, они возвращаются в отель, и, спустя три часа, уже едут в аэропорт на следующий перелет. Джинён устраивается в самолете на своем месте и откидывается расслабленно головой на мягкую спинку. Остальные тоже лениво рассаживаются по своим местам; в каждом еще тлеют эти горячие угли после концерта. Все такие уставшие, но довольные, счастливые. У Джексона чудесным образом проходит простуда. Джинён снова цепляется взглядом за Югёма, и кажется, что это уже какая-то устоявшаяся закономерность. Он еще не сел, стоит у места Бэмбэма и о чем-то тихо переговаривается с ним, смеется расслабленно. Так странно, но кажется, что вот этот, напоминающий большого дружелюбного щенка-подростка «Югём для всех» и «джинёнов Югём» — это две абсолютно разные личности, которые даже дышат по-разному. Джинён не находит в себе сил хотя бы сделать вид, что не пялится так откровенно. Югём говорит что-то еще и оборачивается, натыкаясь на прямой взгляд Джинёна. Он не отводит глаз, и будто выжидает, отвернется Джинён или нет. Или нет. Джинён не отворачивается, только тянет уголок губ в маленькой усмешке, такой немного вопросительной. Это их затянувшаяся игра в гляделки: Югём улыбается в ответ совсем не так, как Бэмбэму секундами раньше, и царапает зубами нижнюю губу. Становится чуть труднее дышать, и от этого чувства Джинёна немного ведёт. Каждый из них ведь понимает, к чему всё движется — и от осознания этой неизбежности внизу живота затягиваются горячие тугие узлы. Очередной отель встречает почти таким же холлом, лифтами, коридорами и номерами, как и другие. В этом тоже есть какая-то особая прелесть: теряться бесконечно в городах, странах, часовых поясах. Просыпаться и не понимать первые минуты, в какой ты вообще части планеты. Они собираются вечером у Джебома в номере, чтобы обсудить всякие мелочи и предстоящее расписание. Завтра у них полноценный выходной, послезавтра съемки, но всего на несколько часов с утра. Джинён, привалившись к стене плечом, размышляет, чем заняться в эти дни. Из мыслей его вырывает серьезный голос Джебома, что-то негромко бубнящего младшим. Югём слушает лидера, кивает головой и выглядит рядом с ним совсем подростком. Джинён ловит внимательный взгляд Джексона и пожимает плечами невозмутимо, мол, понятия не имею, чего ты так уставился. Джексон цокает языком и закатывает глаза. Он сваливает из номера, пока никто не спохватился, закрывается в своем, с мыслью поспать уже нормально, наконец. Джинен задвигает шторы плотно, отключает будильник и забирается под одеяло. Завтра, в принципе, можно не просыпаться, а выползти из постели сразу послезавтра. От этой мысли очень здорово. Но сон, по закону подлости, не идет. Джинён выходит из номера спустя три часа бесполезных попыток уснуть. В коридоре тихо: наверное, все уже спят. Джинён бездумно идет до лифтов, засунув руки в карманы штанов, и вспоминает, что видел здесь обзорную площадку. Лифт тихо звякает в тишине на нужном этаже. На площадке, как ожидалось, никого нет, только ночной воздух и вид на город, название и координаты которого так легко спутать с таким же другим. Джинён кладет локти на блестящий поручень и вдыхает воздух полными легкими. Если закрыть глаза, можно представить, что ты в Сеуле. Сзади слышится звук остановившихся шагов, Джинён оборачивается и фыркает. Можно начинать писать Вселенной длинные письма с экзистенциальными вопросами. — Дыру во мне прожжешь, — Югём прищуривается смешливо, переносит медленно вес с ноги на ногу. Понижает голос и добивает бархатным на выдохе: — Хён. Джинён разворачивается спиной к городу, упираясь локтем в поручень, склоняет голову к плечу выжидающе. Какая все же интересная у них игра. Югём делает несколько шагов, и останавливается почти что вплотную. Джинён смотрит на него снизу вверх: у Югёма взгляд меняется за секунды, глубокий, черный, вязкий; длинные ресницы отбрасывают на скулы растушеванные тени. Родинку под глазом очень хочется огладить подушечками среднего и безымянного, очень хочется пропустить сквозь пальцы пушистую мягкую челку. Югём снова царапает зубами по нижней губе, и в нем столько же нервозности, сколько нахальной провокации. Хочется самому прикусить его губу несильно, оттягивая. А еще хочется нагнуть его прямо здесь, чтобы он хватался за гладкий поручень подрагивающими руками, чтобы ноги подкашивались и не держали, чтобы поясница на особенно глубоком и резком толчке прогнулась под невообразимым углом. Чтобы умолял остановиться, а потом — ускориться. Хочется запустить пальцы в его волосы на затылке и оттянуть их до боли, чтобы он шипел и так хорошо сжимал Джинёна внутри. Кажется, будто воздух между ними раскаляется до предельных температур, дышать почти невозможно. Джинён каждой клеткой ощущает тесноту в своих штанах — у него стоит так, что больно даже думать. Югём ситуацию не спасает, он делает еще один маленький шажок и почти прижимается к Джинёну. Можно физически чувствовать тепло его тела, щекотное на коже прерывистое дыхание. Джинён опускает глаза вниз. Он ведет невесомо пальцами по бедру сбоку вверх — медленно, легко, едва касаясь. Югём выдыхает как-то совсем рвано, напрягается. Джинён поднимает потемневшие глаза и сжимает резко его бедро сразу под ягодицей. Югём восхитительно стонет сквозь сжатые зубы: глухо и громко. — Хён, — его голос едва слышно ломается, примерно так же, как и его брови. Джинён даже не представлял, какую имеют над ним власть эти интонации в голосе младшего. Как и сам факт, что Югём вообще — младший. Не на много, но достаточно, чтобы выбить почву из под ног. Джинён дергает Югёма за бедро на себя, сокращая и без того ничтожное расстояние между ними. Он кладет другую руку ему на шею и тянет немного вниз — прикусывает, наконец, мягкую губу, чуть оттягивая. Пожалуй, идея покинуть постель послезавтра, действительно неплоха.