Я пришёл за своими крыльями

      Гермиона Грейнджер зашла в пустую квартиру на улице Даунинг-стрит.       Она так давно не была здесь. Квартира пустовала ещё с момента свадьбы. Она рассчитывала на то, что её родители, приезжая в Лондон, могли бы здесь останавливаться. Прошло шестнадцать лет, а всё так и стоит без дела.        Она похоронила отца три года назад, и через два мать. А продать небольшую квартиру, где раньше жила, так и не решилась. И теперь это было единственное место, куда она могла съехать после развода с мужем и не слушать притянутые за уши мотивации на новую жизнь.               В коридоре серой горой стояли коробки с её вещами. На полу виднелся внушительный слой пыли, а мебель в квартире осталась накрыта простынями.        Она не стала снимать туфли и прошла в гостиную. Одним рывком открыв плотные гобеленовые шторы, гриффиндорка поморщилась. Комнату залил дневной свет, выхватывая пустые пыльные полки книжного шкафа.       Гермиона осмотрела масштабы беспорядка и направилась в ванну.        В этом году ей исполнилось сорок два.       «Что должны иметь счастливые люди, перевалив за четыре десятка лет? Семью?»       «Прекрасно. Она у меня есть. Вот только я разрушила свой брак. Разочаровала детей. И вернулась к тому, с чего начинала».       Её квартира, в которой она жила до свадьбы с Роном, ни капли не изменилась. А прошло целых шестнадцать лет.       Всё та же маленькая ванная, отделанная светлым кафелем в цветочек. Это уже весьма устарело, но, определённо, было в её стиле. В небольшом пространстве уместилась ванна и душевая, маленькая раковина с тумбой внизу и аккуратное зеркало.        Гермиона повернула ручку крана, и оттуда с треском хлынул мутный поток воды. Она присела, выуживая ведро и тряпку из потайной секции под ванной, дав ржавой воде протечь. Мыльного средства для уборки не было, но зато в углу душевой одиноко стоял гель для душа. Решив, что и это сойдёт, Гермиона взяла бутылёк.       «Хвойный? Ну, да. У меня же какой-то бзик выбирать строго хвойный гель для душа. Столько лет подряд».        Терпкий запах всегда успокаивал её, но она не знала причины этой зацикленности.        Пару капель, и вода в ведре начала пениться, заполняя всё знакомым ароматом. Гермиона горько улыбнулась, сев на край ванны.       «Что должно быть у счастливого человека в сорок два? Карьера?»       «Прекрасно. Я — Министр магии. За эту должность я отдала свою жизнь?»       «Меня не было ни на одном дне рождения друзей последние лет десять. Я пропустила каждое рождество со своей семьёй. А о смерти мамы, вообще, узнала из письма».       Вода начала переливаться за края ведра, и пена заполнила ванну. Гермиона тяжело выдохнула и закрыла кран. Она слила часть воды и, погрузив тряпку в ведро, направилась в гостиную.        Ей придётся убираться примитивным магловским способом, потому как «умнейшая волшебница столетия» не знала простых бытовых заклинаний. Её родители были маглами. Научить её этим мелочам волшебного мира было некому. Да и, признаться честно, Гермиона никогда не горела таким желанием.        У неё был трёхдневный отпуск, что удалось вырвать в связи с разводом.       Процесс длился уже около двух недель, но, избегая освещения в прессе, бывшие супруги приняли решение, что она переедет, когда документы будут готовы.       Грейнджер была уверена, что новости уже просочились в газеты. И, наверняка, утренний выпуск «Ежедневного Пророка» пестрил заголовками о её неудавшейся семейной жизни.        Возможно, сейчас весь магический мир Англии пребывал в шоке. Потому как на публике Рон Уизли и Гермиона Грейнджер были образцом идеальной семьи. Однако безразличие и холод в их отношениях давно стали привычкой. Они обменивались до раздражения дежурными фразами, и все их диалоги сводились к детям и бытовым делам.       Гермиона часто ловила себя на мысли, что она не слушает мужа. И как бы она не старалась привить себе интерес, это почти никогда не выходило естественно. Диалоги начали сходить на нет. Пока и вовсе не стали появляться тогда, когда это было крайне необходимо.        Казалось, будто тонкая струна терпения и выдержки натягивалась, превращая взаимодействия двух супругов в напряжённый механизм, что вынужден существовать и работать для общего блага. Вот только «благо» ли это было?       Со временем Гермиона начала замечать потухший и отстранённый взгляд Рона. Интимная жизнь превратилась в обременяющую обязанность. Супруги предпочитали больше времени провести с детьми, либо заниматься любыми другими делами, лишь бы вернуться в постель как можно позже. А после и вовсе сделать вид, что они вымотаны настолько, что физический контакт будет излишним.       Печальным был, к сожалению, тот факт, что «излишним» это было, наверно, всегда для Гермионы и последние лет пять для Рона.       Мужчина тускнел на глазах. Некогда весёлый и позитивный Рон превратился в уставшего человека, в котором она часто замечала необъяснимое сожаление.       «Когда всё пошло не так? Может, всё изначально было неправильно?»       Она выжала тряпку и протёрла верхнюю полку книжного шкафа.       Рональд Уизли сделал шикарное предложение руки, устроив грандиозный салют, в момент вручения Гермионе Ордена Мерлина за заслуги перед магическим миром. И она его приняла.       «Ведь это было логичным продолжением?»       «Мы встречались столько лет».       «Сделали перерыв в отношениях, чтобы разобраться в себе».       «Он был рядом со мной в момент моего восстановления после пыток Беллатрисы»        У Гермионы были большие пробелы в памяти. Она плохо помнила последний курс Хогвартса и последующие лет пять, что было скинуто на посттравматические последствия пыток Круциатусом.       Гриффиндорка носила с собой блокнот с ручкой и записывала все важные моменты, но, к её удивлению, память больше не подводила.       Единственным странным моментом было то, что любые попытки вспомнить забытые дни приносили боль. И, отнюдь, не физического характера. Она испытывала боль, что исходила откуда-то из глубины её души. Будто зияющая чёрная дыра неумолимо затягивала с головой в непонятное ей отчаяние.        В обычные дни, занимаясь повседневными делами, Гермиона даже забывала об этой пустоте, но она никогда её не покидала. И каждый раз, закрыв глаза перед сном, снова приходило ощущение, будто в её жизни нет чего-то очень важного. Она чувствовала себя неполноценной. Чего-то отчётливо не хватало, но Гермиона никак не могла понять чего.        День ото дня она рвалась достичь ещё больших вершин. Обложить себя всем, что олицетворяет счастье, но, как оказалось, тщетно. Это всё так и не смогло заполнить пустоту.       Она уговаривала себя, что так бывает. Что это — нормально. Но, когда она переворачивала влажную подушку обратной стороной, ей казалось, что эти слёзы идут откуда-то изнутри. Будто кровоточащая рана, что не имела ни диагноза, ни метода лечения. Не была видна окружающим, но так отчётливо ощущалась под рёбрами.       Гермиона вышла замуж летом 2005 года. Было две свадьбы. Одна в магическом мире и одна для её родственников — маглов. Она родила Розу в 2006 году, а после, не делая долгого перерыва, родила Хьюго в 2008, но декрет обернулся для волевой девушки сплошным кошмаром.       Ей казалось, что она медленно сходит с ума, просиживая свою жизнь на детских площадках, в эпицентре сплетен волшебниц недалёкого склада ума и с весьма приземлёнными желаниями.        Что удивительно, Рону как раз таки нравилось проводить время, выполняя обязанности семьянина. Он отлично справлялся с ролью заботливого и примерного отца. И был, пожалуй, миллион раз коронованным королём среди впечатлительных мамочек. Они восторженно хлопали ресницами, когда он играл с детьми.       Каждый год Рон организовывал бесплатный вагончик с мороженным на день ребёнка. Праздник, на котором, кстати, Гермиона так и ни разу не появилась, то из-за совещаний совета, то из-за вручения медалей чемпионам, то из-за благотворительных вечеров и прочих «более важных» дел.       Уизли построил новую детскую площадку для всего магического городка. И на её открытии Гермиона тоже не смогла появиться.       Каждое рождество Рон переодевался в Санту и ходил поздравлять детей, пока Грейнджер выступала на званых вечерах и давала торжественную речь. После она, сломя голову, аппарировала домой, где праздник уже постепенно заканчивался.       Каждый Хэллоуин Уизли организовывал вечеринку и готовил оригинальный костюм себе и детям. Он перестал что-то выбирать для Гермионы, потому что она вряд ли бы смогла провести с ними время. Да и, если честно, Министру Магии сложно подобрать весёлый и забавный костюм так, чтобы не было я-выгляжу-в-этом-глупо.        Она вытерла вторую полку. И кинула тряпку в воду.       Тяжёлый выдох. Горькое ощущение сожаления поглощало женщину.       Они балансировали на весах, пытаясь совместить всё на свете, но на деле оба вымотали себя настолько, что не чувствовали ничего, кроме усталости.       Но, что Рон, что Гермиона были воспитаны в «образцовых» семьях. А потому с завидным упрямством столько лет выдавливали из себя счастье. Чаще всего перед детьми и неизменно на публике. Но тишина, которая глушила их в общей спальне, становилась порой настолько невыносимой, что магический граммофон переехал на второй этаж.       Рон включал его вечерами. Тихая мелодия иногда заполняла хозяйскую спальню, избавляя супругов от трудных и нудных диалогов.        Она закончила вытирать шкаф и принялась сдирать пыльные простыни с мебели. Гермиона вернулась в ванную и поменяла воду. Когда с гостиной было закончено, женщина приступила к кухне.        Вода из ведра немного расплескалась, когда Гермиона опустила его на пол. Она открыла первую полку кухонного гарнитура и замерла. На ней одиноко лежал фантик от шоколадной лягушки. «— О, фантик на месте. — Какой фантик? — Я оставил фантик на полке, чтобы посмотреть покупала ли ты продукты без меня. Видимо, нет»        Гермиона сползла на пол, сжимая маленькую обёртку. Она села рядом с ведром, размазывая рукой разлившуюся воду по полу. «Я, кажется, совсем не прилагала усилий сохранить семью» «Господи, это я во всём виновата. Рон всегда заслуживал лучшего. А я… была ужасной. Всегда»       В действительности, это, наверно, было не так. Гермиона старалась. Она максимально сдвигала все дела и не давала себе отдыха на работе, чтобы появляться дома раньше. Требовательно отстаивала свои права на отпуск, чтобы отправиться в путешествие с семьёй.        Вот только, если быть честными, делала она это скорее ради статуса «полноценной семьи» и желания сохранить для детей «правильную картинку», а не от желания сохранить брак с мужем. «Мы так много прошли вместе с Роном. Он заслуживает лучшего».        Они всё чаще молчали перед сном. Граммофон стал играть почти каждый вечер. Тянулись недели, месяцы и, в конце концов, годы, но пропасть между супругами становилась только больше. И она стала привычной. Как неотъемлемая часть жизни. Как что-то обыденное и совершенно нормальное.       Рон на автомате включал граммофон, после того как укладывал детей. Гермиона же, кажется, свыклась со своей пустотой в душе, со своей потерянной частью себя и очередная потеря принималась ей не так болезненно.       — Ты изменяешь мне? — в голубых глазах мужа не было злости. Он перекатился с неё и лёг рядом на кровати, прикрывая наготу простынёй. Гермиона с выдохом вытерла влажность между ног полотенцем, что Рон оставлял в нижней полке прикроватной тумбы.       Это был какой-то бесконечно длинный половой акт, за который она так и не смогла достичь разрядки, как бы они не старались.       Не сказать, что Гермиона испытывала оргазм регулярно, но обычно муж не был так настойчив в желании довести её до экстаза.       Сегодня было что-то не так. Ночь первого сентября. Утром они проводили Розу в Хогвартс. Это был первый учебный год дочери, и родители заметно переживали, но сейчас Гермионе казалось, что Рона разъедают изнутри какие-то другие переживания.       — С чего ты это взял? — она поднялась с постели.       Рон перевёл взгляд на жену.       — У меня много причин так думать.       Он не продолжил, и Гермиона начала чувствовать раздражение.       — Рональд Уизли, о чём ты говоришь?       — Что за странные взгляды с Малфоем? «Теперь будете видеться каждый год»?        Мужчина выглядел серьёзно, а потому к шутке это абсурдное заявление нельзя было отнести.       — Малфой? Драко Малфой? Ты вообще себя слышишь?        Его брови сошлись в тяжёлом взгляде, когда он резко встал, подхватывая штаны с пола.       — Ты мне не ответишь? — Гермиона чувствовала раздражающее беспокойство. — Что за глупые выпады, Рон? Это ревность?        Уизли подошёл к окну. Стиснутые скулы и гуляющие желваки выдавали гнев супруга, но Гермиона искренне не понимала причины такого поведения.       — Ты ревнуешь меня к Малфою? Господи, он же женат.        Рон обернулся так быстро, что Гермиона проглотила слова. Голубые глаза сверлили её, а дыхание стало отрывистым.       — То есть, я имею в виду, что это — невозможно. Тебе не к чему ревновать. Мы никак не пересекаемся с Малфоем. Увиделись сегодня впервые. Я вообще сейчас не понимаю твою странную реакцию.       Он всё ещё напряжённо смотрел на неё.       — Чего ты добиваешься? Знаешь… если ты хотел приревновать, то стоило найти более возможную кандидатуру, — из неё вырвался лающий нервный смешок. — Драко Малфой? Это даже звучит абсолютно бредово. Просто невозможно.       — Я тоже думал, что это «невозможно».       В глазах мужа застыла боль. Он продолжал молча смотреть на неё. И после Гермиона иногда задавалась вопросом, что именно значил тот взгляд.       Особенно эти мысли возникали в начале и конце учебного года, когда она встречала некогда ненавистного слизеринца на вокзале Кингс-Кросс. Она странно ощущала себя в эти моменты, смотря как платиновый блондин провожает сына, замечая его улыбку.       И, может, было к чему ревновать? Ведь сердце пропускало болезненный удар, когда их взгляды пересекались. «Как будто лёд встречал карамель».       В целом она больше нигде не пересекалась с Малфоем. Всё, что о нём сейчас знала Гермиона, так это то, что пару лет назад он овдовел. Его сын попал на Слизерин, что было очевидно. Также Малфой организовал музей магических артефактов, который обеспечивал тем самым мощную защиту и поддержку Министерству. За хранение опасных атрибутов можно было больше не переживать. Драко активно участвовал в съездах и конференциях колдомедиков и алхимиков, регулярно представляя магическому миру свои новые открытия.       Гермиона, читая эти новости, зачастую ловила себя на том, что она улыбается. Даже восхищается тем, что Малфой нашёл себя. Что было редким явлением для многих детей Пожирателей Смерти. Она знала только то, что писал пророк, а это, увы, не самый лучший источник.        Сейчас пресловутые газеты, наверно, пестрят заголовками о её разводе.       Она закончила убирать кухню и принесла коробки с посудой. Когда всё расположилось на своих местах, Гермиона вернулась в гостиную.        Она заполнила шкаф книгами. Её литература в последнее время имела строго научный характер, но одна маленькая книжка явно выбивалась из общей картины. «Принцесса в башне».        Гермиона купила эту книжку в магловском Лондоне для Розы. Девочка до лет восьми просто не могла засыпать без сказки на ночь.       — Мам, а рыцарь и принцесса поженились? — спрашивала дочь.       — Полагаю, что да… — задумчиво протянула Гермиона.       — Интересно… а что стало с драконом? — неожиданно пустилась в раздумья девочка.       Гермиона замерла в кресле напротив детской кроватки. Тусклый свет настольной лампы вылавливал золотые блики на огненно-рыжих волосах Розы, на лице устроилась россыпь веснушек. Она больше была похожа на Рона, но умом точно пошла в мать. Потому как всю сказку Гермиону волновала лишь судьба дракона. И как бы она не старалась, всё равно не видела в нём зло.       — Наверно, дракон остался в башне? — ответила Гермиона. — А почему ты спрашиваешь?       — Мне очень жаль его. Он отдал свою принцессу рыцарю и остался один в башне. Ему было одиноко? Он же, наверно, скучал по своей принцессе? — Роза нахмурилась.       В мыслях Гермиона представила холодные пустые коридоры и мёртвую тишину, в которой мрачным силуэтом нёс своё бремя дракон. Почему-то в её мыслях дракон предстал бескрылым.       Гермиона убрала книгу на верхнюю полку.       Оставалась только спальня. Закончив с пылью и вещами, Гермиона заправила чистый постельный комплект. Она смахнула рукой пот со лба. Уборка выматывала, но зато хорошо занимала чем-то тело, притупляя чувства.       На дне одной из коробок лежала рамка с фотографией. Роза и Хьюго сидят в обнимку. Снимку было уже лет пять, если не больше. «Какой же нужно быть ужасной матерью, чтобы дети после развода родителей решили остаться с отцом?»       — Мам, ты прости нас с Хьюго. Мы любим тебя. Правда, — дочь смотрела на Гермиону.        Вечер в гостиной их дома был сложным. Уизли оставил мать с детьми наедине. Они должны были поговорить об опекунстве и том, с кем останутся жить Роза и Хьюго после развода родителей.       Гермиона сидела, нервно сжав коленки и выпрямив спину, будто она была в кабинете Макгонагалл, получая наказания за школьную выходку. Сердце замерло, ожидая слов детей. Розе исполнилось пятнадцать.       — Но будет лучше, если мы останемся с папой, — голубые глаза смотрели на мать с сожалением. — Мы с Хьюго думаем, что вы правильно поступаете.        Повисла тишина, в которой Гермиона не могла подобрать слов, смотря в глаза детей.       «Когда они успели так повзрослеть?»       — Мы же уже не маленькие, мам. И всё видим. У Питера и Брэда родители ведут себя иначе, не как вы с папой… Они любят друг друга всегда, а вы… Делаете это только тогда, когда мы смотрим, — Хьюго нахмурился.        Женщина поджала губы. Осознание реальности происходящего пугало её. И слёзы начали наворачиваться на глаза, хотя она точно обещала себе не плакать.       — Ма, ну мы же не отказываемся от тебя. Перестань, — Роза и Хьюго сели на корточки перед матерью, беря её за руки.       — Просто мы будем жить с папой, но всегда-всегда, — мальчик замялся. — Ну, то есть… когда у тебя будет свободное время, и ты будешь не занята на работе… мы сможем проводить время вместе.        Сердце тяжело сжалось внутри.       «Мерлин, они так привыкли, что я всегда не могу? Привыкли подстраиваться под меня».       «А что ты хотела, Грейнджер?»       «Может, стоит открыть глаза и посмотреть правде в лицо?»       «Давай начистоту. Всем, что касается дома и детей, занимался Рон. Всегда. Пока ты была всецело погружена в работу, он пытался держать ваш брак на плаву».       Вот это являлось стопроцентной правдой. Уизли старался поддерживать жену, хоть Гермиона и замечала некоторую зависть к её успехам с его стороны, но он держался молодцом.       — Давай сходим к семейному психологу, — неожиданно для жены предложил Рон.        Это был самый обычный вечер. Гермиона вышла из душа и наносила крема перед сном. Дети уже мирно спали.        Вопрос застал её врасплох. И она уронила баночку на пол.       Такой подход был совсем не в стиле Уизли, но отчаяние достигло своего апогея. Гриффиндорец надеялся на то, что раньше откровенно высмеивал.       — Ты считаешь нам нужен психолог? — она вернула крем на столик.       — А ты нет? — супруг нервно взъерошил волосы.       Гермиона несколько минут молчала, убирая косметику в тумбочку.       — Два часа в неделю будет достаточно? — наконец спросила она, оборачиваясь к Рону.       Он молча кивнул.       Супруги посещали сеансы психолога сначала по раздельности, а после вместе. На какое-то время после терапии они действительно стали ближе друг другу. И брак начал понемногу оживать, пока Гермиона снова не почувствовала голос душевной бездны.       Это уничтожило все их попытки.       «Со мной всегда было что-то не так. И когда в одиннадцать лет пришло письмо из Хогвартса, когда родители понимающе вздохнули, Гермиона поняла, что она, действительно, отличается от своих сверстников».        Супруги Грейнджер поддержали дочь, но их опасливый взгляд и непонимание многих вещей в волшебном мире отдалило девушку от них. В попытке обезопасить родителей, она стёрла им память о себе. И Гермионе понадобилось много времени, чтобы вернуть воспоминания, но их отношение к магическому миру стало только ещё более настороженным. Может, это и стало одной из причин почему родители так и не приезжали в магический Лондон, и квартира по улице Даунинг-стрит пустовала.       «Для них я всегда была какой-то не такой. Не обычной. Со мной было что-то не так».       Уборка была закончена.       Вся квартира заполнилась запахом хвои, что лёгким шлейфом отдавалась от каждой поверхности, которой касалась мыльная вода. Гермиона села на диван в бирюзовой обивке, прокручивая бокал вина в руке. Жидкость цвета марсала кружила по дну фужера, пока Гермиона продолжала задавать себе вопрос.       «Когда всё пошло не так?»       «Явно раньше, чем я думаю. Да и, возможно, раньше, чем думал Рон. Просто мы оба старались сделать вид, что всё в порядке, пока он не…»       Гермиона закрыла глаза и отпила вина.       Она вернулась в то утро, что прошло месяцем ранее. Рон собирался в свой магазин, а Гермиона торопливо наносила макияж. У неё было назначена целая туча деловых встреч и публичное открытие магической выставки. Дети ещё не вернулись из школы. Май подходил к концу. Роза должна была вот-вот сдать СОВ, а Хьюго уже горел желанием вернуться домой из Хогвартса.       — Гермиона, нам нужно поговорить, — голос Рона звучал напряжённо.       Гриффиндорка обернулась, сидя на пуфе у туалетного стола их спальни.       — Это не подождёт до вечера? Я очень тороплюсь, — бросила она.       Он стиснул зубы и смерил жену недовольным взглядом.       — Вечером я буду занят на работе.       Гермиона вернулась к зеркалу, и торопливо прошлась кисточкой по яблочкам щёк.       — Ну, может тогда…       — И не завтра! — вскипел Рон.        Гермиона осторожно вернула кисточку в держатель и взглянула на мужа в отражении зеркала. Он скрестил руки на груди, отводя взгляд.       — Почему?       Выдох. Он нахмурил брови.       — Завтра я помогаю разгружать склад. В понедельник у нас поставка нового товара. Если ты помнишь… я говорил об этом, — Рон мельком взглянул на неё и успел поймать неловкий взгляд.       Она забыла об этой поставке. Хотя это было важно для него. Абсолютно новая разработка обещала стать фурором для всех любителей шалостей.       — А, да-да, — она поёрзала на мягком пуфе.       — Ты забыла, да? — горько хмыкнул Рон.       Гриффиндорка почувствовал укор совести, что скоблил по её нервам. Она ощущала этот отвратительный скрежет, будто гвоздём вели по стеклу.       — Я… прости, пожалуйста, Рон, — Гермиона со вздохом обернулась к мужу.       Он поднял на неё взгляд, и она не стала продолжать извиняться.        Что-то было не так. Уизли выглядел виноватым. Он вперил в неё тяжелый усталый взгляд, и она поежилась.       — Гермиона Грейнджер, я изменил тебе.        Гриффиндорка замерла на месте, смотря как уши Рона начинают краснеть. Но он не отводил взгляда. Возможно, это было смело.       Но сейчас её волновало лишь то, что она ничего не почувствовала. Ни боли, ни гнева, ни радости. Это было чем-то вроде простого констатирования факта.       Он ждал какой-то её реакции, но Гермиона с абсолютно плоским лицом сидела на пуфе у туалетного столика.        Секунда, другая. И Уизли решил внести коррективы в своё заявление.       — Точнее… я тебе изменяю.       Теперь признание носило не одноразовый характер, а продолжительную цепочку действий, возможно, регулярного повторения.       Но Гермиону пугало совсем другое. Сейчас она почему-то не пыталась вспомнить ситуации, когда Рон мог предать их союз. Не испытывала ревности или злости. Даже разочарования не было. Она не хотела биться от порыва истерики. Или бить посуду и швырять вазы. Сплошной штиль в голове и сердце. Ни одна волна не шелохнулась.       — Как долго? — спокойно спросила она.       Рон сглотнул и зажмурился, хватаясь за голову.       — Мы же не на твоём совещании сейчас? И не на публике? Ты можешь проявить эмоции, чёрт подери? Я говорю, что изменяю тебе, — ярость так быстро вспыхнула в нём, что Гермиона слегка отшатнулась. — Уже почти три месяца. ТРИ МЕСЯЦА! Я схожу с ума. А ты даже не видишь этого.       Гермиона сглотнула ком в горле, видя в каком состоянии находится Уизли. Его трясло. Он пытался успокоиться, ударяя ладонями по ушам. Раз за разом. Раз за разом.       Прошло несколько минут, когда он, наконец, посмотрел на жену. Не было слёз или паники. Не было ничего. Она просто ждала, когда он возьмёт себя в руки. Будто пустая оболочка человека.       — Я так больше не могу. Постоянно пытаться заполнить это безразличие хоть чем-то, — голос звучал отстранённо, как печальный монолог с самим собой. — Я всё время думал, что дело в другом, но, Мерлин, мне понадобилось так много лет и поход к психологу, чтобы понять, что проблема в нас. Что ты чувствовала, когда выходила за меня замуж, Гермиона? Ты любила меня? — на его лице застыла боль. — Хоть когда-нибудь…       Выдох. Вопрос застал её врасплох.       — Рон, ну конечно, я любила тебя и люблю…       Он всматривался в неё, бегая взглядом, изучая. Но Рон и так знал каждую черту её лица и характера. Слишком хорошо. А потому, наверно, мог знать, что она сейчас так спокойна по одной причине. Её сердце не дрогнуло от предательства. Оно вообще ничего не почувствовало.       — Любишь, но не так, как я этого хочу, — фраза вызвала странное дежавю.       Будто она говорила это ему когда-то, но не помнила когда именно. Скорее всего, в те года, когда у неё были пробелы в памяти.       — Рон, я… мы можем постараться ещё раз сходить к психологу. Может, сейчас он сможет нам помочь? — прозвучало как-то неуверенно.       — Помочь тебе меня полюбить? Или помочь мне смириться? — Уизли отвернулся. — Я дурак. Круглый. Раз считал, что если очень сильно постараться, то можно всё вернуть. Вернуть твои чувства. Такими, какие они были до войны, до последнего курса Хогвартса, до…       Он не договорил. Удушающее молчание висело в комнате.        Вот сейчас Гермионе стало плевать на то, что она опаздывает, на то, что есть какие-то дела.       — До чего? — хрипло спросила она.       Казалось, что сейчас должно было прозвучать что-то важное. Необъемлимо и невместимо важное. Но Рон молчал.       — Скажи мне… Рональд Уизли, ты что-то скрываешь от меня? До чего? Что по-твоему изменило мои чувства? Ты же знаешь моё состояние. Я не помню… многих вещей. Не говори загадками!       — До моего отказа поехать с тобой в школу, — глухо выдавил супруг.       — Если ты думаешь, что это могло изменить мои чувства, то ты меня плохо знаешь! — Гермиона поджала губы.        Ей сложно было говорить о чём-то уверено, потому как она не помнила многое из тех лет.       Разговор снова завис. Рон продолжал стоять к ней спиной. И раздражение начало зарождаться в напряжённой атмосфере хозяйской спальни.       Они были образцовой парой. Звёздами и героями магического мира. Их имена и фамилии воспевались на каждом углу Англии.       И, возможно, измену можно было бы скрыть и пережить. Простить, смириться и двигаться дальше по пути семейного благополучия. Но это вряд ли смогло бы перетянуть всю ту тяжесть, что возникла между некогда лучшими друзьями.       — Давай разведёмся, — наконец сказал Рон. — Я устал. И… меня больше не хватает.       Гермиона сглотнула ком в горле. У неё больше ничего не было. Только семья. Но винить мужа за это решение она не могла. Он долго боролся за огонь, который потух неизвестно когда и по какой именно причине.       — Рон…       — Это Линда Бэгшот. Мама подруги Розы. И это продолжается уже три месяца. Я… хм… не знаю… заметила ли ты, но я оживаю с ней, — Рон обернулся. — Прости меня, Гермиона. Мне правда очень жаль. Я виноват перед тобой.       Гриффиндорка видела искреннее сожаление в глазах мужа. И знала, что она сама в большей степени виновата в случившемся, но слова застряли на языке.        Рон нервно облизнул пересохшие губы. В его глазах собрались слёзы, а к лицу прилила кровь.       — Я не должен был изменять тебе. Это ужасно. Признаю, — капли всё же сорвались с голубых глаз. — Но мне было так одиноко… Я так хотел быть важным и значимым. Хотел быть любимым. И чтобы… ну, знаешь… да, прости Годрик, меня любили. Не потому что так надо, а… просто так, — он замолк.        Гермиона медленно встала с пуфа и подошла к мужу.       — Ты действительно хочешь развода? Рон, я… ты не виноват. Не вини себя. Правда, — она осторожно похлопала его по плечу.       И мужчина сквозь слёзы улыбнулся, притянув к себе жену. Такие знакомые тёплые объятия. Они всегда были друзьями. И, наверно, просто когда-то в суете и ужасе войны приняли это тепло за что-то большее. А сейчас у них было двое прекрасных детей. Они сделали всё, чтобы постараться сохранить семью, но это уничтожало Рона. С каждым днём всё отчётливее. Гермиона не хотела утаскивать его в свою душевную пустоту.       Суд проводился строго конфиденциально. Без допуска репортёров и освещения в прессе. Они хотели всё сделать тихо, чтобы максимально не наносить вред имиджу Министра магии и магазину Рона.       Безмолвная тишина пустой квартиры легла на плечи Гермионы, как каменная плита. Было очень тяжело. И, кроме чувства безнадёжности, она ощущала только страх.       «Теперь у меня нет ничего, что смогло бы отвлечь или заполнить эту дыру в груди. Я стала ядом для близких мне людей. Отравила их жизнь настолько, что они решили продолжить её без меня. И самым лучшим моим решением было отпустить их».       «Вот только как мне жить дальше?»       «И для чего?»       «Боже, укажи мне ориентир. Где мне найти свет, к которому я должна стремиться? Есть ли хоть какая-то надежда на счастливый финал?»       Бутылка была уже почти допита. Она чувствовала головокружение и блаженную негу алкогольного опьянения. За окном уже сгущались сумерки.       «А, может, ну его? Всю эту жизнь. Всю эту борьбу. Если я уже сломана и не подлежу исправлению. Война отняла у меня не только воспоминания, но и оставила брешь внутри. Я устала и не хочу больше бороться».        Гермиона прокрутила в руках палочку.       «Есть много вариантов оборвать жизнь. Заклинание? Зелье? Примитивно наглотаться таблеток или вскрыться?»       «Хотя, не хочу громких заголовков. Заклинания будет достаточно»       «А дети? Рон?»       «У них теперь есть Линда Бэгшот»        Гермиона сморщилась, вспоминая светловолосую женщину, что уже давно стала вдовой.       Она была воплощением «идеальной жены». Огромный арсенал выпечки и знание всех бытовых тонкостей. При этом женщина успевала совмещать работу в пекарне и заботу о единственной дочери, что, кстати, была близкой подругой Розы.       «Роза и Хьюго будут чувствовать себя виноватыми, если я сведу счёты с жизнью. И Рон тоже. Это убьёт их».       «Держись, Грейнджер. Держись».       «Но где взять силы?»       Гермиона легла на узком диване, пытаясь поджать под себя коленки. Было неудобно. Теперь она понимала, почему Гарри с Роном когда-то раньше жаловались на этот диван.       Тихо. Было слишком тихо. Настолько, что она слышала настенные часы в коридоре.       Тик-так. Тик-так.        Гермиона закрыла глаза, борясь с желанием закричать в пустоту.       Внезапно глупая идея пришла в голову, что была затуманена градусом алкоголя. Гриффиндорка хихикнув, повернулась на спину, смотря на люстру. Хрустальные шарики запылились. Их тоже нужно было протереть, но не сейчас. Не сегодня.        Она набрала воздух в лёгкие и, прочистив горло, начала петь старую песню. Гермиона не понимала почему именно её и сейчас, но что-то само толкало её на это. All I want is nothing more Всё, что я хочу — лишь To hear you knocking at my door Услышать как ты стучишься в мою дверь, Cause if I could see your face once more Потому что если я смогла бы увидеть твое лицо еще раз, I could die a happy man I'm sure Я уверена, я могла бы умереть счастливым человеком. When you said your last goodbye Когда ты попрощался в последний раз, I die a little bit inside Я умерла внутри, I lay in tears in bed all night Всю ночь я плакала в постели, Alone without you by my side Одна, без тебя. But if you loved me Но если ты любил меня, Why'd you leave me Зачем оставил меня? Take my body Возьми мое тело, Take my body Возьми мое тело…       Внезапный звонок в дверь заставил её замолчать. Она резко поднялась с дивана, задев при этом бутылку вина. Красная жидкость разлилась по полу, вызвав недовольное бурчание хозяйки.       «Кого могло принести сюда?»       «Надеюсь, это не репортёры. Боже, эти проныры не оставят меня в покое».        Гермиона нехотя поплелась по коридору и посмотрела в глазок.       То, что увидела гриффиндорка, повергло её в недоумение и даже шок. Точнее тот, кого она увидела.       Платиновые волосы были небрежно зачёсаны к верху, а лёгкая щетина обрамляла бледное лицо. Серо-голубые глаза напоминали шторм в море.       «Это точно он?»        Сначала гриффиндорка подумала, что у неё пьяные галлюцинации, но слизеринец выглядел слишком реальным.       «Что он здесь делает?»       Белая рубашка и тёмные брюки. Он держал руки за спиной. Гермиона нахмурилась и, слегка уложив волосы руками, повернула ключи в замочной скважине.       Рывок. Дверь открылась, занося в квартиру до боли в груди знакомый запах.       «Хвоя? Драко Малфой пахнет хвоей?»        Мужчина выглядел несколько удивлённым, будто и не рассчитывал увидеть её здесь.       — Малфой? — голос Гермионы был тихим.       — Я угадал, — выдохнул он. — Ты вернулась сюда.       — Как ты узнал об этой квартире? — спросила Гермиона, но нахмурившись, решила задать более важный вопрос. — Ты искал меня?        Малфой замер. Он всё ещё держал руки за спиной, что выглядело странно.       — Увидел новости в пророке, — коротко ответил он.        Гермиона пришла в ещё больший ступор.       «Как новость о моём разводе связана с твоим внезапным визитом?»        Скорее всего, её мысли были написаны на лице. Малфой горько улыбнулся.       — Грейнджер, у тебя тут очень мило, но я бы предпочёл поужинать на кухне, — он протянул ей руку с бумажным пакетом из пекарни за углом.        Снова ощущение дежавю. Эта улыбка, эта ситуация. Это точно уже было в её жизни.       — Малфой, что это? — непонимающе замерла она в ожидании пояснений.        Малфой протянул ей вторую руку, в которой оказался небольшой горшочек с комнатным растением:       — Не думал, что в этой жизни у меня ещё будет шанс подарить тебе его.       «Кактус?»       Снова ноющее чувство в груди. Это что-то значило. И явно намного больше, чем она могла себе представить.       — Грейнджер, я пришёл за своими крыльями…