дом

      на улице капает дождик и громко отстукивает незаурядный ритм по стареньким деревянным окнам. белая краска на рамах потрескалась в некоторых местах, но перекрашивать никто не берётся. так атмосфернее.       за стёклами неторопливо прогуливается ветер, гладит высокую траву и иногда останавливается, раздумывая, наверное, куда ему направиться дальше. идёт в левый угол маленького участка – раскачиваются, скрипя, большие садовые качели. потом разворачивается к невысоким кустовым розам, вдыхает их нежный приятный аромат – маленькие бутончики встрепенулись и будто бы вытянулись в ожидании собственного раскрытия. но ветер уходит и от них, подбирается к высокому крепкому дереву – и вот уже слышится негромкое перешёптывание зелёных листьев.       антон неторопливо открывает глаза. торопиться, впрочем, ему и некуда. лето давно забрало все свои права у других времён года и активно этим пользуется – подбрасывает ничего не решающему человечеству то тёплый дождь, то яркое солнце, то ночные грозы. шастун это время до невозможности любит – нет ни этих многотонных зимних курток, ни шапок, шарфов, перчаток, грузных сапогов, ни многослойных и неприятно колющих свитеров, а главное - нет разделяющей их пропасти в виде работы. он, наконец, может наслаждаться каждым днём и не думать, сколько времени на часах и через сколько он должен будет уехать.       вот и сейчас. антон просыпается, как обычно, раньше и сначала не двигается, наслаждается скользящим сквозь приоткрытое окно холодом и контрастно тёплыми спящими объятиями, слушает дыхание, чувствует его на своей шее и в счастливой улыбке закрывает глаза. потом очень медленно и аккуратно высвобождается из мягких рук и, сидя на краю кровати, потягивается.       антон не знает, но паша в этот момент всегда просыпается и тихонько смотрит, как парень выпрямляет тонкие, свободные от привычного образа руки, сгибая их в запастье. как поправляет смятую безразмерную белую футболку, слегка оголяя худые плечи. как долго-долго смотрит в окно, слушая перекличку крошечных птиц и наблюдая за ними сквозь яркие акварели зелёных листьев, что по цвету так похожи на его глаза. как улыбается каким-то известным ему одному мыслям и идёт прогуливаться по небольшому участку.       паша с антоном купили его несколько лет назад, чтобы было куда сбегать, если рутина с головой накроет и свинцовый столичный воздух осядет где-то глубоко в лёгких, мешая вздохнуть. долго определялись с местом, с домом, с размером, хотелось больше и удобнее, чтобы два этажа и веранда, чтобы камин в центре дома и высокий забор. а когда изрядно уже устали от бесконечных поисков уюта, увидели этот маленький домик с высокой травой и яблоней под окном с красивыми ставнями и в него влюбились. обсуждать было нечего –вопросами обустройства занимались они вместе и во всем почти взглядами сходились. только с качелями в саду долго мучались, потому что оттенок краски антону то слишком светлый, то слишком коричневый, то вообще зелёный какой-то. приходилось перекрашивать каждый раз, хотя мучением это назвать не получается – почти половина краски уходила на брызги от кисточек, которыми парни одаривали друг друга в процессе, громко с чего-то смеясь. почти половина дня потом уходила на то, чтобы эту краску отмыть.       паша нашёл где-то фотографии красивых кустовых роз – антон привёз их одним туманным утром. точнее, заказал с доставкой, потому что выбираться куда-то в город в такую погоду очень не хотелось. сажали долго и аккуратно, испачкавшись в идеальной для таких растений почве. а на следующий год уже появились первые цветы.       парни хотели лишь иногда сбегать сюда от всего мира, когда слишком невыносимо, когда взгляды острее ножа режут сознание на мелкие кусочки, дабы приготовить из него блюдо под названием тоска, но всё оказалось проще и теперь они переезжали каждый год, как только заканчивались все съёмки и наступали первые солнечные деньки. это место стало их личным островком безопасности, ограждающим от суеты и внешних проблем.       воля просыпается снова спустя примерно полчаса, когда антон успевает намокнуть от уже усилившегося летнего дождя. паша перебирает мокрые волосы и почти заставляет надеть что-то сухое и тёплое. почти, потому что сопротивляться антон и сам совсем не хочет.       пока парень в комнате, паша осматривает холодильник, готовит примитивный омлет, который антон позже назовёт самым вкусным в своей жизни и отправляется в магазин на машине, потому что до ближайшего продуктового отсюда около десяти километров грунтовой дороги.       антон в это время поливает цветы, смотрит какие-нибудь смешные видео или читает страницу скучного романа, который он отложит до неизвестности времени или вообще никогда больше не откроет – и тот, и тот вариант кажется приемлемым. паша вернётся часа через два с полным багажом сумок и бесконечными шуточными оправданиями. обещал же, что не будет, как в прошлый раз, складывать целые прилавки в машину, но не сдержался, как обычно. — антош, а вдруг завтра на город метеорит упадёт, все магазины закроются и нечем будет питаться – а тут вот, видишь, мини-магазин в холодильнике.       антон улыбается каждой такой выходке. — дурак. — и я тебя.       осень наступает на горло слишком быстро, где-то в глубине сознания слышится её противный смех. начинаются съёмки, про уединённый домик на краю вселенной придётся надолго забыть, но паша собирает зелёные листья дерева под окном в глазах антона и о них греется. антон вспоминает теплые объятия и выходит за дверь московской квартиры без шарфа. октябрь складывает в чемодан последние тёплые дни, когда антон находит на своем рабочем столе в офисе корзину роз с его любимого куста. подпись адресанта не нужна, всё понятно и так. следующие дни пройдут с улыбкой.       а потом общий выходной с ангелочком в снегу перед крыльцом за городом, редкие, но такие драгоценные поцелуи в гримёрке рано утром и безупречная, как им кажется, актёрская игра.       хоть ни одна живая душа не видела их вместе вне дозволенного, самые чуткие замечали изменения в парнях и складывали если и не дважды два, то вполне себе несложную истину. антон с пашей были совсем как тот ветер. увидеть напрямую его невозможно, но каждый, кто готов выбраться из своих четырёх родных стен, способен почувствовать.       впрочем, пока это не доставляет им никаких проблем, пока улыбки друг другу украдкой, а касания вне любых взглядов, парней волнует что угодно другое. рекламные интеграции, съёмки часами напролёт, проекты соседних павильонов, предложения и приглашения.       пока календарь в телефоне не вычертит на главном экране погоду на первый февральский день, с которого начнётся отсчёт до весны, созвоны чаще и общие планы. коротенький отпуск демо-версией на три дня где-нибудь в тёплом климате и снова томительное ожидание. затем последняя съёмка, нервная, будто какой-то шутник вставил в одежду тысячу иголок, и долгая, словно песочные часы почти остановились, роняя по одной песчинке в тридцать минут.       но всё когда-то кончается. когда выходит из зала последний человек, когда лёгкая куртка уже на плечах и такси через пару минут. когда сумка собрана ещё неделю назад, только схвати её и лети. когда авто тормозит у крыльца, а где-то в доме карие глаза ещё с утра мёрзнут в пуховом одеяле. когда ясное солнце и первые почки на дереве за окном, как предвестники.

и сколько бы ни приготовила жизнь разрушений, пожаров и землетрясений, наводнений и ураганов твои объятия – мой единственный дом

.