— а мне даже нравится, — говорит чес, — выглядит, как напоминание, что ты пережил хуеву тучу дерьма и не сдался. — и хмыкает.
тогда глэм снова смотрит на руку и улыбается. искренне и так по-детски. будто его похвалили за то, что он нарисовал очень красивый рисунок. или выиграл в каком-то легчайшем конкурсе. или написал контрольную лучше всех в классе. а его потом погладили по голове, растрепав волосы, и предложили в качестве приза вкусный ягодный пирог. и опускает напульсник. чес говорит: «да ты красавчик вообще», «ай-й, горжусь, бро!», «не пизди, всё у тебя круто выходит». и глэм начинает ему верить. медленно, как улитка, — нет, даже медленнее! — по одной тысячной миллионной миллиардной процента (такое число вообще существует?), но начинает верить. ему хочется верить лучшему другу, человеку — спасательному кругу, просто его ч е с н о к у . иногда, почаще, чем редко, глэм ловит себя на мысли, что хотел бы сам сделать себе шрам. но не на руке, конечно. на его руке — картина, утаивающая все его страхи и боль. а вот ноги, живот, рёбра... попытка была, но чес.— чувак, ты не видел... — врывается в ванную шатен, — глэм, ты чё делаешь? а глэм стоит в полотенце и с лезвием в руках. стоит и смотрит в побитое по углам зеркало на отражение друга. — глэм... чес не орет, не выхватывает из рук лезвие, случайно режа свои пальцы, не выкидывает его в окно. он подходит и смотрит в глаза. запрещённый приём... — слушай, я понимаю, что ты считаешь себя херовым человеком, но, поверь мне, это не так. тебе ж это просто, ну... навязали. и из подушечках пальцев лезвие само выпадает на пол, создавая звонкий, негромкий звук.