***
Голос Нефертири высок и звучен, но вместо прежних улыбок он вызывает на лицах стражников фараона только удивление и страх. На лбах их образуются глубокие морщины, брови сдвигаются к переносице — такая резкая смена выражений лиц на время деформирует татуировки, которыми покрыта тёмная мужская кожа. Стражники отчаянно мчатся к своему Господину — в ту сторону, куда им указала Нефертири, — после чего с силой толкают огромные золотые двери. Перед ними разворачивается ужасающая, будоражащая картина, предшественницей которой была развернувшаяся между Сети I, Имхотепом и Анксунамун драма. В числе элитного отряда личной охраны фараона — Ардет. Он — один из тех отважных воинов, которые, глядя на стремительно умирающего Сети I, делают попытку остановить его наложницу. Имхотеп скрылся с места преступления со своими жрецами; до диалога с Нефертири, которому ещё только предстоит состояться, никто из меджаев и не подозревает о том, что их Господина прикончил верховный жрец, а потому от ложного осознания жестокой смерти Сети I от рук Анксунамун, его молодой наложницы, у них кровь стынет в жилах. Бей пытается схватить коварную виновницу преступления, но его сильная ладонь, словно по велению самих Богов, соскальзывает с руки Анксунамун, на коже которой до его прикосновения уже был размазан позолоченный рисунок. — Моё тело больше не его храм! — успевает прокричать Анксунамун перед тем, как вонзить в себя кинжал под пристальными взорами ошарашенных воинов. Казалось, что они были подготовлены ко всему, но кто же знал, что женщины (а уж тем более, наложницы) бывают настолько жестоки, подобно настоящим египетским Богиням? Этот измученный взгляд чёрных глаз, в которых нет ничего, кроме ярости и ненависти, ещё надолго останется в памяти Ардета, думает последний. И он остался.***
Бей, скрестивший руки на груди, вздрагивает, открывая свои карие глаза. Ветер развевает его волнистые густые волосы, а песок оседает на бесконечных слоях тонких тёмных одежд. Ардет помнит всё так чётко и ясно, будто это произошло вчера. Он помнит, как выслеживал хитрых жрецов во главе с Имхотепом по пустыне, пока наконец не вышел на их след, ведущий в Хамунаптру. Помнит увиденный и прерванный чёрный ритуал, помнит отчаяние в глазах бывшего верховного жреца почившего Сети I, помнит его влюблённый взгляд, которого не было на лице Анксунамун в момент её самоубийства. Бей помнит сильные руки Имхотепа, державшие Книгу мёртвых, и бездыханное, украденное из гробницы тело Анксунамун, которая, вопреки своей недавней биологической гибели, всё же подавала признаки жизни, когда элитный отряд фараона ворвался в святилище, увидев что-то не из мира сего — дух наложницы, снова покидающий этот мир. Ардет помнит свою веру в других Богов, помнит свою другую жизнь. Но пытки и убийства, вопреки всему, всё ещё висят на его совести — его, а не чьей-то другой. В то время стражи не думали о том, что такое мораль и добро со злом: они делали лишь то, что от них требовалось, выполняя приказы, иначе рисковали стать следующими жертвами изощрённых египетских пыток. Сейчас всё иначе. Прожив столько лет на этой бренной земле и толком не видя ничего, кроме пустынь и канувших в лету городов, Ардет сам решает, как ему поступать и что ему делать. Его руки развязаны, и он не стоит за спиной какого-либо фараона, защищая его шкуру ценой собственной жизни. Теперь это за его спиной огромная армия из меджаев, каждое поколение из которых Бей успел застать лично. Он опытен не по годам, но года — это лишь цифра, на которую выглядит Ардет, и ничего более. Спроси самого старшего из меджаев, и он скажет, что Бей правил им столько, сколько он сам себя помнит. Ардет живёт не один век, но на его волосах так и не появилась седина. Его взгляд по-мальчишески горяч, размах плеч и осанка — по-юношески уверенны, а разум холоден, как у сгорбившегося и пережившего сотню бед старика. Жизнь, длящаяся не одно тысячелетие, закалила восточного стража, так и не сумев сломать его, развратив сознание. Бея можно ранить, но нельзя убить — он, будучи воином, не отказывается от кровавых убийств, совершенных ради защиты всего живого; не отказывается от своей жесткой натуры, обточенной сухими ветрами пустынь. Он, будучи воином, не отказывается от чести и ответственности, возлёгших на его плечи, когда Ардет решил защищать мир от древнейшего зла. Копыта его коня успели изучить каждую песчинку на дюнах, одежды — познать ласкающий зов восточных ветров, а верный сокол-балобан не один раз облетел всю пустыню, передавая послания, написанные на древнем, непонятном европейцам языке. Бей знает десятки мифов, отсортированных в его мозгу, как в чёртовой библиотеке; в его голове — целые карты мёртвых городов, давно забытые языки и такие знания, которые искусили бы любого смертного. Но в некоторые моменты даже Ардет ведёт себя совсем как человек: он злится, раздражается и повышает голос, когда узнаёт, что сгинувший Имхотеп возвращён к жизни благодаря Книге мёртвых. Он вспоминает, как собственноручно закрывал его, вполне живого и смертного, в саркофаге, наполненном кровожадными жуками, пожирающими плоть. Вспоминает крики, вопли и рыдания, а потом смотрит в лицо своей новой знакомой, Иви, и видит в ней древний дух Нефертири. Пророчества с подачи Богов будто играют с Беем злую шутку, ведь Эвелин совсем не похожа на ту мудрую дочь Сети I, всеми фибрами своей души желающую смерти Имхотепу, убийце её отца. Нет, «новая» Нефертири, в отличие от своей предшественницы, даёт Имхотепу второй шанс. Или желает убить его собственноручно, отомстив за смерть Сети I? Ардет не уверен, что знает ответ на этот вопрос, но уверен в том, что с такой союзницей Имхотеп снова сгинет, во веки веков пребывая в Царстве мёртвых. Ардет ведь защищает мир от всего на свете: от древних пророчеств, разгневанных божеств, зловещих египетских книг и самой главной проблемы Земли — от любопытных глупцов, сменяющих друг друга из поколения в поколение, из столетия в столетие. Вопреки всем догадкам и замыслам, это никогда не было исключительно желанием самого Бея: в какой-то момент Боги выбрали именно его для этой благой цели, посчитав Ардета лучшим вариантом из всех когда-либо существовавших на этой планете людей. И он, ассимилировавшись и уверовав в новое воплощение своих Всевышних Господ — Аллаха, — молится ему перед каждым боем, словно в последний раз. …ведь когда на выдохшихся меджаев надвигается второе войско Анубиса, воскрешённое чуть ли не самим воплощением Анксунамун, в глазах Ардета отражается страх — такая человеческая эмоция. «Бея можно ранить, но нельзя убить», но люди его… люди его — смертны. И страх Ардета за чужие жизни в очередной раз служит доказательством того, что с безграничной мощью, вызванной бессмертием, способен совладать только сильнейший из Людей. Страх Ардета за чужие жизни в очередной раз служит доказательством того, что Боги, взяв его под своё крыло, сделали правильный выбор…