Изнанка

Бесконечный вечер прервался скрипом негостеприимной двери. Закатное солнце, без стука врывающееся в кабинет Хокаге, резануло по сетчатке, но Шизуне выученной траекторией подошла к рабочему столу. — Я принесла Вам чай, Цунаде-сама. — Она поставила деревянный поднос на единственный не обитаемый документами островок стола. Миниатюрная чашка зелëного лиственного чая. — Можно чего покрепче? — устало упала на спинку стула Хокаге и стала перекатывать в пальцах переносицу. Явно была не в духе. — Я уже сделала чай, — настойчиво ответила Шизуне, но кабинета не покинула. Цунаде зарылась руками в волосы, свесив их над бумагами, как увесистые лапы плакучей сакуры над глубоким водоëмом. Шизуне ждала реакции. Была готова к любой, поэтому, когда кулак Цунаде устремился в сторону неуспокаивающего чая, Шизуне смогла его остановить. Это говорило о том, что силы у старшей были на исходе. Цунаде превратила блок в переплетëнные пальцы. Еë наманикюренная ладонь идеально ложилась в обожëнную при приготовлении чая ладонь Шизуне и была вовсе не грубой и тяжëлой, как можно бы допустить. АНБУ были разогнаны нетерпящим приказом. Стоило запереться. Тяжко было знать, что вы обе нравитесь друг к другу, и не иметь шанса быть вместе. Шизуне вертелась вокруг Цунаде и терпела все еë выходки не просто так. Ненароком принюхивалась к терпкому женскому запаху, укладывала спать, отрезвляла сквозь омерзение, сторожила ночные кошмары, прижимая светлую травмированную голову к груди. А Цунаде пока не могла. Иногда она нагло крала у помощницы короткие поцелуи, смелилась просить поддержки, может, обнимать во сне. Иначе не справлялась. Память о потерях самых близких разрушала нервные клетки не менее хлëстко, чем злоупотребление алкоголем. Кошмары прошлого преследовали Цунаде и эффективней всего тушились азартными играми и попойками. Будучи невероятным медиком, Цунаде прекрасно знала обо всех красотах вреда такого образа жизни, но не могла себе выписать рецепт выздоровления. На то и была Шизуне. Подставить плечо или губы, объятия или слова о любви, с которой Пятая не первый год играла в догонялки; как известно, выигрывала она нечасто. Свалившийся из ниоткуда титул Хокаге давил, переламывал весом ответственности и количества работы. Шизуне не без причины сидела у двери и следила, чтобы горы дел Цунаде не избегала. Знала, что так меньше времени на навязчивые мысли, возвращавшиеся к пьянкам, на которых уже как пару месяцев стоял крест. — Я не могу, — призналась Цунаде так, что сразу стало ясно: и правда не может. Шизуне утешающе сжала еë тыльную сторону ладони. — Давайте сделаем маленький перерыв, хорошо? — Правда?! Отлично! Тогда я пошла! — Цунаде бодро выскочила из-за стола и, перекинув взбившиеся хвосты за широкие плечи, была остановлена помощницей. Шизуне придержала еë за замотанную талию и посмотрела осуждающе, вызвав страдальческий вздох, что мог бы при желании проломить пол, наверно. — Знаю-знаю. — Весь напускной настрой моментально выветрился из женщины. Шизуне позволила себе заправить выбившуюся чëлку ей за ухо, и та с благодарностью склонилась к чужой-родной пятерне. — Я хочу пить. — Достаньте. Цунаде смерила Шизуне укором, вопрошающим: «И давно ты об этом знаешь?», но, тем не менее, послушно вернулась на место и достала из нижнего ящика бутылку саке. Бутылку саке, которую она припрятала ещë с далëкого дня завязки. Которую она доставала в особенно тяжëлые дни, ставила в центр стола и просто смотрела. Которую никогда не открывала. И сейчас не собиралась. Шизуне знала об этом тайнике с самого начала, но молчала. Цунаде дала ей обещание ни капли в рот больше не взять, и Шизуне поверила. Она обошла стол и присела на его край, тем самым заслонив собою злосчастную бутылку, отбирающую у Цунаде покой. Исцеляющаяся опустила голову на податливые ляжки своей помощницы. — Я так устала. Цунаде умильно заперебирала красными ноготками подол Шизуне. — Я знаю. Помощница медленно распустила два еë хвоста, обнажая длину и густоту струящихся по сутулости прядей. Их было до одури приятно пропускать через пальцы вместе с заходящими лучами. Цунаде блаженно прикрыла глаза и вдохнула одежду брюнетки, когда по коже еë головы пополз расслабляющий массаж. — Я так хочу пить. И ничего не чувствовать. — Знаю, — сдерживая боль от услышанного. — Я так... хочу всë бросить. В еë голосе не было плаксивости или жалости. Только вселенская усталость, за которую Шизуне практически винила себя. В такие моменты она могла лишь быть рядом, не догадываясь, как много это на самом деле значило. Монотонные будни, сотни тошнотворных бумаг и людей, чьи жизни были вверены Цунаде. Однако она справлялась. — Я знаю, — повторила Шизуне и сжала любимые корни. — Есть что-нибудь, что Вы хотите? Что-то, чем я могу помочь? Вдруг пальцы Цунаде побежали вверх по подолу. Оголили колени, обвели их кругловатость. Женщина уколола подбородком бедро помощницы и глянула снизу вверх из-под ресниц. Плохо. Шизуне когда-нибудь конец. — Иди сюда. Пожалуйста. То было далеко от приказа. Просьба, почти что мольба. И Шизуне была не в праве отказать. Не хотела. Наклонилась, придерживаясь за край и скромно расставляя ноги. Цунаде нетерпеливо пододвинула стул, пропиливший пол, и поймала еë губы своими. Бесстрастно, слабо, но эмоционально. Цунаде прошлась выше под кимоно и зацепила ногтем облепляющую бедро повязку со смертельно ядовитыми иглами, не призывая к чему-то большему. Любила сетовать, что помощнице преступление скрывать свою стройность под заурядной и нескладной одеждой. Шизуне скучала по возможности целовать еë. Цунаде выпрямилась, не теряя поцелуя, и встала между разведëнных ног. Небрежно откинула ближайшие документы и силой посадила так, чтобы Шизуне было удобно. Нависала больше и больше, склоняла дальше и дальше, ища воздуха в его недостатке на уступчивых губах. К счастью, рефлексы Шизуне не изменяли. Она вовремя перехватила заведëнную за спину руку Цунаде, тянущуюся к бутылке, и положила себе на талию. — И зачем мне так хорошо знающая меня помощница? — отдышкой проговорила, нехотя отстранившись, Хокаге. Слизала влагу с губ. Шизуне тоскливо приулыбнулась. — Приму за похвалу, Цунаде-сама. Женщина припала к сетке на груди помощницы — своеобразно обняла. Нюхала, забывалась, пряталась за еë ушами, пахнущими бумагой, слюнями Тонтон и чайными веточками. Шизуне разминала еë плечи и втихую наслаждалась ощущением тяжести на себе. — Пошëл нахуй, Наруто! Задремав наяву, она пропустила мимо ушей открывающуюся дверь. Последовал не щадящий засыпающих коноховцев крик Хокаге и треск расколотого. Это Цунаде разбила саке где-то в направлении двери. Шизуне повернуться боялась, показать лицо вошедшему боялась, растерять момент боялась, но отчëтливо разобрала «Нихуя себе, даттебайо!» и грохот поспешного побега Узумаки. — Чëрт, он может проболтаться кому-нибудь. — Пусть только попробует. Прикажу «Наруто долбоëб» на горах высечь, чтоб каждая буква с голову Хокаге была. Шизуне хихикнула в сквернословные уста напротив, напоследок провела по всей красоте светлых волос и собрала их в хвост. Посадила Цунаде обратно, напоила, придерживая за подбородок, остывшим чаем и с добротой проследила за тем, как крепкие подтëки катились вниз по стене. Были вечера и похуже. Когда несоображающая Цунаде могла по пьяне не узнать и ударить. Когда она возилась в кровоподтеках собственной блевотины не в силах держаться на ногах или кричала в горячке. Шизуне проводила бесчисленные ночи, слушая мерзотный, пьяный в усмерть бред, не дающий сомкнуть глаз. Цунаде оскорбляла еë низшими словами, подхваченными в разбойных районах, называла паршивой заменой, а потом клятвенно признавалась в любви и постоянно извинялась. Однажды она приняла Шизуне за своего мëртвого Дана и выпала из реальности на очередь часов. Могла лежать без движения несколько дней, ходить в туалет под себя и тянуться осколком разбитой бутылки к своему или чужому горлу. Медленное, но верное самоубийство. Шизуне терпела по-военному. Что она чувствовала? Ничего. Ничего, кроме жалкой любви к падающей женщине с зависимыми неодинаковыми зрачками. В Цунаде говорил алкоголь и непережитое горе, ношу которых Шизуне рискнула с ней разделить. Но трезвость длится целых два месяца. Цунаде всë ещë не давала, не могла дать Шизуне той взаимности, которую та заслуживала. Она до сих пор срывалась на работников, метала документы, шлëпала по рукам помощи. Но были в таких днях просветы, если Шизуне гладила по затылку и обещала, что всë наладится. Могло и не наладиться, но Цунаде об этом знать было необязательно. Она уже два месяца была трезва. — Вы возвращайтесь к работе, а я пока уберу. Она поцеловала женщину в лоб.