Письма

Всë казалось дурным сном. Настоящим кошмаром. И самым страшным было то, что слышался щебет птиц, на небе ярко светило Солнце, а лучи его грели так, как и должны греть в июне, выманивая детей из домов. А в душе юного Vongola Decimo — холод и тишина, предчувствие бури, настоящего шторма, надвигающегося, готового обрушиться на голову Савады в любой момент, разрушив остатки его мира. Два письма встретили его утром. Одно так и осталось запечатанным — страшно было, что последние слова будут ещë менее утешительными, хотя, как Цунаëши догадывался, там не раз ещë повторится: «Не скорбите, пожалуйста». Так же, как и в первом письме. «Уже мëртв», «в западне», «нет надежды» — отдельные слова врезались в сознание, и каждая мысль о них разрывала сердце. Почему? Почему он? Почему сейчас? Потому что иной судьбы для мафиози нет. Цунаëши чувствовал себя оглушëнным. Если бы за его спиной появился сумевший проскочить в кабинет наëмник, Vongola Decimo не спасла бы и его интуиция. Да он и слона за своей спиной не заметил бы. Да пусть его этот слон раздавит прямо сейчас! Потерянный взгляд упал на почему-то открытый ящик стола. Пара фотографий и баночка с пилюлями — всë, что осталось, да? За баночкой рука сама потянулась. Небесно-голубые шарики — как его глаза, навеки закрытые за сотню километров. Мысли затуманены, Савада сам не понимает, что делает. Баночка открыта, пара шариков выкатились в ладонь. Поцелуй адресован не им, а тем самым глазам, которые увидеть уже не суждено. Пилюли начали таять, слишком быстро стекая с ладони. Повинуясь не столько мысли, сколько стихийному желанию, Цунаëши припал губами к ладони и выпил голубоватую воду, а после залпом выпил превратившиеся в воду пилюли в баночке. Опасно? Не важно! Если это поможет встретиться в ином мире, пусть будет так! Шаги Савада не услышал; обернулся лишь тогда, когда услышал, как ключ повернулся в замке. Но ключ от кабинета есть лишь у трëх людей: у Vongola Decimo, его правой руки и... Ноги, потерявшие все силы, подкосились, а долю секунды спустя Савада рухнул на пол — за пару мгновений до того, как дверь открылась. — Вы же получили... Савада-доно! Базиль выглядел слишком живым для того, кто писал предсмертную записку несколько дней назад. Пришëл проводить? Но зачем тогда ключ? Голова раскалывалась, и крупная дрожь била бы, если бы пламя, охватившее тело, не высасывало все силы. — Нет, только не это! Держитесь, пожалуйста, я позову на помощь! — восхитительные голубые глаза бегали, взгляд их метался по кабинету, то и дело возвращаясь к Саваде. Их обладатель, было ясно, от страха и волнения не знал, куда себя деть, что делать. — Не нужно. Подойди, — голос ослаб, выходил только хрип. — Не плачь. Базиль и не плакал — слишком сильно напуган. А ведь за всë это время Цунаëши не разу не видел его слëз... — Почему? Из-за чего? — речь становилась всë быстрее, и Базиль вздрогнул, заметив на столе письма: одно вскрытое и одно запечатанное. — Ты не виноват. Твои глаза... — Цунаëши неосознанно протянул руку, и член CEDEF схватился за неë. Когда пламя перекинулось на рукав пиджака и стало медленно ползти вверх, смутное беспокойство стало туманом клубиться в грудной клетке. — Не надо, отпусти. Зажмурившись, Базиль замотал головой. Сел на колени ближе и прижал к себе иссохшее к этому времени тело. Пламя охватило и его тоже, но юноша будто не замечал этого. — Мне терять уже нечего... Вдруг появились силы на один только крик: — Не надо! Цуна лежал в своей комнате, под тëплым одеялом. За окном — совсем не июньский ветер. Темно. — Приснится же... Савада взглянул на вынужденный порядок на своëм столе — Реборн не позволял разводить бардак нигде в комнате — и заметил, что ящик стола остался открытым, позволяя увидеть пару фотографий и баночку с пилюлями. Недолго думая, Цуна закрыл ящик.