Кто сидел на берегу реки?!

Я шла по полумертвой деревне, от скуки подкидывая носком своего сапога небольшие камешки. Порывистый ветер пронизывал меня до самых косточек, давая осознать, что надеть в такую погоду свое любимое, но недостаточно утепленное пальто было ошибкой. Гнилые листья обрамляли неширокую потрескавшуюся дорогу, а по обе ее стороны все еще лежал серый снег, порядком надоевший, ведь завтра должен был быть апрель… Справа простирались деревья со страшными ветками, которые, казалось, могли тут же ожить, схватить тебя за воротник и утащить куда-нибудь, где будешь только ты и тишина. Слева тянулись старые деревянные дома, крыши которых проваливались, а окна были либо разбиты, либо закрыты деревянными досками, либо их вообще не было. Небо будто состояло из тысячи надутых грязных тюремных наволочек, наводило на меня невыносимую тоску, заставляя отвести взгляд снова на дорогу. Откровенно говоря, я люблю небо, ведь это чуть порванная граница между нашим убогим миром и мириадами неизвестных, но в этот раз оно выглядело отвратно. Кажется, это была католическая Пасха. Я должна была сидеть за столом с родными, разговаривать о пустых вещах, не несущих особой смысловой нагрузки, на несколько часов забыв о тяготах своей рутинной жизни, но я просто ушла от этого притворного веселья, предпочтя музыку. В наушниках, с которыми я не расставалась несколько суток, то есть в любой свободный момент надевала их, чего не делала так часто раньше, звучал и сливался с тихими аккордами гитары приятнейший голос на свете: Hand in mine, into your icy blues And then I'd say to you we could take to the highway With this trunk of ammunition too… Ноты повышались, как и тональность голоса вокалиста, как и давление в моем сердце, готовом разорваться от переизбытка эмоций… Отчаянные крики, резкие звуки гитары, кульминация… Нет! Не могу больше! Проигрыш этой песни был, как кнопка мощнейшей взрывчатки, огнем которой были мои слезы. В который раз за роковую неделю они штурмом захватывали мои бедные глаза. Это спровоцировало следующую станцию логической цепочки – нежелательные мысли. В каждую извилину моего мозга словно вставили цифру «22», а в ушах, заглушая басы, звучало только одно: «And now, like all great things, it has come time for it to end». Да, пожалуй, это было что-то великое, невообразимое, колоссальное и, казалось бы, нескончаемое. Для них это, быть может, закончено, но не для миллионов, не для таких, как я. Разве не благодаря им я обрела человека, которого под страхом смерти не брошу? Разве не они помогли мне во многом понять свое «я», принять себя такой, какая я есть? Как можно такое бросить?.. В омуте подобных колючих мыслей я решила искать покоя у реки, которую с детства любила и считала ее знаком быстротечности жизни и вечности, что подтверждали ее широта и скорость. Она находилась за небольшим хвойным лесом. Думаю, когда бы меня ни попросили описать величие того места, я бы с такой же точностью и учтивостью представила ее такой, какой видела тогда. В тот день река имела особенный цвет, не иссиня-черный, как обычно, который я считала цветом тайн и загадок, а сине-зеленый, вода блестела также необычно, и странно было то, что она вообще блестела, ведь солнце ушло на короткий покой. По краям все также росло несколько ив, подобных печальным девушкам, оплакивающим что-то или кого-то, а вот камышей, которые я всегда любила срывать и распускать на пух, к сожалению, не наблюдала. Картину портил тот самый, уже мною упомянутый, противный снег, хаотично и некрасиво расположившийся по периметру поляны. И все же в иллюстрации нет еще кое-чего, а точнее кое-кого. Посреди поляны виднелся темный силуэт, сгорбившийся над чем-то, сидевший, скрестив ноги, по-видимому. Его правая рука безостановочно дергалась, будто нанося эскиз. Честно сказать, в тот момент меня охватила тревога, ведь последние три года, насколько я знала, многие позабыли о той поляне, как там кто-то мог оказаться? По крайней мере, нормальный человек не потянулся бы туда в собачий холод для того, чтобы посидеть на грязном снегу и мокрых листьях. Но любопытство, что было крайне очевидно, доминировало над тревогой и я, как вы догадались, немедленно решила изучить чудаковатого человека. Стараясь идти как можно тише, я подходила ближе и ближе к герою моего маленького расследования. Сухие мелкие ветки, правда, делали мои шаги отнюдь не тихими, а похожими на хруст свежего крекера. В общем, я решила, что нормальный шпион из меня не выйдет ни под каким предлогом. Фигура, как я позже разглядела, одетая в зеленую куртку и темные джинсы, имеющая короткие каштановые волосы, увеличивалась по мере моего приближения. Тревога во мне возрастала, но и любопытству не было предела, я была как наркоман, которому нужно незамедлительно утолить ломку, в моем случае – узнать, кто же он, загадочный незнакомец. Спустя несколько минут я была у цели. Я не знала, как начать разговор, чтобы не напугать рисующего (да, эскизом оказался пейзаж, простиравшийся перед ним), хотя я была уверена, что парень слышал мои шаги. В итоге, я без лишних слов села рядом и стала наблюдать за тем, что творят воистину умелые руки. Наверное, он с детства рисует, вероятно, у него было много практики, ведь без этого никто не сможет рисовать так чудесно, думала я. Спешу отметить, что я пока не видела его лица, так как оно было прикрыто спадающей челкой. Совершенно внезапно удивительный человек повернул свою физиономию ко мне и стал более удивительным. Мои глаза расширились от шока, руки охватила нескрываемая дрожь, мысли свернулись в самый запутанный клубок, мой рот то открывался, то закрывался, пытаясь выдать хоть какой-то звук, что, кстати, было безрезультатно. Я бы узнала это лицо из миллиардов его клонов! Несмотря на все мои усилия и старания, я так ничего и не сказала, а он, замечательнейший человек во вселенной, по всей видимости, прочитал мои мысли, даже если они были запутаны до неузнаваемости, и просто, так, как никогда, приветливо улыбнулся. Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, в его читалось неподдельное довольство собой, в моих же – немой вопрос. -Как я здесь оказался? Мимо проезжал. – внезапнее, чем мужчина показал мне свое лицо, я услышала родной голос, так мягко, но резко прорвавший глухую тишину. Затем он опустил голову и продолжил рисование. А я… Я начала улыбаться, как пятилетний ребенок, получивший желанную игрушку, и хныкать от счастья и неожиданности, положив ему голову на плечо. В то время я думала, что это наилучшее чувство в мире, что можно сказать и о дне. За свою недолгую жизнь я ощутила мощнейшее, что только можно ощутить, воображала я. На густом монотонном небе вдруг выявилась тусклая радуга, река изменила свой цвет на ярко-голубой, снег испарился, вокруг все ожило, как будто кто-то махнул рукой и принес на землю дух настоящей весны. Искренне надеясь, что сидящий рядом не утратил способности читать мои безумные мысли, я старалась в лучших выражениях описать свою любовь к тому великому, что создал этот человек. И я не ошиблась. Время от времени я чувствовала, как он улыбается, ведь в такие моменты все резко светлело, настолько, что становилось больно глазам, посмеивался, я чувствовала, как легкая дрожь проходит по его телу, изредка шептал «все хорошо», чтобы сдержать очередной мой всхлип. …Мы просидели так около часа, я жутко замерзла, превратилась в живой лед, однако это того стоило, чудаковатый же закончил свой, кстати сказать, великолепный рисунок и вручил его мне со словами: «Помни и не теряй». До нынешних дней я храню тот листок, чуть размякший и немного расслоившийся, смотрю на него, нахожу все новые линии, грею душу все сильнее. Это единственное, что осталось от того дня, от моей жизни, иногда я даже не верю, что такое было со мной. Однако я еще не закончила свой рассказ. Спустя некоторое время мой спутник повернулся ко мне. В его взгляде вспыхнула подозрительная, бешеная искра, которая отпугнула меня и заставила отпрянуть от него на несколько сантиметров. Но он не собирался так просто меня отпускать. Его глаза налились невообразимой злостью, челюсти крепко сжались, дыхание значительно участилось. Я была настолько ошарашена, что не успела предпринять никаких попыток бегства, впрочем, я была идеальной жертвой. Сначала обезумевший схватил меня за руку и притянул к себе. Когда наши лица находились в считанных миллиметрах, он прижался своим лбом к моему и на одном дыхании полушепотом сказал: -Будь собой, не повторяй за другими и никогда не сдавайся живой… - знаете, его голос звучал гораздо мягче и нежнее, никак не сочетался с его состоянием, скрывал все дурные намерения, которые я секундой раньше прочла в его глазах. Сейчас я считаю, что в тот переломный момент в душе он оставался тем человеком, которого знали те самые миллионы, и в самом деле не хотел сделать мне ничего плохого, но неведомый дьявол завладел его плотью, и произошло нижеописанное. Он судорожно, как в припадке, начал шептать ненавистную строчку: «And now, like all great things, it has come time for it to end». Пять раз, семь, десять, пятнадцать… И чем дольше парень считал, тем сильнее прижимался к моему лбу, будто стараясь проломить мне череп. Мне было нестерпимо больно, я пыталась вырваться, кричала, молила о помощи пустоту, окружавшую нас, но безвыходно. Радуга исчезла, как и все то, что я видела во время триумфа. Поднялся дикий ветер, деревья вырывало из земли с корнями, небо падало на нас, река моментально высохла. Тогда я непоколебимо думала, что это конец, мы опускаемся в недра Земли и сгорим там дотла, как только тронемся центра. And now, like all great things, it has come time for it to end… And now, like all great things, it has come time for it to end… В финале он яростно выкрикнул эти слова и нас поглотила страшнейшая, которую только мне доводилось видеть, вспышка. *** Теперь, дорогой читатель, мой психиатр просить рассказать тебе правду о том, кто я есть. Меня зовут Мэриан Стоундер, мне 19. У меня энцефалит. Врачи говорят, что это была сильнейшая галлюцинация, но я им не верю. Я настаиваю на том, что я здорова, что я действительно видела его, разговаривала с ним. В конце концов, у меня есть листок с рисунком, который он нарисовал, но они все равно ставят мне один и тот же диагноз. Они рассматривают возможность того, что я сама нарисовала этот рисунок перед предвидевшимся или где-то купила, или кто-то другой мне его подарил, но не… Ах, как же они ошибаются! Глупые, глупые люди! Но, какими бы низкими в моих глазах они не казались, я до сих пор не могу понять, как я после зловещей вспышки оказалась в госпитале, привязанная к кровати, в смирительной рубашке… Они уверяют, что нашли меня на берегу какой-то реки, (моей реки, реки из моего детства, не «какой-то»!) я была замерзшая, меня трясло в лихорадке, я твердила одну фразу без конца и сжимала в руках куски травы, называя их чьим-то именем. Возможно, все так и было, только они чуть опоздали, он ушел до их появления, как ангел улетел обратно в небеса, никто ничего не видел, кроме меня, никто не видел чуда… Кроме того, я не могу вспомнить его имя. Я знаю, что он был для меня дороже, чем все и вся, был для меня богом, но я не помню его имени. Смысл моей жизни состоит только в том, чтобы найти ответ на вопрос, который мучает меня с того незабываемого дня, вопрос, который навсегда выведет меня из тумана, который даст мне шанс жить дальше без врачей и непонятных мыслей, который выжжен на моем сердце, как клеймо. Все тщетно. Какие бы превеликие усилия я не прилагала, бесполезно и впустую. Я думаю только о вопросе, пропуская жизнь, которая могла бы быть превосходной, сквозь белые стены своего госпиталя. В душе я давно поклялась себе, что не начну полноценную жизнь, пока не отвечу на этот вопрос, даже если придется умереть, так ничего и не достигнув. Я буду лежать в гробу такая старая и ужасная, никому не нужная и одинокая, старушка с немым вопросом на сморщенных губах… Кто же… так кто же сидел на берегу реки?!