Звонкая цикада

От жарких дня поцелуев Укройся в тени лесной. Вечером ласки нежнее! Хатори Хасо

Горячий пар, смешиваясь с запахом розовой воды, танцующими тонкими линиями поднимался к потолку. Мэй, наслаждаясь теплом, расслаблялась в офуро, откинув голову на деревянный бортик. Её густые черные волосы были собраны на затылке изящным гребнем, украшенным жемчужным цветком сакуры — единственная драгоценность, которую кицунэ удалось унести из окия. Девушка прикрыла глаза и с удовольствием вдохнула приятный цветочный аромат, витавший в комнате. Вода постепенно остывала, а время близилось к ночи. Завтрашний день сулил Мэй новые открытия, завтра клан начинал исполнять заказ. Мэй, Кадзу и Масамунэ отправлялись в столицу на праздник, но они не искали веселья и развлечений. По приезде их ожидали убийство, месть, исполнение долга. Отправляться следовало ранним утром, а потому кицунэ надлежало лечь спать раньше, чтобы завтра проснуться с новыми силами. Горячая вода расслабила мышцы Мэй. После долгой тренировки, чуть загрубевшая на руках и ногах кожа стала мягче и приятнее на ощупь. Девушка, осмотрев свои ладони, одобрительно улыбнулась — руки высокородной дамы, коей она намеревалась представиться в столице, должны были быть мягкими, благородно-бледными. А после долгих тренировок с Масамунэ по приручению смертоносной катаны, руки кицунэ грозились превратиться из шелковых в убитые трудом ладони крестьянки. Мэй поднялась из офуро, потянувшись за шелковым нагадзюбаном. Она живо надела его, запахнула пояс, а затем подошла к невысокому столику, на котором аккуратно были разложены предметы гигиены, щетки, розовая вода и эфирные масла. Девушка любовно провела тонкими пальчиками по изящным прозрачным бутылочкам и выбрала из них масло камелии. Пробка с тихим хлопком выскользнула из горлышка, а Мэй нанесла на пальцы пару капель ароматного масла. Гейша живо растерла его за ушами, немного нанесла на шею и блаженно улыбнулась сладкому запаху и воспоминаниям о том, как эти драгоценные масла и цветочные воды оказались в её распоряжении. Когда Мэй жила в окия, подобные средства гигиены не были для неё роскошью. После каждого принятия офуро она могла натереться маслами, придав своей коже притягательный аромат. Но с тем, как круто изменилась её жизнь, изменились и ритуалы после каждого принятия горячей ванны. Теперь она не могла довольствоваться дорогими ароматами, водой, полной сушеных цветов. Все её водные процедуры были скромными, быстрыми. Порой кицунэ до дрожи и обиды в сердце скучала по простым радостям, коими себя окружали гейши, но блестящее воспитание не давало ей выразить ни одной жалобы. Но все же, её нужду заметил Кадзу. Живя в его доме, Мэй ни разу не заикнулась и не упрекнула его в том, что ей не доставляет удовольствия принимать горячую ванну без масел и снадобий. Она благодарно принимала гостеприимство мужчины, а в ответ на его радушие всюду старалась поддерживать порядок в его большом, но таком холодном и неживом доме. Однако от проницательного синоби не ускользнула мысль, которую некогда озвучила Мэй. Во время очередного разговора она с упоением и некой тоской рассказывала о своих днях в окия, так что Кадзу, запомнив все, что любила девушка в прошлой жизни гейши, медленно, но верно старался вернуть это в жизнь настоящую. В один из вечеров, когда кицунэ приготовила для синоби чай, он положил перед ней деревянную резную шкатулочку, в которой весело звенели пузырьки и ампулы с маслами и цветочными водами. Мэй осторожно открыла внезапный подарок и, увидев его, удивленно округлила глаза. — Ведь это так дорого стоит, Кадзу! — в сердцах воскликнула она. — Как же ты… — но воспитание не позволило бы девушке продолжить. Так что она просто встала с места, глубоко поклонившись мужчине. — Спасибо. Синоби в ответ только дернул щекой, мол, ерунда. — Говорила, что скучаешь. Запомнил. Нашел торговца, купил. Надеялся, понравится. — Очень понравилось! — честно ответила Мэй, вновь поклонившись. Кадзу лишь потянул ее за руку, прося вернуться на место. Он взял в руки тяван и сделал глоток ароматного зеленого чая. Напиток чуть обжег язык, но синоби, казалось, вовсе не почувствовал этого. Он пил чай, колючими злыми глазами исподлобья наблюдая за радостью, отразившейся на лице Мэй. На губах его зазмеилась улыбка сухая, мрачная, но только кицунэ могла понять, что это жуткое выражение на самом деле было радостью. Мэй вдруг услышала, как за раздвижными фусума послышались шаги Кадзу. Обычно осторожный и тихий, как крадущаяся пантера, синоби передвигался по дому неслышно. Но с появлением в нем красивой гейши он старался действовать громче, чтобы ненароком не напугать её своим внезапным появлением. Девушка неловко прикусила губу, покрепче запахнув края нагадзюбана. Она услышала, как ниндзя занял кровать и затих. Мэй замерла, бросив тоскливый взгляд в сторону спальни. С тех самых пор, когда они сблизились с Кадзу впервые, он более не касался её. Не касался по-настоящему. Она сама испортила ту горячую ласку у источника, которая могла перерасти в нечто большее. Но с тех пор прошло немало времени. С того дня синоби лишь ухаживал за Мэй, внимательно слушал её, с виду выглядя безучастным, но девушка знала, что он с жаждой впитывает каждое её слово. Они делили одну постель, но Кадзу держался поодаль, не касаясь и даже не глядя на гейшу. Девушке стало казаться, что своим глупым беспокойством у источника, которое было воспринято синоби как отказ, она отвратила его от себя насовсем. Сердце её сжалось от тоски по его горячим рукам и ласкам. Ей хотелось вновь ощутить его тепло, услышать рваное дыхание и почувствовать, что он всецело принадлежит ей. Мэй бросила взгляд на пузырек, в котором чуть поблескивало светло-желтое масло камелии. Немного подумав, и тут же покраснев от собственных мыслей, гейша вновь схватила бутылочку и раскрыла нагадзюбан, отчего её обнаженное тело покрылось мурашками от вечерней прохлады. Девушка торопливо, как будто боялась быть пойманной, открыла масло и с осторожностью нанесла его сначала под грудью, обрисовав собственные соблазнительные линии, а затем медленно, стесняясь, опустилась пальцами к низу живота и осторожно оставила на нежной коже тонкий масляный след, позволив ей перенять на себя аромат камелии. Снова запахнув края одежды, Мэй осторожно вышла из комнаты, медленно ступив в спальню, где на кровати отдыхал Кадзу. Тело его казалось расслабленным, но кицунэ знала, что даже с закрытыми глазами синоби улавливает каждое движение, готовый отразить любую опасность. Девушка осторожно села на постель, а затем опустилась на подушку. Всё делала молча, не обмолвилась с дремлющим Кадзу ни словом, хотя знала, что он её слышит. На некоторое время повисла тишина. Мэй не спала, только молча смотрела в потолок, иногда бросала короткие взгляды на Кадзу, лежавшего на спине. Одна рука его была сложена на груди, а вторая пряталась под подушкой, сжимая нож — верное оружие синоби, без которого тот никогда не ложился в постель. Тоска, охватившая Мэй, не давала покоя. Ей надлежало выспаться, чтобы лицо её было красивым, кожа ровной, чтобы всем своим видом кицунэ походила на благородную даму. Но мыслями она была далеко от завтрашнего дня. Девушка лишь думала о том, что дни в столице будут тянуться невыносимо долго и больно без общества Кадзу, так же, как сейчас они проходили без ласки и любви, что дарил ей синоби прежде, прижимая к себе податливое юное тело. Послышался короткий тихий стон, Кадзу, лежавший слева от Мэй, беспокойно двинулся, заставив девушку обратить на себя внимание. Глаза его по-прежнему были закрыты, только на умиротворённом прежде лице мелькнуло беспокойство, а на лбу пролегли морщинки. Кицунэ осторожно, чтобы не напугать внезапными прикосновениями, коснулась лица мужчины кончиками пальцев. Синоби тут же вздрогнул, обернулся к гейше и нахмурился, видя её широко распахнутые беспокойные глаза. Кадзу вопросительно глянул на Мэй, сверкнув злыми глазами. — Тебе снилось что-то, — объяснила свой порыв девушка. — Разбудил? — Нет, — ответила Мэй. Она прикусила губу, а затем осторожно, глядя из полуопущенных ресниц, спросила: — Случившееся в деревне? На лицо Кадзу легла фарфоровая маска раздражения и злобы. Дернув щекой, он откинул от себя тонкое хлопковое покрывало и встал с постели. — Нет. Спи, нормально все, — бросил он небрежно, колючим голосом, а затем торопливо, но очень бесшумно покинул спальню. Мэй, неудовлетворенная его коротким грубым ответом, тоже поднялась и пошла следом за ушедшим синоби. Она обнаружила его стоящим на открытой террасе. Прохладный ночной ветер обдувал крепкий торс, трепал распущенные волосы. Кицунэ чуть приблизилась, отменным лисьим слухом улавливая звон цикад среди высоких деревьев. Она иронично усмехнулась, с тоской глянув на белоснежные рукава своего нагадзюбана. Цикады плакали, как плакала она внутри каждый раз, когда Кадзу, закрывшись, уходил от неё прочь. Мэй до боли в костяшках приходилось сжимать пальцы, лишь бы отчаянно не потребовать у синоби объяснений. Она не хотела заставлять его говорить о личном против воли, но то, что он никак не открывал ей свое сердце и был холодным, как ледники на вершине Фудзиямы, больно ранило девушку в самое сердце. — Сказал же, упрямая, — вновь послышался неприятный, режущий как сталь голос. — Хочешь, чтобы ушла? — спросила Мэй с вызовом, но вопреки сказанному сделала несколько шагов к Кадзу, который по-прежнему стоял к ней спиной. — Ноги застудишь, — недобрым голосом бросил он, чуть повысив свой тон от раздражения. Кицунэ в миг остановилась, крепко вцепившись пальцами в шелковую одежду. Кадзу удрученно вздохнул, будто злясь на самого себя, а затем обернулся. — Прости, Мэй. Идём. Синоби сделал шаг навстречу к девушке и осторожно коснулся её нежной руки своим грубыми шершавыми пальцами. Отблеск пламени осветил жесткие черты его лица, в злых карих глазах блеснули искры, отскочившие от дров, горящих в очаге. Кадзу глянул на Мэй с высоты своего роста, а она, с восторгом и отчаянным желанием во взгляде, обвела его голый торс. Её тонкие пальцы осторожно очертили змею на жилистой руке, а нежные губы ласково и с любовью коснулись крепкого плеча. Кадзу втянул сквозь зубы воздух, как будто прикосновение Мэй обожгло его снопом огненных искр. Теперь в злых глазах отразилось желание. Недобрые глаза очертили фигуру гейши, цепким внимательным взглядом улавливая каждую черточку, каждый красивый изгиб юного тела. — Ну наконец, — сказал синоби на выдохе, а Мэй подняла на него непонимающий взгляд. — Позволяешь. Первой не касалась. Не успела гейша ничего возразить, как рот синоби тут же обрушился на неё, утягивая за собой в трепетный горячий поцелуй. Мэй тут же умело двинула губами, целуя Кадзу в ответ и чувствуя, как его грубые руки хватают её за талию, крепко прижимая к себе. Белый шелк осторожно соскальзывает с нежной, без единого изъяна кожи, и тогда синоби чувствует сладкий запах камелии. Жадно он проводит носом по шее, губами захватывает каждый сантиметр оголенной кожи, целует плечико, тонкую венку на шее, мочку уха и линию роста волос. Мэй вздрагивает от его нежных ласк, и глянув в потолок, обращается к мужчине: — Я думала, ты больше не хочешь меня, — отчаянно говорит она, а затем затихает и краснеет, когда осознает, какую стыдную глупость сморозила. Ласки Кадзу прекращаются, за что Мэй мысленно ударяет себя по голове сложенным веером, как делала когда-то госпожа Сумико. Синоби удивленно смотрит на кицунэ, отмечая её сбитое дыхание и покрасневшие от стыда щеки. — Я ждал. Не хотел пугать, — спокойно объяснил Кадзу. — Ты не пугаешь, — тут же покачала головой Мэй. Чересчур торопливо, чем было нужно. Синоби не стал более ждать. Он подхватил девушку на руки, торопливо унося за собой в спальню. Терраса так и осталась открытой нараспашку, впуская в дом прохладный весенний ветер и звон плачущих цикад. Огонь в очаге танцевал, языки пламени сплетались между собой, точно тела Кадзу и Мэй, соединявшиеся в единое целое в страстном танце любви. Синоби посадил гейшу на постель, цепкими пальцами ухватил гребень в её волосах и потянул его вверх, позволив черной блестящей волне рассыпаться по плечам, достигнув изящной линии поясницы. Аромат тела Мэй кружил Кадзу голову, запах камелии витал за тонким балдахином, за которым в горячей ласке сплетались два молодых тела. Мужчина осторожно уложил девушку поперек кровати, откинув прочь лишние сейчас подушки. Холодная простынь резко обожгла разгоряченное девичье тело, заставив его вздрогнуть. Кицунэ внимательно следила за тем, как жадно синоби водил хищными глазами по её телу, стараясь запечатлеть в памяти каждый её изгиб и очаровательную ямку, чтобы вспоминать их во время долгой разлуки в столице. Кадзу вновь склонился над Мэй, обеими руками оперевшись на кровать по обе стороны от её головы. Лицом он зарылся в шею девушки, оставил на ней ласковый поцелуй, а затем двинулся ниже. Носом Кадзу провел по нежной коже, очертив контур небольшой девичьей груди. Вновь притягательный аромат камелии пленил его, так что мужчина оставил несколько рваных поцелуев на коже, чуть влажной от недавних водных процедур. На миг ласки прекратились, стихли. Мэй в удивлении раскрыла глаза и посмотрела на Кадзу, который потянулся к изголовью кровати и взял в руки неширокий кожаный шнурок. Гейша, мало понимая, внимательно следила за его движениями. Она вдруг подумала, что синоби вновь предложит ей связать ему руки, как то было в их первую ночь, лишь бы кицунэ не пугалась и не принимала истинное обличие. Мэй хотела возразить, сказать, что ей не страшны ласки Кадзу, но мужчина, не дав ей сказать и слова, просто перевязал свои распущенные волосы, собрав их в низкий хвост. Торопливо, но страстно и чувственно Кадзу поцеловал Мэй в губы, а затем двинулся ниже, пальцами щекоча линию талии девушки. Синоби вдруг сдвинулся вниз всем телом, а узкими крепкими ладонями взялся за бедра гейши, осторожно разведя их в стороны. Мэй стало неловко, краска залила её щеки. «Отчего я краснею?» — подумала она, зажмурив глаза. — «Ведь прежде он видел всю меня. Но почему же сейчас так волнуюсь? Отчего так страшно?..» Кадзу, будто заслышав мысли Мэй, поднялся. Он оставил осторожные поцелуи на её щеках, отчего девушка открыла глаза и стыдливо посмотрела на его красивое ухмыляющееся лицо. — Не бойся, нежная, — хриплым голосом попросил мужчина, а затем вновь двинулся вниз, оставляя на теле Мэй горячие поцелуи. Там, где касались его губы, на коже вспыхивали и тут же затухали маленькие вулканы, а кожа покрывалась мурашками. — Трепетная, — поцелуй над пупком. — Красивая, — нежное прикосновение к тазовой косточке, что так соблазнительно блестела от пота. — Моя, — Кадзу вздохнул, а губы его опустились на влажную розовую кожу гейши, туда, где было сосредоточено её желание. Он целовал её умело, осторожно, но крепко удерживая бедра девушки друг от друга, чтобы она не мешала ему. Мэй не хотелось думать о том, как много раз и с кем Кадзу проделывал такое. Она просто закрыла глаза, всецело отдавшись новому, прежде неизведанному и такому стыдному удовольствию. Веки затрепетали от наслаждения, тонкие пальцы вцепились в белые простыни, которые теперь нагрелись и стали такими же горячими, как два тела, дрожащих в агонии страсти. — Кадзу, — тихо шепнула Мэй, пальцами второй руки нежно погладив синоби по голове. Она чувствовала, как жаркая волна вновь подступала к ней от пальцев ног, росла, захватывая собой обмякшее от ласк тело. Не в силах более терпеть, гейша отняла от своих бедер голову мужчины и умоляюще заглянула в его холодные жесткие глаза. Кадзу все понял без слов — накрыл собой горячее, дрожащее и молящее о ласке тело Мэй и в одно мгновение легко слился с ней телом и душой. Кицунэ блаженно вздохнула, вцепилась пальцами в крепкие плечи синоби и качнула бедрами, заставив его издать рваный вздох. Довольная собой, она повторила движение, и Кадзу вновь застонал, на этот раз чуть громче. Его красивый высокий лоб покрылся испариной, пара прядок волос, выбившихся из низкого хвоста, прилипли к коже, так что Мэй ласково смахнула их ладонью и с нежностью заглянула в колючие глаза синоби. Глядя на него обнаженного, такого открытого и нежного, она едва сдержала слезы радости. В голове в миг пронеслась их первая встреча на постоялом дворе «Белой цапли», когда Кадзу держали в клетке, точно он был диким волком. Хотя, взгляд у него был поистине волчий, кровожадный и холодный. Но только с тем, как он узнавал Мэй, в карих омутах стало появляться тепло, разглядеть которое была способна лишь мягкая натура кицунэ. Девушка вздрогнула от нового движения, Кадзу повторил его. Он впился поцелуем в губы Мэй и нахмурился, отчаянно пытаясь вложить в этот жест всё, что переживал. Скупой на слова, синоби не говорил о чувствах — показывал. Поцелуи, легкое касание рукавов кимоно, забота, то, как он внимал рассказам Мэй за чашкой чая, говорило о чувствах куда больше, чем слова. Что есть слова? — пустота, пошлость, трата времени, порой неискренность… Прикосновения говорили куда откровеннее — щеки, краснеющие от цепких взглядов, сбитое от поцелуев дыхание, мурашки — самый честный ответ на чувства. Синоби привстал на локтях, одной рукой поднял ногу девушки под коленкой и обвил ею свою талию, двинувшись глубже. От переизбытка чувств Мэй громко всхлипнула, но тут же прикрыла ладонью рот, стесняясь. Кадзу этот жест позабавил. Не сбавляя темпа, он весело глянул на девушку и улыбнулся. — Не слышат, осторожная, — сказал он. — Мы одни — горим, любим. Не стесняйся меня, никого. Мэй ласково улыбнулась Кадзу в ответ, обняла его за шею и коротко поцеловала в щеку. Она посмотрела в горящие от страсти глаза и вспомнилось ей, почему разбудила его. Кошмары. Ему было плохо, что-то мучило его, но говорить о том синоби не желал. Кицунэ откинула голову, решив, что не станет спрашивать. Иначе он прекратит свою ласку, уйдет, оставив её в одиночестве, горячую и расстроенную. Сердце Мэй сжалось, она крепче прижалась к Кадзу, лишь бы он не бросил её, не отпустил. Но синоби не собирался. Он сделал еще пару движений, как вдруг тело гейши забила сильная дрожь, а следом напрягся и сам мужчина. Спина его дрогнула, в пояснице стало приятно покалывать. Два молодых тела обмякли, удовольствие и нежность накрыли их с головой, руки сплелись, пальцы крепко сжались в замок. Лежали молча, обняв друг друга и пытаясь выровнять дыхание. Кадзу перевернулся на бок, привлек к груди Мэй и крепко обнял её за спину, носом уткнувшись в стройную шею, пахнущую сладкой камелией и мужским телом. Синоби с удовольствием втянул запах кожи Мэй, ухмыльнулся своим мыслям, а затем посмотрел на девушку, чьи веки дрожали, как крылья цикады. — Спи, трепетная, — ласково сказал он своим шершавым, словно ветер голосом. Мэй вздохнула, села на постели. Волосы упали вперед, скрыв от глаз Кадзу обнаженную грудь. Кицунэ прижала к себе колени и осторожно посмотрела на синоби из полуопущенных ресниц. — Не могу спать, когда знаю, что тебе сложно, — сказала она тихо, боясь показаться навязчивой. Глаза Кадзу блеснули недобрым светом. — Упрямая, не слушаешь. Сказал ведь — нормально всё. — Оправдываешься, не хочешь рассказывать. Будто я чужая тебе, — обиженно произнесла Мэй. Она распрямилась, подхватила с пола шелковый нагадзюбан и набросила его на свое тело, стараясь скрыть наготу. Кадзу это не понравилось. — Куда ты? — холодно спросил он. — Скрываешься, утаиваешь от меня то, что на душе у тебя творится. Обо мне знаешь все, а сам не открываешься, — сказала девушка, проигнорировав вопрос. — Будто не знаешь, как сердце за тебя болит. Синоби молча проследил за движениями Мэй, за тем, как она небрежно отодвинула полы балдахина и вышла из спальни, вновь ступив на террасу, где ранее стоял Кадзу. Холодный воздух обжег не остывшую от внезапных ласк кожу, а по щекам поползли колючие слезы. Девушке удалось сдержать слабый всхлип, она глубоко вздохнула и медленно выдохнула прохладный ночной воздух — поступила так же, как учил синоби на тренировках. Шагов за спиной Мэй не услышала, но почувствовала, как плеч касается хлопковая простынь, а следом её накрывают сильные руки. Кадзу молча замер за спиной девушки, не говоря ни слова. Они стояли в полной тишине, слушая звон цикад, прятавшихся среди деревьев. Кицунэ вздохнула, чувствуя болезненный комок, вставший поперек горла. Она не могла ни проглотить его, ни вдохнуть. Боль в песнях цикад отдалась в её сердце. Девушка горько усмехнулась себе под нос. — Звонкая цикада, как сердце мое звучит, — повторила она строки, которые когда-то пела в песне госпожа Сумико. За этими словами послышался вздох Кадзу. — Не знаю, зачем тянешь меня к себе так близко. Хочешь, чтобы разбилась? — Нет, — упрямо ответил синоби, когда Мэй к нему обернулась, жалостливо глянув в его холодные глаза. — Тогда зачем молчишь? Я ждала, не хотела тревожить твои раны, но больно видеть тебя таким. Прошу, расскажи. — Если расскажу, — нехотя сказал Кадзу. — Себя винить станешь, мнительная. Ответом послужил молящий взгляд. Синоби вздохнул. Где-то среди деревьев проскочила белка, с веток волшебной пылью упал не успевший растаять к весне снег. На небе блеснуло зарево, вот-вот должно было встать солнце. Кадзу, избегая пытливых глаз Мэй, сжал руки на перилах террасы. — Всюду стоны погибших — детей, женщин. Себя виню, не уберег. Не могу спать, перед глазами сотни трупов и родные лица, искаженные в предсмертной агонии, — признался вдруг синоби, выдав все, как на духу. Мэй обняла себя руками, жалобно глядя на Кадзу, яростно глядящего в одну точку. — И ты. — Я? — удивленно спросила она. — Боюсь не уберечь тебя, опоздать. Хочу всюду за тобой следовать. Но знаю — свобода тебе нужна, самостоятельная. Птенец не научится летать, не выбрось его из гнезда. — Так ты за меня боишься, Кадзу? — неверующим тоном спросила девушка. Синоби нехотя кивнул. — Да. Мэй, лишенная дара речи, только глубоко поклонилась мужчине. Она опустила взгляд, вдруг решив необходимым вновь просить у ниндзя прощения. — Я виновата перед твоей семьей и всей деревней. Мне больно знать, что я — причина твоей бессонницы и боли. — Сказал же, себя винить станешь, — раздраженно сказал Кадзу и грозно глянул на Мэй. — Прекращай, красивая. Ты ребенком была, даже не помнишь того, что стало, — синоби потянул девушку, чтобы та посмотрела на него, но кицунэ по-прежнему стояла, согнувшись в поклоне. — Прими мои извинения, Кадзу. Прошу тебя. Это меньшее, что я могу сделать сейчас, но если ты позволишь мне просить у тебя прощения, я буду тебе благодарна. Синоби происходящее не нравилось, но он все же махнул рукой. — Я принимаю твои сожаления, — нехотя сказал он. Мэй поднялась, спрятала руки в рукавах нагадзюбана и выдохнула прохладный воздух. Кадзу тут же привлек её к себе, крепко обняв. Подбородок его лег на макушку девушки, и он блаженно вздохнул. — Много мертвых тел видел, убивал. Но если с тобой случится что-то — не сдержусь, себя потеряю. То, что от меня осталось, — тут же добавил синоби, криво усмехнувшись. Мэй подняла на него ласковые теплые глаза и нежно коснулась щеки Кадзу своей ладонью, очертив линию его скул и подбородка. — Влюбленных добрые духи берегут, — сказала она. — Госпожа Сумико всегда так говорила. — Хочу верить, что права была твоя наставница, — сказал Кадзу, ухмыльнувшись. Он обнял Мэй, вновь притянув её голову к своей груди. Над горами поднимался рассвет, высокие холмы и макушки сосен постепенно окрашивались в желто-оранжевое зарево. Вот-вот деревня проснется от криков петуха. Кицунэ прислушалась, отмечая, как на ветках один за другим стали весело скакать воробьи, радуясь новому дню. Сердце Мэй наполнилось безмятежным спокойствием и счастьем от того, что Кадзу сделал к ней шаг, доверив свой страх. Глянув на их сплетенные руки, гейша счастливо улыбнулась. Звон плачущих цикад смолк, а вместе с тем на душе её наступил покой.