***
Мой несносный братец иногда обвиняет меня в том, что я принимаю Джона Уотсона как должное. Я мог бы поспорить, но, вероятно, не стану себя этим утруждать. Однажды, когда Майкрофт высказал это особое мнение, Уотсон, услышав его слова, мягко ответил: − Если человек не может иногда принимать своего самого близкого друга как должное, то, возможно, их связь не так сильна, как должна быть. Уотсон − один из немногих людей (наша мать и иногда наша французская бабушка − единственные другие), которые могут заставить онеметь британское правительство, и я радуюсь каждый раз, когда он это делает. И всё же иногда приходится признать, что Майкрофт прав. Только иногда, но тем не менее... Эта конкретная ночь вполне может служить одним из таких примеров. Я только что ворвался в наши комнаты после долгого и необъяснимого отсутствия. Вскоре после завтрака Уотсон отважился выйти в холодный серый день ровно на столько, чтобы раздобыть немного махорки и экземпляр «Иллюстрированных лондонских новостей», который я попросил его принести. Пока он отсутствовал, появился один из моих самых надёжных агентов нерегулярных войск с лакомым кусочком новостей о печально известном воришке, который недавно обратился к убийству, когда два домовладельца поймали его на месте преступления. Первой жертвой стала несчастная горничная, так что преступление едва ли побудило неуклюжих сотрудников Скотланд-Ярда к расследованию. Однако две ночи назад покойник оказался видным адвокатом, связанным с королевской семьей, так что вокруг царила суматоха. Неудивительно, что пока безрезультатно. Учитывая это, было понятно, что известие от мальчика сразу же выгнало меня из 221Б, забыв даже оставить записку с объяснением моего исчезновения. После такого небрежного отношения к его чувствам, кто, кроме моего дорогого Уотсона, мог так быстро отреагировать на мои нынешние крики: − Дело, мой друг, дело! Мы должны немедленно отправиться в Шордич. Несомненно, большинство мужчин были бы, по крайней мере, немного раздражены таким требованием, особенно когда взгляд в окно показал худший вид вечера для прогулок по городу. Шёл ледяной дождь, грозивший в любой момент превратиться в снег. Холодный ветер дул в окно гостиной, создавая резкий контраст с уютным теплом комнаты, в которой сидел Уотсон с трубкой в руке, в тапках и со стаканом портвейна у локтя. Здесь был человек, основательно освоившийся в своём вечере. Но Уотсон, не колеблясь, встал. − Подождите минутку, − сказал он, проходя мимо меня и заметив моё мокрое пальто и шляпу. − Наденьте что-нибудь сухое, − попросил он, прежде чем скрыться в спальне. Я постоял несколько минут перед камином, немного согреваясь, прежде чем сделать то, что велел Уотсон, и надеть тёплое пальто и сухую шляпу. Как только я закончил, снова появился Уотсон, готовый и явно жаждущий сопровождать меня в Шордич или даже в Гадес, если это будет моей целью. Очень скоро мы уже сидели в «гроулере», поджидавшем у обочины, и мчались навстречу новому приключению. Я вкратце изложил Уотсону события, и он, как нетерпеливый молодой жеребёнок, жевал удила, чтобы вступить в бой, рассеянно прикасаясь к пистолету, засунутому в карман. За окном уже вовсю падал снег. Я не из тех, кто склонен думать о довольстве, но в тот момент, когда игра шла полным ходом и рядом со мной был Уотсон, мне казалось, что жизнь не может быть намного лучше. Каким бы невероятным это ни казалось, я даже улучил момент, чтобы почувствовать капельку жалости к моему бедному брату, сидевшему, без сомнения, в одиночестве в «Диогене», с виски и его «Таймсом» для общения.***
Однако нельзя было отрицать, что два часа спустя энтузиазм Уотсона значительно... уменьшился. Не то, чтобы он говорил очень много, но его вздохи увеличились в геометрической прогрессии, и опущенные плечи были безошибочно узнаваемы. Когда мы только прибыли в этот тупик и заняли позицию за небольшим сараем, ожидая подозреваемого, в нём было мало чар, а теперь он стал ещё менее привлекательным. Снег продолжал падать всё время нашего бдения, и у меня мелькнула странная мысль, что Уотсон, весь в белом, принимает вид снеговика. Я открыл рот, чтобы указать на это (и поделиться своим капризом с Джоном, потому что я знал, что он обычно наслаждается этим), но что-то подсказывало мне, что время не идеально подходит для капризов. Вместо этого я просто протянул руку, чтобы стряхнуть снег с его плеч. Он посмотрел на меня, и всё раздражение, которое он испытывал, исчезло из его взгляда, сменившись чем-то, что можно было бы назвать нежностью. Через мгновение он обеими руками стряхнул снег и с моих плеч. Я поднял большой палец и попытался смахнуть иней, собравшийся на его усах. На мгновение воздух между нами, казалось, наполнился возможностью или, возможно, чем-то ещё, что мне не хватает слов, чтобы определить. Но настроение было нарушено звуком приближающейся собачьей повозки, возвестившей о прибытии, наконец, Росса, нашего злодея. Он слегка пьяно попрощался с шофёром, затем достал из кармана ключ и начал открывать дверь сарая. Прежде чем он успел выполнить эту задачу, мы вышли из темноты. − Росс, − громко позвал я. Вздрогнув, он выронил ключ и, повернувшись, дико уставился на нас. Затем, как всегда, Росс попытался бежать, но его опьянение и моё собственное быстрое движение положили конец попытке побега, приземлив его лицом в снег. Уотсон поставил твёрдый сапог на спину убийцы и вынул пистолет, просто для того, чтобы всё было ясно. Тем временем я достал из кармана серебряный свисток и несколько раз громко дунул, чтобы вызвать Лестрейда и его офицеров, ожидавших за углом. Пока мы ждали, я смотрел на Уотсона, всё ещё покрытого снегом и покрасневшего от холода. Он улыбнулся мне, как будто не было другого места в мире, где он хотел бы быть, и никого другого, с кем он хотел бы разделить этот момент. Да, вполне возможно, что мой брат был прав, и я решил поступить лучше с моим дорогим другом.***
Позже в тот же вечер я приступил к выполнению своего решения, достав скрипку. Иногда музыка может говорить яснее слов. Уотсон снова сидел перед камином, на этот раз завернувшись в свой самый тёплый халат. Чай, приготовленный миссис Хадсон, был уже готов, и ещё нас ожидали два стакана портвейна. Уотсон закурил трубку и поудобнее устроился в кресле. − Что мне сыграть? − спросил я. − Что-нибудь сезонное? − предложил Уотсон. Его музыкальный вкус нельзя было назвать утончённым, но я знал, что он оценит всё, что я ему предложу. Через мгновение я поднял смычок и заиграл нежные ноты Оратории Сен-Санса «Ноэль». Уотсон улыбался с явным и беззастенчивым восторгом, наблюдая за мной и слушая. Во внезапном порыве благодарности я решил послать моему гнусному брату бутылку его любимого виски в подарок к празднику.