***
С Кирхайсом всё и всегда проще для Райнхарда: радоваться или грустить, разговаривать или молчать, расставаться или воссоединяться. Последнее, конечно, намного радостнее предпоследнего. Райнхард чётко это осознал, когда в доках торжественно встречал Кирхайса, будто играючи положившего конец бунту Кастропа. С какой видной только Райнхарду добротой и незыблемым достоинством он преподнёс эту победу к его ногам. Если бы только можно было хоть на минуту лишить весь мир способности слышать и видеть, Райнхард непременно бросился бы в объятья Кирхайса, соскучившегося за столь короткий срок, и расцеловал его прямо там: на бетонном плацдарме под палящим полуденным солнцем. Увы и ах, пришлось терпеть этот бесконечный приём у кайзера и выслушивать его штампованные похвалы. Затем ехать в адмиралтейтсво и составлять приказ о повышении, согласовывать его в генштабе. После – проводить совещание со своими командирами. Во всей этой суматохе Райнхард совсем забыл о минувшей ночи, да и Меклингер виду не подавал. Райнхард прогнал эти мысли. Уже после обеда удалось вырваться домой вместе с Кирхайсом. Всё сущее отошло на дальний план: Райнхарду не требовалось ни ужина, ни выпивки – один лишь Кирхайс. Помимо всего прочего с ним легко понять, кто из двоих еле сдерживается, сгорая от желания. В этот раз всё вышло само, без расшаркиваний – с места в карьер, в пропасть вниз головой. Вплоть до полуночи они наслаждались друг другом, словно соревнуясь в том, кто кого быстрее доведёт безумия. Кирхайс, к счастью, захотел побыть снизу и не узнал, что Райнхард до сих пор неплохо растянут и без него. Более или менее насытившись, они просто улеглись на смятом покрывале, обнявшись. – Ты сегодня немного терпеливее обычного, – задумался Кирхайс. – Так ведь лучше, – мурлыкнул Райнхард. – Тебе же не было больно? – Может быть… Ты спал с ним? – прозвучало скорее утверждение, нежели вопрос. Райнхард оцепенел, перестал дышать – Кирхайс, я… – выпалил он. Исход с тем, что Кирхайс узнает, ожидаем и закономерен, но Райнхард к такому не был готов. Оказался слишком самоуверен и упустил один маленький, но значимый факт: Кирхайсу он лгать не умел – он видел его насквозь. – Так я угадал? И всё так просто: заметно, что ты не попросил взять тебя. Да, я знаю, что ты всё это время не ночевал дома, а ещё… – он кивнул на подоконник, где лежала та самая книга, которой заинтересовался Райнхард в библиотеке Меклингера, – «Симфония войны». Кирхайс говорил спокойно, но Райнхард кожей ощущал, как бешено колотится его сердце. – Кирхайс, – повторил Райнхард. – Я не… – Помолчи немного, пожалуйста, – перебил Кирхайс. Он смерил Райнхарда разочарованным взглядом. Что тут сказать? Да, повёлся на богемность. Да, отдался за пару красивых комплиментов, не отверг развратный дар, повёл себя разнузданно. О Кирхайсе даже не вспомнил – с ним же легко, он наивно простой и щедрый по отношению к Райнхарду. Каково Кирхайсу? Что он сделает? – Мне очень больно. И это не то слово. Ужасно, противно – вот что! Райнхард представил ситуацию наоборот. Измени ему Кирхайс – а это так и называется – Райнхард пришёл бы в гнев, тотчас прогнал бы, напоследок кольнув пообиднее. Лучше бы Кирхайс закричал на него, оттолкнул. Но дело в том, что Райнхарда он всегда ставил выше себя, не таясь, и вдолбленная во флоте субординация только увеличивала этот разрыв. На душе стало гадко. – Зачем, Райнхард? Тебя меня мало? Я чего-то не додал тебе? Райнхард не то чтобы не мог объяснить – он не осознавал, почему он лёг с Меклингером. Что его побудило, какой такой внутренний барьер пал перед минутным искушением? Райнхарду нет оправдания, если уже возникли сомнения в его силе воли. – Ты же не… Между нами всё кончено, да? Вместо ответа Кирхайс поджал губы. Ну вот, амбициозный и непобедимый Райнхард фон Лоэнграмм, ты всё испортил. От всех требуешь неукоснительной верности на поле боя: верности, расплата за которую – десятки тысяч жизней, но не можешь сам быть кому-то верным даже в постели. Казалось бы, что за ерунда – контролировать наличие одежды на себе и незатуманенность рассудка низменной потребностью. Однако результат такого допущения несоразмерно горек – потеря самого преданного и сильного соратника. Любимого… Иронично. Райнхард перекатился на другой бок и скомкал в кулаке край подушки. – Такого ты мнения обо мне? – оскорбился Кирхайс. Он развернул Райнхарда к себе и, опустившись ниже, спрятал лицо у него на груди. – Ты порой как избалованный мальчишка, – приглушённо проговорил он. – Но я не думал, что дойдёт до такого… – Прости меня. Прости, если это вообще возможно, – упрашивал Райнхард, обвив руками Кирхайса. – Я не вправе тебе что-то запрещать, – печально усмехнулся Кирхайс. – Но больше не поступай так со мной, Райнхард. Я не вынесу. Горячие капли коснулись кожи. Заставить Кирхайса плакать – что может быть хуже? Райнхард отвратителен! Музыка, литература или живопись – сущие мелочи. Таланты, доставшиеся Райнхарду, неимоверно жестоки: война, власть, а теперь вдобавок к ним – причинение боли. Своеобразное неправильное искусство. Райнхард решил было пообещать Кирхайсу, что исправится, что впредь будет о нём заботиться и относиться к нему со взаимным почтением, с осторожностью к его эмоциям. Но грош цена словам. Такие вещи доказывают делом и временем, а также, в данном случае, победой над самым страшным врагом – над собой. Райнхард заслужит прощение, отвоюет его или, если нужно, выгрызет: вырвет из себя пожирающее изнутри убеждение в собственной вседозволенности и безнаказанности. С другой стороны, пока не оступишься сам – никогда не познаешь цену ошибки. Но с соответствующим опытом впору достигать новых высот. Своё умение унижать и морально уничтожать он отточит до уровня изящного виртуоза и затем направит его на неугодных. Он создаст новую реальность на костях чужой. Быть может, тогда его воинственная страсть и любовь к разрушениям начнут приносить счастье дорогим ему людям? Крайне нелогичный вывод, но коль уж природа наградила грубыми чертами, их нужно применять во благо. Адаптировать искусство собственной жестокости.Часть 1
29 марта 2021 г. в 00:12
Райнхарда никогда особо не интересовала музыка или театр, однако он был знаком с рядом произведений, чтобы не оставаться за бортом светских бесед при необходимости – не выставлять себя глупым ни в чём. Равнодушного к возвышенным развлечениям Райнхарда радовало, что ему редко доводилось попадать в общество ценителей оных. Но сегодня один из таких случаев. К слову, ничего против искусства он не имел, просто не понимал людей, рисующихся своей к нему пламенной любовью и занудной всеосведомлённостью.
Стараясь не выдавать свой скучающий вид, он стоял в холле Малого оперного театра Одина и рассматривал прибывающих дам в пышных шуршащих платьях и их кавалеров во фраках и дизайнерских костюмах. Сам Райнхард не видел смысла одеваться в штатское: очень уж ему нравился плащ, выглядящий куда как величественнее результатов, подчас до нелепости замудрёных, трудов именитых кутюрье.
– Ваше превосходительство? – удивился проходящий мимо Ройенталь. – Не ожидал вас здесь увидеть.
Он держал под руку некую миловидную девушку. Расшитый камнями корсет отбрасывал блики, а декольте было почти что неприлично откровенным и оголяло значительную часть полной груди. Симпатично, но не более того.
Райнхард только поздоровался в ответ.
– Позвольте познакомить вас с леди Хельгой фон Рихтер. – Ройенталь подвёл её ближе.
– Граф Лоэнграмм, – сделала она реверанс. – Приятно познакомиться с вами лично.
– Это взаимно, леди Рихтер. – Райнхард чуть склонил голову. – Вы выглядите ослепительно.
Хорошо, что она не продолжила обмениваться любезностями. Приняла комплимент с улыбкой, но глаз не отводила. Довольно невежливо в присутствии Ройенталя. Райнхард давно научился не обращать внимания на подобную реакцию противоположного пола. Причина тому была отлично известна не только ему – внешность. Её он считал чем-то само собой разумеющимся и не выдающимся, так как она досталась ему от рождения и излишней гордости не стоила.
Поправив галстук, Ройенталь кашлянул, взял с подноса проходившего мимо официанта бокал игристого вина и отвлёк им леди. От неловкости спас вовремя подоспевший Меклингер, который, собственно, и пригласил Райнхарда. Без намёка на острополитичный подтекст Райнхард бы не согласился.
– Можно уже занимать места, – пробасил Меклингер. – Подали третий звонок.
– Герр Меклингер! Я вам так благодарна. – Леди буквально просияла. – Если бы не вы, мы бы не успели заполучить билеты. И поздравляю с премьерой.
Какое отношение к этому имел Меклингер? Пока леди Рихтер с восторгом рассказывала, какая она поклонница творчества Эрнста, Райнхард как бы между прочим заглянул в брошюрку мюзикла «Мятежный сын». Меклингер значился автором лирики.
– Мы будем в ложе, – известил он, поднимаясь по широкой устланной ковром лестнице. – Вместе с композитором, постановщиком, хореографом и художником по костюмам.
– Спасибо, что хотя бы об этом предупредили, – тихо отозвался Райнхард. – О постановке вашей поэмы вы не упоминали.
– Я думал, вы знаете, – слегка растерявшись, проговорил Меклингер.
– Извините. – Райнхард виновато усмехнулся. – Я даже не ознакомился с описанием.
– Надеюсь, вы не разочаруетесь.
Зрительный зал встретил их пафосом огромных люстр и узором позолоченной лепнины. Из партера кивнул Ройенталь. Леди Рихтер кокетливо замахала веером так, словно ей внезапно стало жарко. И эту попытку флирта Райнхард не оценил. Он мельком углядел ещё несколько знакомых лиц. Меклингер пропустил Райнхарда вперёд себя в ложу, обставленную большими креслами в бархатной обивке. Эрнст представил Райнхарду присутствующих, среди них были также два оперных певца, с их слов, старой школы. Почти все в преклонных годах за исключением хореографа. Райнхард привык практически везде быть самым молодым, поэтому возраст деятелей искусства его ничуть не смутил.
– Для меня честь находится рядом с вами, – коротко поклонился Райнхард и устроился в кресле.
– Ваши заслуги в это неспокойное время важнее наших, – не остался в долгу маркиз Малер, главный композитор и, оказалось, бывший учитель музыки Меклингера.
Через некоторое время потух свет, сжалившись лишь над дирижёром и музыкантами в оркестровой яме. Поднялся тяжёлый занавес, украшенный канделябрами в тон лепнины, и явил за собой сцену, декорированную богато и аутентично земному средневековью.
Трубадур – юноша с флейтой – вёл рассказ о вымышленном королевстве Хистория. О строгом и мудром короле, о его прекрасной королеве и милейшей дочери-принцессе, о двух старших сыновьях-принцах, особенно акцентировав личность наследника, выставив его мягкосердечность и гипертрофированное чувство справедливости в невыгодном ключе. Следом публике предстал этот самый принц Виктор, обладатель сильного и приятного голоса.
Под аккомпанемент преимущественно духовых и барабанов он спас от наказания за незначительный проступок павшую ему в руки без сознания горничную – по сути рабыню при дворе. В сопровождении мелодичных протестов сестры с матерью он отвёл девушку ко дворцовым лекарям. Там же несчастная очнулась, назвалась Вайолетт и пожаловалась сердобольному принцу о проявленной к ней жестокости. По классике жанра, иначе и не сказать, принц Виктор пообещал Вайолетт защищать её и признался в любви, очаровавшись её робостью и прекрасным ликом.
Актриса и правда была хороша собой: чёрные как смоль кудри пружинили от каждого движения её стройного тела. Поначалу Меклингер украдкой поглядывал на Райнхарда, но бросил это занятие, убедившись, что тот внимательно следит за развитием незамысловатого сюжета.
Узнав о безрассудном поведении своего старшего сына, король пришёл в ярость и грозился казнить возлюбленную наследника. Но последний выкрал Вайолетт и, созвав верных себе рыцарей, основал оппозиционный орден, призванный освободить от гнёта знати простой народ и изничтожить неравенство.
С того момента Райнхард в самом деле увлёкся мюзиклом. Прослеживалась иносказательная и утрированная, но явная для него параллель с тем, чего он сам хотел добиться в Рейхе: искоренить деление на классы по праву врождённых привилегий и открыть дорогу талантам.
Тем не менее, союзники Виктора уступали в численности объединённым силам отца-короля и младшего брата. Велась ожесточённая борьба рифм, метафор и танцев. Но теплящаяся надежда на победу мятежного сына растаяла вместе с гибелью его последнего соратника. Жалостливые скрипки известили о проигрыше и смерти Виктора от меча брата. Как горько плакала Вайолетт, не прожившая и минуты после гибели Виктора…
Оркестр громыхал помпезным маршем, а одержавшая верх сторона пела гимн, восхваляющий «естественный» порядок вещей, значимость чистоты крови и высокородного происхождения.
Занавес.
Зрители взорвались овациями, повставали с мест. Райнхард поднялся на ноги, но более от возмущения, нежели от восторга. Он не хотел принимать финал, не понимал, отчего все вокруг так восхищены. Вскоре он совладал с собой, поймав предостережительный взгляд Меклингера, и тоже зааплодировал. Распрощавшись с создателями неоднозначной постановки, Райнхард последовал за Эрнстом и до самого выхода не проронил ни слова. Он обдумывал ошибки главного героя и мысленно ругал его за опрометчивость. Прояви он бóльшую изобретательность, вполне сумел бы выйти победителем.
На парковке, прилегающей к театру, воцарился шум.
– Что-то произошло? – поинтересовался Райнхард у своего водителя.
– Дороги перекрыли, ваше превосходительство, – рапортовал тот. – Что-то с системой автопилотирования, сигнал не доходит до транспорта.
– Надолго? – уточнил Меклингер.
– Сообщают, что не менее двух часов.
Вот вам и столица. Фигуры высших аристократов раздаёт до необъятных размеров, а в городе что-то периодически сбоит – какое-то неравномерное распределение средств.
Райнхард уже было вознамерился отправиться в штаб пешком, до которого идти, наверное, не меньше часу, но Меклингер учтиво предложил:
– Ваше превосходительство, могу пригласить вас на чашку кофе, если вы не возражаете. Как раз переждёте это недоразумение. Мои апартаменты неподалёку – минут пятнадцать ходьбы.
– Что ж, не откажусь.
Отдав распоряжение водителю, Райнхард зашагал за Эрнстом. Помимо них расходились кто в каком направлении адмиралы, советники и министры с супругами или приятелями. На район постепенно опускалась ночная темнота, лёгкий ветер шелестел листвой деревьев и играл с чёлкой Ранйхарда.
– Вы недовольны, ваше превосходительство? – Эрнст нарушил молчание, когда они отбились от наряженной толпы.
– Весьма, – раздражённо бросил Райнхард и остановился на мостике, перекинутом над искусственным ручьём в парке.
Настроение совсем пропало.
– Могу я узнать, что в частности вам не понравилось?
– Я не хочу вас обидеть. – Райнхард опёрся о перила мостика, обратив взор к зажигающимся в небе звёздам. – Но почему вы написали именно такой финал?
– Вот оно что, – облегчённо хмыкнул Меклингер и опасливо огляделся. – Реализуй я развязку по своему, а предполагаю, равно как и по вашему вкусу, то не преодолел бы фильтр цензуры. Как минимум, меня лишили бы свободы за пропаганду революционной идеологии и оскорбление власти. А о высшей мере наказания вы знаете без меня.
– Так не должно быть, – твёрдо промолвил Райнхард. – Подавлять критику недопустимо. Иначе как правитель узнает о своих ошибках?
– Вы безусловно правы, – подтвердил Эрнст. – Но вспомните, что говорил Виктор перед смертью?
– Даже если я умру…
– …мой идеал будет жить, – подхватил Меклингер. – И я неспроста дал такое имя наследнику. В переводе с одного из мёртвых языков Виктор – победитель.
– Как тонко! Вы очень смелый человек, – рассмеялся Райнхард.
– И я безумно рад, что вы разгадали мою идею так, как я её и описывал, – подметил Эрнст. – Идёмте. Здесь помедленнее, – предупредил он и тронул за плечо перед тем, как Райнхард наступил на расшатанную доску.
Остаток пути минул практически незаметно в отличие от прихожей особняка Меклингера: стены увешаны картинами и фрагментами изразцов. В светлой гостиной самой примечательной деталью была столешница нестандартной формы после кипенно-белого рояля.
– Какой кофе вы предпочитаете, ваше превосходительство? – осведомился Эрнст.
– Просто добавьте побольше сливок и сахара.
Меклингер удалился. Райнхард отметил роскошь интерьера и всё то же непомерное количество картин. Однако это нисколько не перегружало обстановку, насколько мог судить Райнхард.
Вскоре вернулся Меклингер и поставил перед ним блюдце с чашкой из тончайшего фарфора, ободок блёкло искрился перламутром. Лопающаяся пузырьками пенка была сдобрена шоколадной крошкой. Райнхард сделал глоток, смочив пересохшее горло сладким напитком.
– Вы сами варили кофе?
– Я отпускаю прислугу по домам на ночь, – объяснил Меклингер. – Намного проще поймать музу за хвост в полном одиночестве. Но сегодня мне, кажется, повезло во стократ больше.
Райнхард очень надеялся, что результат везения не он, а возымевшая успех премьера. Уточнять Эрнст, впрочем, не стал и завёл речь о своих впечатлениях о постановке написанной несколько лет тому назад поэмы. Попивая кофе, Райнхард соглашался, когда нужно, и выражал своё мнение в уместные для этого мгновения. Слушать его монолог было интересно, тем более, что такие разговоры были для Райнхарда в новинку.
– Я даже пытался писать какие-то партии, – самозабвенно выговаривался Меклингер, но взял паузу. – Нет, я не буду больше утомлять вас музыкой. Лучше я покажу вам свой скромный тайник.
– А что в нём?
– Думаю, пара вещей вам точно приглянется, – улыбнулся он впервые за весь вечер и откинул за спину как всегда безупречно уложенные волосы.
– Вы умеете заинтриговать.
Эрнст увёл Райнхарда на кухню, сдвинул один из светильников и тем самым открыл потайную дверь, возникшую из ниоткуда. Узкий проход уходил вглубь множеством ступенек.
Как только Райнхард с Меклингером начали спускаться, дверь захлопнулась, заставив Райнхарда вздрогнуть от неожиданности и резко вздохнуть. Вмиг стало неуютно и душно.
– Не любите замкнутые пространства, ваше превосходительство? – обернулся Эрнст.
Райнхард не ответил, постеснявшись признавать свою слабость. Повезло, по крайней мере, оказаться здесь не одному. Должно быть, Меклингер всё понял по выражению лица и подал руку. Райнхард, не раздумывая, крепко ухватился за неё. Когда впереди показался широкий длинный зал, Райнхард едва не рассмеялся своей глупой детской фобии, но не отпустил Меклингера на всякий случай. И всё равно лестница была чуть ли не бесконечной. Чушь – ничто не может длиться вечно, успокаивал себя Райнхард. Первые шаги по мраморному полу отогнали остатки страха, и Райнхард немного расслабился.
Вдоль стен располагались скульптуры преимущественно обнажённых людей или прикрывающих исключительно причинные места. Они дополнительно подсвечивались снизу, что очень удачно выделяло рельеф буквально точёных мышц и придавало реалистичности вкупе с натуральной величиной изваяний.
– Я большой ценитель красоты человеческого тела, – заговорил Эрнст. – Все эти скульптуры считаются утерянными. Иначе несмотря на всю их культурную ценность они подлежали бы уничтожению.
– Они принадлежат к эпохе до прихода к власти Рудольфа? – предположил Райнхард, потому что ничего подобного ему не доводилось видеть за всю свою жизнь – учебники по анатомии, показывающие людей обнажёнными, изысканностью не отличались.
– Совершенно верно, – с довольным видом подтвердил Меклингер. – По правде говоря, такие произведения запрещены как развращающие сознание.
– А разве они таковыми не являются? – сыронизировал Райнхард.
Самым притягательным ему показался юноша в центре помещения. Его словно запечатлели во время танца, только нагим и со стоячим членом правильной формы, перевитом венами. Райнхард, забывшись, потянулся к нему и одёрнул себя слишком поздно – Меклингер заметил этот жест и как-то странно посмотрел. То ли с удивлением, то ли с осуждением.
Райнхард отвернулся и зажмурился.
Он только что выдал себя с головой. Внимание женщин Райнхард игнорировал вовсе не из приличия – просто они его никогда не интересовали в отличие от мужчин. И вся проблема далеко не в этике или безнравственности. Сексуальное влечение к представителям своего пола запрещено и карается по закону. Самое ужасное в том, что ориентация изменениям не поддаётся, как ни старайся. Даже вектор политических убеждений в том плане более гибок.
– Я повёл себя так же, когда впервые увидел, – без тени стыда признался Эрнст. – Голыми руками его лучше не трогать, к творению пятисотлетней давности нужно относиться бережно.
Затем он достал из кармана брюк шёлковый платок, накрыл им пенис жемчужного цвета, не скрыв лишь головку, и легонько провёл пальцами по стволу. Давя в себе подступающее возбуждение, Райнхард с усилием сглотнул – настолько умопомрачительно красиво это выглядело. Райнхард пожалел, что это не его так трогают сейчас, но больше о том, что нельзя самому подставиться под этот великолепный член и натянуться на него.
– Он прекрасен, не так ли, ваше превосходительство?
– Да, – согласился Райнхард. – Словно ангел.
– Или демон, – непривычной интонацией возразил Меклингер. – Ангелы не должны пробуждать такие желания.
– Неважно. – Райнхард говорил бездумно, будучи увлечённым зрелищем.
– Не хотите?.. – предложил Эрнст, опустив взгляд.
– Воздержусь.
Райнхард поёжился. Право не стоило дразнить себя ещё сильнее, тогда он точно ничего не сможет поделать со своим возбуждением, и предстать в таком виде перед Меклингером будет неудобно. Достаточно и того, что он теперь в курсе пристрастий Райнхарда.
– Раз так, могу вас отвлечь, – не настаивал Эрнст и поманил за собой: – Прошу.
Они прошли в смежную комнату, оказавшуюся прохладнее выставочного зала. Меклингер щёлкнул выключателем и представил винный погреб, если не сказать склад. В основном бутылки были уложены на стойках вогнутыми донышками вперёд, но некоторая часть хвастала на полках потёртыми этикетками. В алкоголе Райнхард разбирался куда как свободнее и мог наверняка определить коллекционные вина.
– Откуда у вас это всё? – изумился Райнхард.
– Что-то мне дарили открыто, что-то отправляли анонимно, но чаще я приобретал сам. На протяжении многих лет.
– Вы не перестаёте меня удивлять.
– Ну что вы, это просто одно из многих увлечений, – небрежно, но с толикой теплоты ответил Меклингер. – Выберите что-нибудь.
Райнхард задумался, перебирая в голове названия и вспоминая годы производства. Никогда бы Райнхард не подумал, что выбрать что-то одно так трудно. Признаться, он порой быстрее подбирал тактику ведения боя. Но в итоге он рассудил: ему хотелось попробовать что-то менее привычное. Сладкого вина у него самого предостаточно, поэтому Райнхард указал на Herzblut. Вычурным названием оно было обязано сорту винограда. Около восьмидесяти лет назад выдался самый засушливый сезон за последний век, и урожай приобрёл специфичный кислый вкус. С тех пор не удалось воссоздать даже что-то примерно похожее.
Неудивительно, что у Меклингера было предусмотрено всё для дегустации, а также место, где можно присесть: два высоких стула возле бара. Однако целый бокал выходил за рамки дегустации.
– За ваше умение разглядеть всю прелесть настоящих бриллиантов, – поднял тост Эрнст.
Райнхард пригубил вина. Оно было очень изысканным, терпким и довольно неплохо било в голову – именно таким Райнхард его и представлял.
– Полагаю, вы знаете об особенностях этого сорта?
– Конечно, – дёрнул Райнхард бровями. – Лучше расскажите о той скульптуре.
– Информации о ней крайне мало, даже неизвестно, насколько она достоверна. – Эрнст пожал плечами. – Она досталась мне от дяди по материнской линии лет пять назад. Некто влиятельный и богатый с Феззана по сей день разыскивает это творение, предлагая взамен целое состояние. Только деньги меня не волнуют, ценность не в стоимости.
– Сложно не согласиться.
– Кстати, по одной из версий скульптор был глухим. Одна из причин, почему его работы так визуально детализированы и внесены в список неугодных в Рейхе. Особенно тот юноша, что вам приглянулся.
– Знаете, я бы дал ему имя на вашем месте, – воодушевился Райнхард.
– Дядя называл его Рихардом.
– Рихард, – повторил Райнхард мечтательно. – Хорошо звучит.
– Вы правы, – мягко промолвил Эрнст.
Последним пунктом экскурсии стала библиотека: небольшая, но со стеллажами от пола до самого потолка. Райнхард торопливо пробежался взглядом по многочисленным корешкам с серебристым, золотым или цветным тиснением. Большинство книг относились либо к запрещённой литературе, либо к ограниченным старым изданиям. Райнхард старался не упустить ни одного названия, которое мог разглядеть, Меклингер бесшумно следовал за ним на пару шагов позади.
Когда Райнхард добрался до блока с военной тематикой, любопытство возобладало над приличием, и он взял одну из книг. Бегло изучил оглавление. Беллетризованная биография – не его любимое направление, но этого автора Райнхард уважал ещё с тех пор, как научился читать. Райнхард вернул книгу на место и достал другую, потом ещё одну и наконец с самой дальней полки, до какой только дотянулся, уцепился за последнюю. На ней он задержался дольше прочих и прочитал несколько страниц. Хоть Эрнст и не отвлекал, Райнхард нехотя собрался поставить книгу обратно. Но Эрнст с лёгкостью сделал это сам, выхватив из руки и приблизившись так, что Райнхард ощутил исходящее от него тепло.
– Я бы остался здесь на пару месяцев, чтобы ознакомиться с какой-то частью этого великолепия.
– Тогда Рейх точно захватят мятежники, – усмехнулся Эрнст.
– Тем интереснее мне будет отвоёвывать территории.
– Не сомневаюсь, ваше превосходительство. Но осталось последнее, что я вам покажу…
Зеркало? Высотой под два метра в бронзовой раме, инкрустированной рубинами. Зачем оно здесь вообще нужно? Райнхард ничего не понял и недоуменно моргнул.
– Вы смотрите на моё вдохновение, – серьёзно объяснил Меклингер. – Это вы.
В это же время он развернул Райнхарда полубоком к зеркалу, отвёл одно его запястье немного в сторону и за подбородок приподнял голову большим пальцем, едва не задев губы указательным.
– Потрясающе, – с благоговением прошептал Эрнст.
Райнхард почувствовал себя экспонатом частной коллекции в музее, но выразился сдержаннее, не успев придать интонации твёрдости:
– Надеюсь, мне не придётся стоять так вечно?
– Ну что вы, – Эрнст на мгновение нахмурился, – это было бы кощунством. Самое прекрасное в вас – то, что вы настолько полны жизни и движения вперёд, к светлому будущему.
– Вот как? – Если бы не крепкое вино, щёки Райнхарда не залил бы румянец в ту секунду. И теперь он смущался ещё сильнее от того, что покраснел. – Вы вгоняете меня в краску.
– Что же с вами будет дальше?.. – Меклингер погладил сзади по бедру и слегка сжал ягодицу через грубую ткань форменных брюк.
– Прекратите, – слабо воспротивился Райнхард.
– Уверены, ваше превосходительство? – спросил Эрнст возле уха, пощекотав усами мочку, и положил вторую руку между ног Райнхарду.
– Не знаю, – выдохнул тот и позволил поцеловать себя.
Касания Эрнста были непривычны, но вполне приятны. Его манера воздействовать в полсилы дразнила и при этом не давала отобрать инициативу. Райнхард всё равно попытался, но безуспешно.
– Вы сталкивались с искусством удовольствия? – лукаво поинтересовался Меклингер.
– Случалось, – отозвался Райнхард. – Вы хотите помочь мне в этом?
– Со всем рвением, – сверкнул он почти что чёрными уже радужками глаз.
По пути к выходу они то и дело останавливались, чтобы поцеловаться. Райнхард не отследил, когда потерял голову и избавил Эрнста от кителя и рубашки. У подножья лестницы он замешкался: вновь преодолевать удушающе узкий проход совершенно не прельщало.
– А если так? – Меклингер закрыл Райнхарду глаза ладонью.
Темнота намного просторнее. Райнхард согласился идти так. Придерживая его за плечо, Эрнст осыпал шею поцелуями, а самолюбие – комплиментами: какой он отважный, умный, невероятно красивый и чувственный. Приговаривал, что вот ещё немного, совсем чуть-чуть осталось. Пискнул кодовый замок, впустив в кухню, и Райнхард вздохнул полной грудью. Правда в спальне он снова напрягся. Там его ждало ещё одно зеркало. В половину стены сбоку от кровати.
– Я очень люблю смотреть, – просто признался Эрнст.
Райнхард не нашёлся, что и сказать, практически отчаявшись удивляться странным наклонностям. Он толком ничего не сообразил, потому что Эрнст осторожно обнял его и невесомо прильнул к виску. Чуткие руки неторопливо изучали его тело сквозь одежду и постепенно раздевали по мере того, как Эрнст распалялся, раскрепощая тем самым Райнхарда. Когда они оба полностью обнажились, Райнхард уже давно возжелал большего, поэтому безропотно лёг в постель и привлёк Эрнста к себе.
– Как вам больше нравится?
– Принимать, – облизнулся Райнхард в предвкушении.
Нависнув над ним, Меклингер порылся в выдвижном ящике тумбочки и устроился между ног. Райнхард погладил упругие мышцы его пресса. Эрнст жилистый и поджарый, горячий на ощупь. Больше всего приковывал взор его пенис, толстый и необходимой Райнхарду длины. Насадиться бы прямо сейчас. До боли, до упоения и звона в ушах.
– Лучше ласкайте себя, – посоветовал Эрнст, выдавливая из тюбика смазку, блеснувшую в свете люстры.
Райнхард помедлил, он никогда не делал такого перед кем-то. Эрнст положил одну его руку на член, а другую направил к ключицам, а потом к груди. Поначалу у Райнхарда плохо получалось от стеснения и небольшого дискомфорта между ягодиц. Эрнст с завидным навыком подготавливал его: то массировал у входа, то задерживался, то тщательно растягивал.
Дыхание Райнхарда сбивалось, пока его не перехватило. Уже тремя пальцами Эрнст нашёл внутри то, от прикосновения к чему Райнхарда пробила пульсация и мелкая дрожь. Он позабыл о том, что трогает сам себя, тело ныло истомой, малейшая ласка зажигала словно по одному маленькому вулкану на коже. Осязание вообще стало иным: что-то было почти незаметно, а что-то ощущалось острее и ярче. Райнхард случайно повернул голову к отражению, где встретил сосредоточенного Эрнста и обескураженного вожделеющего себя. Он согнул ногу в колене и подтянул к себе, чтобы рассмотреть, как в нём скользит чужая рука. Меклингер поймал взгляд в зеркале и тут же придавил Райнхарда собой к кровати.
– Я хочу вас, – с хрипотцой проговорил Эрнст у лица и глубже вогнался в Райнхарда.
Его низкий тембр лишал воли.
– Так берите, – простонал Райнхард из-за чувства тянущей пустоты, когда Эрнст вынул пальцы.
И он взял. Стоя. Наклонив Райнхарда над тумбочкой. Райнхард вскрикнул, но пустил в себя сразу и почти что до упора. Из-за разницы в росте ему пришлось чуть опуститься, но от того, как напрягались мышцы, плавные фрикции чувствовались чётче и намного приятнее. Ещё! Поддавшись Райнхарду, Эрнст толкался мощно и порывисто. Слишком восхитительно. Райнхард срывался на крик.
– Нет, – внезапно остановился Эрнст. – Я хочу видеть вас вблизи.
Он сел на кровать и откинулся к изголовью, позвал к себе. Вернее на себя. Опускаясь верхом, Райнхард продемонстрировал всю свою растяжку и гибкость. Эрнст протяжно ахнул и приподнял Райнхарда, стиснув бока.
Освоившись, они двигались синхронно, как детали мастерки отлаженного механизма, страстно целовались и ласкали друг друга. Дышали и стонали в едином темпе. Но в какой-то миг Райнхарда окончательно повело. Он тесно сжался вокруг Меклингера из-за настигающего пика, нутро поразили ритмичные сокращения. Эрнст зашипел и кончил первым, ощутимо излившись и парой сильных движений утянув Райнхарда в омут наслаждения.
Взмокший и обессилевший Райнхард долго отходил от оргазма на плече Эрнста. Как бы ни было жаль, нужно прийти в себя. Изнеженность мешала заговорить, но:
– Думаю, нам не стоит повторять нечто подобное.
– Я сделал что-то не так? – заволновался Меклингер и моментально погрустнел.
– Нет, всё было шикарно. – Райнхард благодарно коснулся скулы Эрнста подушечками пальцев. – Речь не о том…
– О чём? – одними губами произнёс он.
– Как я буду вами руководить, если это продолжится?
– Вы правы, – холодно подтвердил Эрнст и немигающе уставился в потолок. – Значит… как прикажете, ваше превосходительство.
Последующая затянувшаяся тишина угнетала, и Райнхард был бы рад уйти прямо сейчас, но не хотел сбрасывать с себя покоящуюся на груди руку Меклингера. Он убрал её сам и взмолился:
– Разрешите мне, – обратился он и до хруста костей прижал к себе, – поцеловать вас в последний раз?
– У вас есть время до утра, – смягчился Райнхард.
Или это тоже ошибка? Скорее всего. Ибо ближе к рассвету трепетное «я люблю вас» прозвучало наяву, а не во сне.