Одержимость

      Гай Гисборн, сколько себя помнил, ненавидел все семейство Хантингтонов. За то, что замок у них — настоящая крепость, способная выдержать не только набег банды грабителей, но и осаду целой армией, а не жалкая развалюха, стены которой дрожат от порывов зимнего ветра. За то, что к мнению старшего Хантингтона прислушивался даже сам король, не говоря уже о шерифе и владельцах соседних поместий. За то, что младший Хантингтон мог позволить себе наряжаться в шелка и бархат не только ради присутствия на каком-либо торжестве, но и просто выезжая на охоту. За титул, за конюшни с арабскими скакунами, за бескрайние угодья... и еще за многое другое.       Когда Гисборн узнал, кто был его настоящим отцом, у него появилась еще одна причина для ненависти.       Время шло, зима, весна, лето и осень сменяли друг друга согласно движению солнца, Хантингтоны богатели, Гисборны потихоньку разорялись. Гай поначалу рассчитывал поправить свое финансовое положение женитьбой на Мэрион — богатой наследнице, над размером приданого которой завистливо вздыхали даже те, кто пока еще не собирался обзаводиться семьей. Ему было все равно, сможет ли она полюбить его. Скорее всего, потому, что он сам никого не любил. Женщины вообще мало его привлекали — так, переспать с очередной «подругой на одну ночь», даже не спрашивая имени, а наутро забыть о ней. Мэриан, по крайней мере, была умна, красива и хорошо воспитанна, с ней не стыдно будет появиться в обществе, даже (а чем черт не шутит?) при дворе принца Джона. Да и Ричард, вернувшись из Палестины, не преминул бы одарить монаршей благосклонностью мужа своей крестницы.       Но не сложилось. Чертов Хантингтон и тут его опередил — Мэриан влюбилась именно в него.       Тогда Гисборн поступил на службу к шерифу и начал пристально следить за своим единокровным братом, рассчитывая, что рано или поздно тот оступится, совершив нечто предосудительное, что-нибудь такое, чтобы можно было обвинить его... да в чем угодно — хоть в государственной измене, хоть в пособничестве бандитам. В своих мечтах Гисборн видел брата в тюрьме или на плахе и каждый вечер ложился в постель с мыслью о том, что завтрашний день обязательно приблизит осуществление его мечты.       По капризу судьбы подобные желания иногда сбываются. Хантингтон оказался даже не пособником бандитов, а их главарем, тем самым таинственным незнакомцем в капюшоне, который занял место погибшего в бою Локсли по прозвищу Робин Гуд. Но к тому времени, как это выяснилось, Гай уже перестал желать смерти своему брату. Теперь ему хотелось совсем другого — запереть его в подземелье своего замка, спрятав от всех, постепенно приручать, пока Роберт, глядя ему в глаза, сам не скажет: «Возьми меня, Гай... Хочу быть твоим...»       Хантингтон стал для него настоящим наваждением, и Гай возжелал его так, как ни одну женщину.       Словно обезумев, Гисборн целыми днями в одиночку рыскал по лесу, рассчитывая найти неуловимого Робин Гуда. И однажды нашел — в стороне от тропы чуть слышно треснула ветка, Гай обернулся и увидел Хантингтона, целящегося в него из длинного лука.       — Эй! Ты что-то ищешь в моем лесу?       Гай посмотрел ему в глаза и честно ответил:       — Тебя.       — Зачем же? Решил заработать назначенную за мою голову награду?       — Нет. Деньги мне больше не нужны. Я хочу сразиться с тобой один на один.       Хантингтон вдруг улыбнулся и опустил лук.       — Ну что ж, неплохое желание... Ты знаешь, а я не против! Вот только не сегодня, у меня еще много дел. Через два дня у большого дуба, на рассвете. Так устраивает? Разумеется, я рассчитываю, что ты придешь один, а не прихватишь с собой шерифа с его солдатами.       — Хочешь... — у Гисборна перехватило дыхание, — ...я поклянусь спасением души?       — Да что мне до твоей души, — беспечно махнул рукой Хантингтон, — честного слова будет достаточно. Я, разумеется, тоже буду один.       Время тянулось бесконечно, и в назначенный день Гай едва удержался от того, чтобы кинуться в лес задолго до рассвета.       Разумеется, он не собирался убивать брата. Достаточно было ударить его так, чтобы оглушить. Увезти в свой замок и там, скрывшись ото всех, целовать эти упрямые губы, ласкать это стройное и сильное тело, овладеть им... и получить наконец то, что оказалась не способна дать ему ни одна женщина.       Хантингтон уже ждал на условленном месте, и Гай, едва лишь увидев его, поверил, что все получится, что он легко сможет совершить то, что задумал.       И верил до тех пор, пока не поскользнулся на влажной от утренней росы траве.       Он не почувствовал боли, только в груди вдруг стало нестерпимо горячо, а земля ушла из-под ног. Небо низко наклонилось над ним, качнув узловатыми ветвями, и тогда Гай понял, что лежит на земле, у корней известного всей Англии Шервудского дуба. Хотел покрепче сжать рукоять меча — и не сразу догадался, что выронил его. Попытался встать, но земля не отпускала, словно вцепившись в его тело стеблями трав. Смог лишь повернуть голову, ища взглядом своего противника.       Роберт Хантингтон, известный также под прозвищем Робин Гуд, стоял в двух шагах от него и старательно очищал меч от крови пучком травы.       Лицо у него было спокойное, но слегка растерянное, словно случилось то, к чему он был не готов.       Тогда Гай Гисборн все понял.       — Роберт, я умираю?       Хантингтон кивнул.       — Да, Гай, ты умираешь. Если хочешь, я позову священника.       — Не стоит. Я столько грешил, что не успею перечислить даже половину своих грехов.       Впрочем, в одном из них Гисборн и не собирался раскаиваться — в том, что не только завидовал брату и всю жизнь ненавидел его, но и любил, и желал обладать им — до безумия, до готовности отдать душу за возможность осуществить свое желание.       — Роберт, не уходи... Останься, пока я...       — Хорошо, Гай, я буду с тобой до конца.       К удивлению Гисборна, Хантингтон подошел ближе, сел рядом, даже взял за руку.       — Я знаю, что мы братья, и сожалею о том, что нам пришлось стать врагами, но ведь ничего уже нельзя изменить. Я не держу на тебя зла и хочу надеяться, что ты тоже меня простишь.       — Прощу... если выполнишь одну мою просьбу...       — Выполню... — Хантингтон после недолгих размышлений кивнул, — ...если, конечно, это будет возможно. Ты же не попросишь меня пойти к шерифу и сдаться?       — Нет, что ты, — Гисборн нашел в себе силы усмехнуться, — пусть дядюшка шериф сам разбирается. Роберт, я хочу, чтобы ты меня поцеловал.       — Поцеловал? — Хантингтон слегка растерялся. — А... ну да... мы же братья.       С этими словами он наклонился, обнял Гая и легонько прикоснулся губами к его щеке.       — Ты не понял... Я хочу, чтобы ты поцеловал меня... как мужчина женщину...       Брови Хантингтона удивленно взлетели вверх.       — Что?! Зачем? Ну ладно... раз это твое последнее желание, хотя я ничего не понимаю.       Гисборн подумал, что умрет от счастья, когда его губ коснулись губы Роберта Хантингтона — его брата, врага, соперника, недосягаемой и запретной мечты. Поцелуй длился целую вечность — пока обоим хватило воздуха, Гай смог дотянуться рукой до волос Роберта, перебирал пряди кончиками пальцев, удивляясь их мягкости и жалея, что время невозможно остановить, что еще несколько мгновений — и все кончится: он уйдет навсегда, а Роберт Хантингтон останется, будет сражаться с врагами, охотиться на оленей в Шервудском лесу, любить женщин и, может быть, изредка вспоминать и о нем.       Потом Роберт осторожно опустил брата на траву, сел рядом, по-прежнему держа его за руку, и о чем-то задумался, глядя поверх крон деревьев.       Казалось, прошли тысячелетия, а Гай Гисборн все еще был жив, чувствовал тепло руки брата, смотрел, как ветер играет его волосами, и готовился распрощаться с этим миром навсегда. Без боли, без ненависти, лишь с легким сожалением о том, что не могло сбыться.       Но тут Хантингтон заговорил, и все рухнуло.       — Кажется, я понял, в чем дело. Ты, должно быть, хочешь, чтобы я передал Мэриан твой прощальный поцелуй? Клянусь, я сделаю это!       И рука Гисборна сама потянулась к рукояти спрятанного в голенище сапога ножа. Потому что чертов Хантингтон окончательно все испортил.