Kanye West feat. Frank Ocean- Wolves
И снова кровь на рубашке, рассечённые костяшки на правой руке и кровь на щеке. Все тело жжет, ломает. Новые и новые удары ногой по упавшей тушке, и сбитое, но сосредоточенное дыхание огненным драконом оседает в воздухе. Юнги бьет грубо, сильно, жестоко. Со стороны посмотришь и не скажешь, что этот двадцатитрехлетний синеволосый парень- омега, а не альфа. Ему присуща аура не пантеры, а угрожающего льва, запах не сладкого паиньки, а уверенного убийцы. Не персик, не ландыш и не ваниль. А грубый, стервозный, выдержанный ром. Этот аромат- пьянит, будоражит, возбуждает и подчиняет. А взгляд лисьих глаз в примесь с крепким запахом- на колени поставит любого, приручит. Юнги – хозяин, господин, владеющий всеми слабаками, нытиками, предателями. Он – их божество, и он заставит на себя молиться. Мин никогда не уступает. В силу своего упрямства и напористости, парень вершит судьбами, принимает решения- кому жить, а кому умереть. В его руках- тысяча жизней, но свою он не в праве в узде держать. Родится омегой- было не его выбором, а родится омегой в семье крупнейшего наркоторговца- присуще самоубийству. Отцу нужен наследник, который переймет обязанности главы картеля после гибели, а не бездарь. Юнги воспитывали не как ласкового омегу, а как жесткого, требовательного альфу, дрессируя в нем жестокость и безжалостность. Мотылек в ржавой клетке, гиблая душа, слабый дух. Он забыл, что такое милость, он узнал, что такое смерть. Мин каждый день ее между зубов перекатывает, через щелки пропускает. И каждое волокно ее одеяния пальцами оглаживает. – Ещё раз, мразь, спрашиваю. Куда делась партия аппера*? – удар в районе живота, грязный плевок в лицо. – Я..уже сказал, что не знаю. Отпусти..меня, блядь, – в ответ рык и громкий крик, молящий о помощи. – Ах, сука. Как я устал от этого. Парни, – свист в сторону тёмного влажного угла склада, – займитесь им, он меня заебал. – Н.нет, прошу, не надо. Я..я умоляю, я служил вашему отцу много лет. Юнги! – мужчина пятится назад, улиткой сгребая все конечности, ползет к стене, покрытой грибком. –Ебло. Нахуй. Завали. Ты пыль под моими ногами, ты – жалкий муравей, тебя раздавить мало. Ты – огрызок, отброс, мусор. Не смей мое имя на своих губах держать, ты, сука, этого не достоин, – Мин подходит в плотную к живому трупу, скапливает на языке всю собравшуюся слюну и смачно выплёвывает старику на лицо, – то, что ты работал на отца – уважительно, но то, что ты подставил меня – достойно казни. Так что, сдохни, насекомое. Омега твёрдым шагом ступает прочь. Пыль под подошвой начала густым паром подниматься вверх, а в нос ударяет влажный, противный запах. Юнги ступает злобно, агрессивно, скрываясь во тьме и сырости. Два тела подобны горам, с одной ноги наступают на старика. В их крепких жилистых руках– хвандо, за пазухой пистолеты– Glock 17, в кармане – спрятаны золотистые ножи-бабочки. Мессии, верные всадники подруги-смерти, гонцы, выполняющие любые задания, поручения. Их роль – важнее чьей-либо, и на самом деле они – здесь главные актеры. Лампочка на оголённом проводке – софиты, окровавленный грязный пол – сцена, обшарпанный табурет – сиденья в просторном золотистом зале. Изящная опасная фигура – зритель, а двухметровые скалы и побитый мусор – звёздный актерский состав, готовый сыграть трагический спектакль. Занавес. Акт первый. Черные пантеры хватают седого мужчину под локти и сажают на пошарпанный стул. Тот упрямится, кричит, молит о пощаде, надеясь, что Бог его услышит. Но Господь сидит, закинув ногу на ногу и утробно хохочет – прямым текстом говоря, что тот сегодня сдохнет, а в глазах – совсем не святой огонь бушует. Тугая веревка выбивает из легких воздух, обездвиживает, удавом стягивает. Мужчина вырывается, но глухая пощечина усмиряет позывы, подавляя инстинкт самосохранения. Первый всадник – Раздор – протирает тонкое лезвие холодного оружия шелковой тряпкой, позже откидывая ту в сторону. Хвандо – зеркало, в нём отражение своих глаз видеть можно, оно- как серебряный нож для вампира, несет незамедлительную гибель. Второй всадник– Чума– поднимает правую руку предателя, и без эмоционально хрустит чужими пальцами поочерёдно. Он выгибает их один за другим, слыша громкий хруст, а за ним – адский тошный крик. – ААА, блядь…, – стоны боли рикошетят по толстым стенам, –Чугым, я прошу тебя..помилуй меня, – слёзы из чужих глаз кровавыми каплями падают на бетонный пол. Всадники обернулись на Господа. – Продолжайте, псы, – Юнги, поджигает сигарету и делает глубокий затяг, с интересом наблюдая за происходящим. Раздор подносит хвандо к чужому лицу, пока Чума достает грязный язык из горячего чужого рта. Испуганные глаза старика бегают от одного лица к другому, слезы все также текут по лицу, тело дергается в нервных конвульсиях. Одно резаное, резкое движение– и кровь стекает по смуглым запястьям, наполняя рот. Раздор опускает окровавленное лезвие к полу, с острого кончика стекает юшка, образовывая лужу. А Чума откидывает кусок плоти в сторону темноты. Сам Господь наблюдает, ликует, получив своё. Всем за всё воздастся. Картина – на сотню лямов баксов, такую даже не сравнить с легендарным шедевром Да Винчи. Хочется повесить на самом видном месте, ведь что может быть лучше вида возмездия. Кровь. Везде реки, лужи кровавой густой жижи. Но Юнги ее испить сполна хочет. Он поднимается и своими крепкими длинными ногами шагает в свет. Его кожа – бледная, под светом будто у вампира светится. Руки сомкнуты впереди в замок, а на губах покоится спокойная улыбка. Он поднимает кусок чужого языка с замаранного пола и заинтересованно подносит к лицу – Такой же гнилой, как и его владелец. Я люблю свежак. Кончайте парни, скучно, – зевнул синеволосый. Занавес. Без перерыва. Акт второй. Чума хватает старика за седину и закидывает голову назад. Тот сплевывает кровь прочь, и принимает свою судьбу. Мужчина устало прикрывает глаза и жмурится, ожидает. Его бьют по щекам, сильнее хватают за волосы, но тот будто уже мёртв. Труп. Раздор вновь протирает лезвие белой шелковой тканью, которая покрывается бордовыми пятнами – помечена, опорочена. Точное движение- вспоротая глотка. Кровь брызжет фонтаном, пачкая дорогие костюмы всадников, создавая ручьи. Грубые, щетинистые лица – в кровавых каплях, сгустки на воротниках белоснежных рубашек, в глазах –пустота. Они свою задачу выполнили, главное – одобрение от хозяина. Труп предателя куклой висел на стуле, веревка на рёбрах окрасилась в красный, сдох. Действие окончено. Занавес. Аплодисменты. – Лорд, куда дальше? – приклоняется перед главным зрителем Раздор. – Молодцы, псы, хорошая работа, я доволен, – Юнги по-дружески хлопает всадника по плечу, подходя к трупу, – надеюсь ты сдыхал с именем Господа на губах, – омега подносит тлеющую сигарету ко лбу старика и вкручивает ее в лоб, туша, – к отцу.***
Кожаный салон дорогого автомобиля пестрит запахом железа и пороха. Татуированные пальцы барабанят по дверной ручке, пока чужой голос маячит в ухе. Мин Чхуко не учил любви, ласке и доброте, он дрессировал своих псов на верность и беспрекословность. Он- жестокий, черствый, эгоистичный дьявол, даже не человек. Но он собственными кровавыми руками создал Господа. Он создал Чугыма. – Я скину тебе координаты. Там наш товар. Верни партию, Юнги, иначе.., – грубый громкий голос выводит из дрёма. – Я знаю. Я никогда не проваливался, отец, – омега скидывает вызов и устало выдыхает. Это уже откровенно достало. Вся жизнь – чертова восьмерка, знак бесконечности. Один пиздец перетекает в другой. Хотелось ли Юнги спокойной жизни, нормальной работы и кого-то нужного рядом? Определенно. Раньше Мин проклинал такую жизнь, осуждал все поступки отца и такую работу, а потом просто принял. Просто понял, что из этого дерьма он не выберется сам, да и пытаться не стоит. Отец сразу пресечет все попытки вырваться из мафиозной упряжки, отрубит ноги, которые будут стараться стать на путь истинный, свяжет руки, которые будут тянуться к исповеданью. Нет покаяния, нет веры, нет истинного чувства святого. Отец Господа создал свою святость. Молиться – только на деньги, просить не Всевышнего, а сына его – Лорда Чугыма, колени тереть не в храмах забитых, а на складах с партиями убивающей наркоты, в руках не крест держать, а пушку. Не иконы целовать – а руки главе картеля и его последователям. И эту веру люди кладут на свои плечи, сношаясь с грехом, купаясь в проступках. – Хысу, едем, – приказал омега водителю, потирая большие перстни на татуированных пальцах. Черный гепард двинулся с места. Мягко лавируя между рядов машин, зверь выезжал из города. Сбитый, душный воздух ужасного Сеула забил все легкие. Трудно дышать, невыносимо противно. Клубки выхлопного дыма, будто пылью оседают на зубах. Хочется плюнуть, вымыть рот водой начисто, ведь надоело. Выехав за пределы тошного города, Юнги опустил окно. Запах свежести и хвои наполнил кожаный салон, вытесняя ублюдское железо и порох. Наконец Мин вздохнул полной грудью, ощущая вкус свободы, который уничтожил надоевший привкус сигарет. Омега выставил руку из окна, через пальцы пропуская теплый летний ветер. Невероятно приятно. Он откинул голову назад и прикрыл глаза. Не думая ни о чем, полностью в себе. И от этого он ловит истинное наслаждение. –Лорд Чугым, мы на месте, – не поворачиваясь произнёс водитель, взбудоражив омегу. –Блядь, думал посплю, – почесав красные глаза, прошипел омега. – Вы слишком много работаете, мой Лорд, – обеспокоено сказал бета. – Знаю, Хысу. Думаешь я не заебался? Сейчас с этим закончу и рвану куда-то в отпуск. Чё думаешь, а, Хысу? – пододвинулся ближе к водительскому сиденью Мин. – Думаю, что это отличная идея. Вы давно не отдыхали, – слегка улыбнулся водитель. – Да, я тоже так думаю. Спасибо, Хысу. Ты хоть какая-то отдушина от этого всего. Хоть и работаешь на такого ублюдка, – почесал щеку омега. – Для меня честь служить Лорду Чугыму, – приклонил голову бета. – Давай без этого, Хысу. Ты хороший парень. Но дальше я сам, жди здесь, – похлопав по плечу парня, Юнги вышел из машины. Старое обшарпанное здание стоит среди густых деревьев. Рядом – никого, тишина. Юнги хмыкает про себя, ощущая подставу. Все слишком очевидно – сделает шаг и сразу поймает пулю в лоб, но никаких громил не видно, выстрелов и чужих глаз нету. Определенно странно. Но не страшно. Если суждено сдохнуть в ловушке, так тому и быть. Но задачу он выполнит – вернет партию лично отцу в руки. Омега проходит внутрь заброшенной стройки. Под ногами разбитые кирпичи, строительная пыль, мусор и грязь. Мину не противно, в таких местах бывает чаще чем дома. Он достает из-за пазухи любимый Desert Eagle изумительного черного цвета и снимает его с предохранителя. Щелчок звонко отбивается об стены обшарпанного здания. Омега проходит дальше, шумно вздыхая. Эта игра начинает порядком надоедать. Уже давно хочется принять горячий душ и завалиться спать после долгих трёх рабочих суток, а не играть в прятки. Длинный коридор – по бокам куча маленьких комнат. Осмотрев каждую, Юнги устремил свой взгляд на последнюю, прямо по центру. Омега тихой змеей подползает, подносит пистолет ближе к лицу и спокойно вдыхает – обязательный ритуал. Мин думает о том, что этот вздох может быть последним в его жизни. Но не боится. Ведь боятся должны его, он несёт Смерть. Резко выбивая дверь, омега устремляет пистолет напротив себя. Он уже готов выстрелить, вот-вот нажмёт на курок, но высокая мощная фигура заставляет замешкать – впервые на задании, и который раз перед ним. Высокий, до ужаса широкий, пугающий, громко дышащий дракон стоит посреди комнаты. Он – в костюме обсидианового цвета, в начищенных до блеска туфлях, на рукавах – запонки из белого золота, из воротника кремовой рубашки выползают чернильные узоры адского пламени, а волосы аккуратно уложены назад. Он медленно разворачивается на пятках, встречаясь сосредоточенным взглядом с лисьим дулом. – Привет, Юнги-я. Или лучше Мой Лорд? – легко приклоняет голову мужчина. – Какого хрена? – растеряно говорит омега. – Простите, что нет вина и вкусной еды, сегодня придется обойтись без этого, – усмехается альфа. – Я спрашиваю блядь, какого хрена ты тут делаешь, Намджун? – кричит Мин, увереннее сжимая рукоятку. Он – единственный, который смог. Он – последний, кто это сделал. Ким Намджун личный Император Юнги. Он- приручил смерть. Одним взглядом, одним рукопожатием, одним запахом он показал, кто есть кто. А он – Агма, вершитель судьбы Юнги. Его личный каратель, надзиратель, тень. Его личный Бог, вершина всего святого и грешного. Властный, опасный Ким, способный на поедание человеческих глаз и отрезанных языков. Легенда среди картелей, страх всех наркобаронов. Они встретились впервые на собрании картелей, куда Юнги взял его отец, чтобы посвятить в местные порядки. Юнец встретил жилистого мужчину в банкетном зале. Тот искусно попивал ром, держа в руках толстую сигару. Ким Намджун- известный в наркокругах своей жестокостью, изощренностью в убийствах и безжалостностью. Он – вершит наркотиками в стране. Он – главный конкурент картеля Мин. Альфа не знает, что такое любовь и слёзы. Он знает только власть и кровь. Это – его матери божьи. Его запах – крепкий лайм будоражит сознанье, выворачивает кишки наружу. Юнги тогда не сумел выдержать давление терпкого лайма. И в дальнейшем – продолжал сдаваться. – Не рад нашей встрече? – заговорил альфа. – Ты же сдох. Мне сказали, что ты мертвец, – сквозь хмурые брови говорит Юнги. – Как быстро расползаются слухи. Как змеи, – хмыкает альфа, опираясь об старый стол бедром, – если бы я не напиздел, Юни, я бы давно гнил в земле на твоем заднем дворе или саду. Твой отец настолько одержим деньгами и властью, что готов был застрелить меня в любой момент. – Ты не хотел уступать ему своё место? – хмыкает омега. – Я не хотел уступать ему тебя, – подрывается альфа. Он стоит напротив, дуло пистолета упирается в центр грудной клетки. – Пиздишь, – сплевывает Мин, кривится. – В этот раз нет, котёнок, – мягко улыбается Нам, – я не хотел тебя на дно утащить. Он ведь убил бы тебя, если бы узнал о нас. Только представь, Агма – повелитель индустрии, страх всех торговцев, император – спит с сыном главы конкурирующего картеля. Чхуко нас обоих пристрелил бы нахер. – Эта херня не прокатит, Нам. Я забираю товар и съёбываю, – шипит Юнги. – Ах, наркота. Ее уже доставили до вашего склада. По–другому я бы не смог тебя вытащить, прости, – хмыкает Джун, поджигая сигарету. – Уёбок. Хер с тобой, – омега опускает пистолет, пряча ее за пазуху. – Мы давно не виделись, Юнги-я, – выдыхает густой клубок дыма альфа. – Сраных полтора года, Ким, – зачесывает волосы назад Мин. – Я раньше не мог, не был уверен в силах, – спокойно отвечает альфа. – Или не был уверен во мне? Думал, что подставлю, если объявишься? – облизывается омега. – Хуйни не морозь. Я в тебе уверен больше чем в себе. Сильно ты мне запал в душу, Юни. Прости старика, а, малыш, – откидывает недокуренную сигарету Ким в сторону и расставляет руки для объятий. – Хуй за щеку не хочешь? Я не та малолетка, которая раньше тебя ждала с ножками расставленными, я тоже много повидал, Джун. Не думай, что сможешь меня обвести, больше нет, – выгибает бровь омега, складывая руки перед собой. – Я никогда не пытался тебя обмануть, и то, что я чувствую сейчас и говорил тебе раньше – ничто другое, как правда. Впервые в жизни я не солгал, – жует губу альфа. Юнги молчит. – Будь слабым передо мной, Юнги. Не бойся слёз и эмоций. Я не твой отец, я не убью за безволие, – подходит ещё ближе альфа, хватая омегу за плечи. Юнги опустил голову вниз. Он не хочет смотреть Агме в глаза, ведь знает, что проиграет. Всю жизнь – одни выигрыши, краха потерпеть он себе не может позволить. Но перед ним – умереть хочется или переродится в что-то светлое, чистое. Его – каждое утро и ночь видеть охота. Вкус его губ желается каждый миг ощущать. Юнги позволил ему себя приручить. И это, пожалуй, самая главная победа в жизни. Омега медленно поднимает голову и встречается с хищным взглядом серых глаз. Впервые за долгое время, скучая. По щеке медленно скатилась маленькая слеза – одна, скупая, выжатая. Мин не плакал никогда, перед ним – позволил. Сдался, приклонил голову. Юнги сгребает его в объятия и сжимает мускулистое тело крепко–крепко. Тихо, без лишних движений, умиротворенно. Намджун подцепляет маленький подбородок пальцами и поднимает чужую голову со своего плеча. Он наконец видит маленького, беззащитного парня, который жаждет свободы. Ким вынул из стального тела – хрупкую душу и волю. Он утирает большим пальцем редкие слезинки и мягко целует в щеку. Большего не позволит – пока Чугым не разрешит. Мин поддается первым. Он впивается в пересохшие губы требовательным резким поцелуем. Омега сминает половинки, облизывая языком засохшие ранки. Альфа притягивает родное тело за талию и сжимает. Намджун языком врывается во влажный рот и проходится им по нёбу, щекоча десна. Ким победно улыбается в поцелуй, ещё больше углубляя его. Омега под его натиском плавится, течёт лужей жидкого золота, нависает на руках. Мин не в силах стоять на ногах, уцепился в сильные предплечья Агмы, вися неживой куклой. Ким подхватил своего мальчика, заставляя того ногами обвить талию. Их поцелуи – беспорядочные, хаотичные. Губы с новой силой встречаются в схватке, терзая друг друга. Волна страсти и желания с головой накрыла пару. Джун широким шагом двинулся к столу. Усадив тонкую фигуру на него сверху, альфа сжал чужие бедра в руках. Омега на это призывно застонал, шире расставляя ноги – провоцирует, приглашает. Стянув тесный пиджак, альфа откинул его в сторону, не разрывая поцелуй. Так давно хотелось, так давно желалось. Юнги расстегнул свою рубашку, кажется, порвав пару пуговичек. Он спустил ее с острых ключиц и выкинул прочь. Намджун оторвался от пухлых губ со вкусом рома, произнес: – Произведение искусства. Идеальный, – мягко прошептал Ким. Он пустил цепочку поцелуев по лебединой изящной шее. Затянув петлю, он запечатал меткой адамово яблоко – шикарный ошейник. Альфа спустился вниз к соскам, зализывая их как верный пёс свои раны. Кончик острого языка щекотал твердую бусинку, выводил восьмерки, напирал. Юнги закатывал глаза от наслаждения, стонал господское имя. Он упал спиной на старый стол, не брезгуя запачкаться. Сейчас это его волнует в самую последнюю очередь. Главное, что он рядом, что адски приятно, и что в груди горит чертовски. Приятно чувствовать, что – жив. Капельки слюны стекают по подкаченному телу, скапливаясь в районе пупка. Руки альфы оглаживают все грани бледного тела, блуждают по тонкой коже, изучают. Намджун спускается ниже, елозя языком по заметным кубикам. Юнги дрожит, сопение сопровождается стонами, рассудок мутнеет. Альфа стягивает с омеги штаны и белье одним рывком, отшвыривая прочь. – Мой Юни такой мокрый здесь, – он проводит кончиками пальцев по часто сжимающемуся колечку мышц, вырывая из Мина страстный стон, – только представь, как я возьму тебя на этой рухляди, как ты будешь кричать, молить остановится. Как будешь своими коготками царапать мне спину, впиваться ими в шею. Как слёзы будут течь с твоих прекрасных глаз, а слюни капать из уголков губ. О, я думаю это будет восхитительно. Ты такой грязный, Мой Лорд, – шипит змеем искусителем Намджун. Он облизывает два пальца, обильно смазывая их слюной. Альфа опускает кисть ниже, прямо к истекающей смазкой дырочке. Круговыми движениями обводит колечке, не входит – дразнит. – Джун..быстрее, – шепчет Юнги, елозя попой по деревянному столу. – Что я слышу? Неужели сам Чугым умоляет простого смертного? Не смею ослушаться приказа.. мой Господин, – внизу, прямо у копчика отвечает на слова младшего Намджун. Он облизывает внутреннюю сторону правого бедра, оставляя багровый засос. Возбуждение в штанах неприятно давит, пульсирует. Пунцовая головка горит, потираясь об ткань боксеров. Альфа чувствует, как штаны пропитываются предэякулятом. Член Юнги дергано реагирует на каждое прикосновение Кима. Ствол жжет, требует внимания. Капли смазки капают на низ живота, стекают к гладкому лобку. Там – личная метка владельца миновской души. Татуировка ручной подписи Кима. Альфа подписал право владеть телом и разумом Юнги. Печать поставлена на загривке. Два пальца проталкиваются глубоко внутрь омеги. Юнги истерично кричит, хватаясь руками за стороны стола, облизывает верхнюю губу, рычит. Смазка хлюпает, стекает по запястью Намджуна. Он ритмично трахает омегу средним и безымянным, вырывая из Мина томные вздохи и стоны. Ким облизывает Юни внизу, проходит языком по личной подписи, лижет пупок, трется кончиком об кожу. – Д-да..Ещё! – кричит на всю глотку Юнги. Намджун про себя хмыкает. Он продолжает трахать уже опухшее колечко пальцами, сгибая их внутри и раздвигая на манер ножниц. Проталкиваясь ещё глубже, Ким нажимает на внутреннюю стенку. Юнги восторженно кричит, захлебываясь слезами и мольбами продолжить. Намджун стимулирует простату сильнее, натирает ее, ласкает. Омега сверху теряет рассудок, он потный, весь в слюнях и смазке, голова ужасно кружится, уши красные, щеки горят. Он хочет большего, поэтому приподнимаясь на локтях, достает до шеи альфы и тянет на себя. Мин требовательно и страстно целует старшего – покусывает, лижет половинки, ударяется зубами, рычит в поцелуй. Движения правого запястья замедляются, но пальцы остаются в горячей дырке. Пухлые стенки сжимают фаланги вместе, пуская разряды тока. – Мой мальчик такой вкусный, прямо хочется съесть, – альфа вытаскивает пальцы из омеги и облизывает. Он ликует, ощущая горьковатый вкус любимого рома на языке. Ким пододвигается ближе к лицу Мина и прямо у кончика носа клацает зубами. Хищник поймал свою жертву. Намджун целует сильнее, страстнее, чертовски притягательней. Он правой рукой расстегивает пуговицу, ерзает ширинкой, оттягивает белье. Схватив пульсирующее возбуждение у оснований, Ким пристроил мокрую головку к пухлой дырочке. –Намджун, прошу-у, –прикрыв глаза шепчет Юнги. Схватив омегу под коленками, Ким вошел наполовину. Тугие и мокрые стеночки, непозволительно приятно сжали толстый член. Мин кричит, царапает смуглые, широкие плечи до кровавых полосок, притягивает ближе. Альфа толкается до конца, упираясь лобком об мошонку омеги. Он выдыхает сиплый воздух, сжимая чужую кожу до покраснения, даёт привыкнуть. – Ну же..двига-а-а, –не успевает договорить Мин, как Ким перебил его, сделав грубый точный толчок. Головка давит прямо в простату, стимулируя ее еще сильнее. Громкие шлепки, сиплые вздохи и утробные рыки–стоны. Два жгучих тела разжигают в центре комнаты адский костёр. Намджун двигается резано, чётко, грубо. Он хватает бледное тело за талию, бедра, икры. Альфа трахает Чугыма будто в последний раз. Тот, громко стонет, молит Кима не останавливаться, а напирать еще больше. Они не знают, что такое ласки, они терзают друг друга сполна. Глубокие, размеренные толчки сопровождаются ударами мошонки об мокрую задницу Юнги. Ниточки–паутинки соединяют оголенные участки кожи, все тело пульсирует, виски сдавливает. Юнги чувствует, что вот-вот отправится на тот свет, и с божьим именем на губах застывает в крике. – Я..я сейчас..ах..кончаю-у, – кричит омега, ударяя ладонями об деревянный стол. Белая жемчужная струйка пачкает плоский живот, мелкие капли попадают на подбородок. Юнги пытается дышать, но сердце будто выскочит сейчас из груди – стучит как бешенное. Рёбра хрустят, ломаются. Омега облизывает сухие кровоточащие губы наблюдая за альфой. Ким напряжен – желваки на шее скачут, мышцы перекатываются, дыханье частое. А капельки пота стекают по смуглому подкачанному прессу. Он сжимает тонкую кожу в руках ещё сильнее, та уже жжет. – Ах..ты сводишь меня с ума, – последнее, что выдавил из себя альфа. Он вышел из адски горячего тела и обильно кончил омеге на пах. Белые струнки выстреливали, капали на покрытую красными пятнами кожу. Ким сжал член у основания и провел кулаком вниз – выдавил все до последней капли. Он упал на младшего сверху, поглаживая дрожащие коленки. – Хочешь, сбежим? – хрипит Намджун. – Ты сошел с ума, отец прикончит нас, – Юнги зарылся пальцами в любимые шелковистые волосы. – Я спрячу нас ото всех. Мы будем вместе, всегда, – отрезал альфа и прижался своими губами к чужим. Смерть и грех – пропорциональные понятия. Одно без другого существовать не может. Они – гиблые души, которые будут гнить в аду. Но вдвоем не страшно. Они – вершители жизней, главы человеческих судеб, провозглашенные Божества, святые образы. Горя в одном огне, они забывают о собственных жизнях – думают об общей. Воздух на двоих, пища на двоих, кровь на двоих. Одно тело – один сосуд. Смерть не может без греха. Грех – ничто без смерти. Чугым сгорит без Агмы. Агма невозможен без Чугыма.Зло имеет свое начало и свой конец. Но святое зло – вечно.