В ушах шумит, виски пульсируют так, будто на голову надели бесчисленное количество резинок как в сраном челлендже с арбузом, и ждут, когда же он лопнет. Вот и я жду, когда же моя голова лопнет. Лопнет, чтобы больше не шляться по стерильно надраенным коридорам этой больницы. Лопнет, чтобы не слышать этот монотонный, грамотно поставленный голос с долей сочувствия и понимания.
–…Лимфобластный лейкоз.
Снова проваливаюсь в омут, снова закладывает уши, слышу все будто нахожусь под тоннами воды и где-то там, на суше, до меня пытаются докричаться.
Слышу, как рядом всхлипывает мать и заботливо поглаживает по плечу. Пытается поддержать меня, хотя самой поддержка нужна, наверно, даже больше, чем мне.
–И какие наши дальнейшие действия? – мама прижимает дрожащие пальцы к губам и часто моргает. – Что от нас требуется? – боится. Боится задать свой самый страшный вопрос.
Как долго? Как долго ему осталось? Боится то ли меня испугать этим вопросом, то ли самой узнать ответ, который так страшно услышать. Мало? Достаточно? Есть шансы на выздоровление?
Или как там с этим раком? Выздоравливают или просто медленно гниют?
Пиздец.
Пиздец. Пиздец. Пиздец.
Разве у богатеньких детишек не все хорошо до тех пор, пока их родителей не объявят банкротами на всю страну? Разве у них не все хорошо, пока есть на что веселиться, принимать дурь и развлекаться, спуская деньги на бухло и фигуристых девочек? Разве сейчас я не должен быть с друзьями в вечер пятницы вместо какой-то клиники с белыми стерильными плитками на стенах?
Сжимаю челюсть да так, что зубы скрипят друг об друга, сжимаю кулаки.
Давай, проснись. Будем считать, что это сон на нервяках после сдачи всех анализов. Что это просто плохой сон перед походом ко врачу, который скажет, что все хорошо. Что кровь из носа всего лишь от давления, а бессонница от духоты даже при открытых окнах в -5 и отключённом отоплении от хрен-знает-чего.
–…конечно же. А в дальнейшем будем также назначать встречи, и по ходу дела корректировать план лечения. Думаю, пока на сегодня все.
Мужчина в белом халате встает из-за своего стола и мама, сидевшая напротив встает на ноги. Благодарит, говорят что-то друг другу на прощание и направляются к выходу.
Идем молча по коридору.
Не говоря ни слова садимся в машину.
Снова всхлипывает.
А у меня даже ни одного слова на языке не вертится. Башка ватная. Должен жалеть ее или себя из-за того, что скоро буду блевать кровью и подохну в какой-нибудь палате в окружении врачей?
А может до того, как рак сожрет меня, грохнусь где-нибудь у дороги и разобью голову об бордюр? Да и сверху машиной желательно проехаться, чтоб наверняка.
–Бабушке не говори, – говорю впервые за долгое время маме. – Потом сам как-нибудь, а то сердце у нее…
–Да, слабое, – договаривает за меня.
Телефон в кармане начинает вибрировать в сотый раз.
Я так и не сказал Альберту, что никуда не пойду вечером. После школы наобум ляпнул, что увидимся как обычно вечером.
Не рассчитывал я на то, что врач скажет, мол «Поздравляю, у вас рак!».
Кто, блять, вообще мог на это рассчитывать?
Обычно семнадцатилетним парням говорят да у тебя это все от телефонов и бухла. Пропишут пустяковые таблеточки и скажут больше спорта, меньше пива.
Кто мог подумать?
Сбрасываю вызов.
Стоит ли пойти?
Или нет? Я же типа больной такой. Рак же у меня. Должен теперь сидеть дома, пить таблетки, лысеть и сдохнуть.
Или как там это все работает?
В воспоминаниях всплывает фильм «виноваты звезды», на который я водил Ритку. Она тогда потом неделю выла по мальчику, который умер в конце. Он, кстати, не лысый был.
А я буду? Если буду, то скрывать долго не получится, доебут же все. А потом встав на школьную парту, драматично произнесу свой диагноз и буду ловить на себе сочувствующие взгляды.
Может тогда Рита меня простит и будем мы до конца моих дней вместе. Поревет по мне, как по тому мальчику из фильмов. А потом?
Как вообще все потом будут жить?
Мама, у которой я вообще единственный сын или Альберт, который продолжает названивать на мой телефон без остановок?
Снова скидываю.
–Высадишь меня возле Альберта? Подышать воздухом хочу, - перевожу взгляд на маму. Она, кажется и вовсе сейчас по инерции ведет машину до дома, не дорогой голова забита.
–Уверен? – спрашивает, не отводя взгляда от дороги.
–Ну да, – пожимаю плечами. – Договорились вечером встретиться, пятница же.
Она согласно кивает. Не знает, как реагировать на все это. Не понимает, делать ли вид, что все как раньше или носиться над мной теперь как курица-наседка и спрашивать каждые пять минут как мое самочувствие.
Да я и сам не знаю. Надо было у врача спросить, как ведут себя в таких случаях. Я с ним кроме приветствия при входе в кабинет ни словом не обмолвился.
Мама заезжает в знакомый двор и останавливается у нужного подъезда.
–Звони если что.
Никогда такого не говорила. Никогда не было этих «если что». Даже пьяным в стельку и с ножом в печени не поехала бы за мной. Отправила водителя или вызвала бы такси. Но никогда не говорила про эти «если что».
–Вдруг понадобится...
–Я понял тебя, я позвоню, – перебиваю ее не давая договорить.
Как же неловко. Я вообще не знаю, как с ней разговаривать. Вижу по ней что дай ей волю заорала бы в голос и залилась слезами. Более чем уверен, что, когда я поднимусь в квартиру к приятелю, именно так она и сделает.
–Напиши мне, когда доедешь до дома, – быстро проговариваю, выходя из машины. Получаю лёгкую улыбку в ответ, закрываю дверь и направляюсь к домофону. Альберт открывает двери даже не спросив кто пришёл, видимо на квартире уже полно народу.
Нажимаю на кнопку вызова лифта.
Стоит ли сказать Альберту про болезнь? Друг же, как-никак, должен знать.
Захожу в лифт и выбираю нужный этаж.
А может не помру?
Может все не так плохо и все обнаружили на ранних сроках. Может подлечат меня пилюлями, сиропчиками, пропустят дозу химии по организму и рак помахав ручкой даст по съебам из моего организма.
Выходя из лифта подхожу к нужным дверям, откуда доносятся еле слышные голоса и музыка. Точно много народу припер к себе.
Нажимаю на дверную ручку и захожу в квартиру. Музыка становится в разы громче, половина коридора заставлена различной обувью от кроссовок до знакомых чёрных туфелек на шпильке.
–Ты где пропадал? – в коридор вылетает Альберт со стаканом янтарной жидкости в руке, - Я до тебя дозвониться не мог. Договаривались ведь на вечер.
–Да, помню, – голос хрипит, очень хочется курить.
Похлопав по карманам понимаю, что не взял с собой пачку излюбленных сигарет. Ещё бы взял, конспирация от родителей же, мать если узнает поведёт ещё и легкие проверять.
–Отец сегодня освободился с работы пораньше, ужинали с семьей, ты же сам знаешь, что будет если увидят телефон за столом, – вру я. Нет, не стану я ему говорить про больницы и диагнозы, хотя бы не сейчас. Не сейчас, под гул друзей и громкие басы. Не в его подвыпившие сознание выдавать такую информацию.
Потом.
Альберт в ответ кивает и жестом приглашает в комнату к остальным ребятам.
Прохожу в основную комнату и мне в руки сразу протягивают бутылку пива, половину которой выпиваю залпом.
Очень хочется курить.
–Я тебя уже и не ждал, – Степа сидит на кресле, прижимая к себе Олю, которая сидит у него на коленях и грустно улыбается мне в знак приветствия.
По ее глазам вижу, что снова посрались. Снова ляпнул ей очередную гадость, а она и проглотила, будто заслужила это. Будто нагрешила в прошлой жизни и сейчас отрабатывает наказание встречаясь со Степой. Любит его, дура, хотя он об неё ноги вытирает.
Черт знает, как они вообще сошлись.
Олька хоть и до безумного симпатичная, но из обычной семьи, где мать вытягивала ипотеку на квартиру где-то за МКАДом, не в самом лучшем районе Москвы. Таких, как Оля, Степа не то, что недолюбливает. Он их презирает. Презирает всех тех, кто не смог встать на ноги и обеспечить себя и своё чадо.
Оля и ещё трое ребят попали к нам год назад в десятый класс по программе какой-то «возможности» и получили стипендию на бесплатное обучение в школе для ребят, которые учатся в ней за деньги богатеньких мам и пап. Степа тогда пиздел без умолку около полугода, что этой грязи здесь не место, но потом на одной из тусовок на квартире у Альберта спелся с Олей. Бегал за ней пару месяцев, кричал под балконом слова о любви, а она в свою очередь не сильно то и сопротивлялась. В первый же месяц отношений пристроил ее маму через связи отца на хорошую должность, и они из квартирки в ипотеку переехали летом в хороший дом в хорошем районе.
Помимо Оли из той программы пришло ещё трое парней. Один из них Добрый, который Женя, сидит прямо сейчас на диване и болтает с незнакомым парнем. Женя был прозван Добрым далеко не из-за чудного характера, а из-за фамилии Добровольский. Характер у него наоборот был отвратительным. Со Степой, например, у него любой разговор переходил в перепалки, где они друг другу под конец готовы были начистить рожи, если бы никто не оттаскивал их друг от друга. БОльшую часть неприязни Степы к Жене я иногда списывал на ориентацию второго, которая была голубее ясного неба летним днем. Хотя не могу знать наверняка ни о самой ориентации, ни настоящей причине ненависти.
Узнал я об этом только в предновогоднюю вечеринку в местном клубе, которую устраивала вся параллель уже выпустившегося класса. Его тогда зажимал в одной из кабинок странный мужик. Не могу, конечно, сказать с полной уверенностью, он был бухущим до чертиков уже после полуночи, но Жека в тот момент не особо то и вырывался из мужских рук.
В нашу компанию он попал через Альберта. Они каким-то образом сразу нашли общий язык между собой, буквально с первых дней прихода в школу, с тех пор и ошивается практически на всех вечеринках и посиделках.
–Есть сигареты? – перевожу взгляд на Степу, который в ответ протягивает пачку с зажигалкой.
Закуриваю прямо в квартире и выхожу на балкон, холодный ветер сразу же задувает в волосы. Приятно.
Выдыхаю дым и наблюдаю как растворяется в воздухе. Хочется раствориться в воздухе прямо с дымом, истлеть прямо как сигарета в руке. Желательно прямо сейчас. Прямо в это секунду.
В секунду, когда на балкон укутавшись пледом выходит Рита и забирает из моих рук сигарету, делая затяжку.
–Ты же бросила, – разворачиваюсь к ней и наблюдаю за ней.
–Как видишь, нет.
Рита стряхивает пепел в воздух и разворачивается ко мне. Теперь смотрим друг на друга.
–От тебя то избавиться не получается, а ты про курево говоришь.
–Это означает, что я прощен? – спрашиваю, на что в ответ получаю смешок.
–Ни за что, Мира, – снова делает затяжку. – Без тебя хоть и туго, но с тобой невыносимо.
С Ритой отношения у нас не сложные, нет. Они никакие.
Мы начали встречаться с ней летом после сдачи экзаменов в девятом классе. Я на нее никогда не смотрел с интересом как к противоположному полу, пока не уехали вместе в загородный лагерь, попав в один отряд.
Через неделю мы пошли в поход с ребятами и вожатыми. Когда старшие уснули мы у костра сели играть в бутылочку на поцелуи.
Тогда мы и поцеловались, а позже Рита призналась, что влюблена в меня с восьмого класса. Чувств к ней особых тогда не было, но я решил, что в свои шестнадцать стоит попробовать поиграть в отношения.
Поиграл. Чувства появились, а у нее, наоборот, пропали. Начали регулярно ругаться. Ей нужно было личное пространство, а я ревновал как собака, бегал, вынюхивал каждого ее хахаля, одному даже рожу набил.
Бегал, дарил цветы, подарки. Бегал, просил вернуться.
А она сказала, что хоть и любит меня, но быть со мной невыносимо.
Оставила меня как мальчика на побегушках. Стало грустно – позвонила. Захотела покрасоваться в клубе перед подружками а-ля «смотрите какое у меня новое платье и заботливый мальчик» – позвонила.
–Ты ведь и сама понимаешь, что скоро все будет хорошо, – наблюдаю за тем, как она делает последнюю затяжку и выкидывает окурок с балкона в пустоту.
–Да, будет. Только у тебя будет свое хорошо, а у меня свое. Может через месяц, а может ближе к лету. Будет. Только не у нас с тобой, а по отдельности, мой хороший.
Дразнится.
Погладив по щеке заходит на носочках обратно в комнату, прикрывая за собой дверь, а я так и остаюсь один на балконе.
***
–Ты обещал мне.
–Я ничего тебе не обещал, Оль, – Степа выруливает на заправку. – Я сказал лишь что спрошу у отца. Я не обещал найти работу твоему всратому дружку.
–Хватит его так называть.
Очередная перепалка. Думаю, что если бы не проторчал весь вечер на балконе квартиры, то узрел около пяти таких между ними. Перепалок по поводу и без. Перепалок из-за косых взглядов и пустых обещаний.
–Ты не устала от него? – спрашиваю я, как только друг выходит из машины. – Он же ведет себя как мудак.
–Ты же его друг. Разве не должен поддерживать его? – вопросительно приподнимает бровь и смотрит на меня через зеркало заднего вида.
–Друг, но это не оправдывает того факта, что он мудак, – я пожимаю плечами.
Мы со Степой хоть и дружим с начальной школы, но факт остается фактом.
Степа самый редкостный мудак. Разве что друг верный, но точно не партнер в отношениях. Пальцев на руках не хватит сосчитать сколько раз он ходил налево за все время их отношений.
А Оля знает. Знает, но молчит.
Терпит.
Знает, что как только бросит Степу, то полетит из школы. Сердце заживет, но полетит ее мать с работы. Возможно, даже полетят из дома обратно в квартиру, на которую придется оформлять ипотеку и сводить концы с концами.
–Может ты можешь помочь, Мир? – Оля поворачивается ко мне.
–Чем?
–У Женьки бабушка после инсульта слегла, мать и так еле семью тянула, так сейчас еще и лечение оплачивать в клинике нужно, – закусывает губу и пытается всеми возможностями надавить на жалость. – Может спросишь у кого-нибудь на счет работы. Даже тем же официантом в ресторан?
–Настолько все плохо, что даже сам официантом устроиться не может?
–Может, но устроится в забегаловку, где будут копейки за полсмены платить, – Оля вздыхает и разворачивается обратно, наблюдая за Степой. – А если через связи, то можно и в хорошее заведение устроиться и на одних чаевых вывозить все.
–А у самого язык отсох помощи попросить? Не в ладах со мной и Степой, так мог хотя бы у Альберта спросить.
–Гордость же жмет, – отвечает она. – Узнай, пожалуйста.
Степа садится обратно на водительское сидение и смотрит то на меня, то на Олю.
–Ты и до Мира доебалась со своим дружком?
И снова начинают ругаться. Снова решают кто прав, а чье мнение никому не интересно.
***
Возвращаюсь домой около часа ночи.
В доме тишина и темнота. Более чем уверен, что отец попросту еще не вернулся домой после работы, а проходя мимо столовой вижу пустую бутылку из-под вина.
Значит мать прорыдав и напившись уснула.
Надеюсь, что, хотя бы уснула в своей комнате. Да хотя бы на кровати.
На душ не остается сил. Сбрасываю с себя одежду на пол и падаю на кровать.
Перед тем как провалиться в сон думаю только о том, что в список «важных дел перед смертью» можно внести помощь нуждающимся.
Помощь нуждающимся голубоглазым мальчикам на определенных условиях.
