Никто не спасёт

      Сегодня. Именно в этот день у него всё получится. В этот столь долгожданный, тёплый летний денёк он уйдёт из жизни.       На этот раз выбранный, пришедший со всей неожиданностью способ самоубийства обязан был себя оправдать. И эта попытка обязательно завершится успехом. Полным и неотвратимым. Он не планировал ничего особенного, не измышлял ничего нового, не сделал ничего. Просто, проснувшись сегодня под вечер, в свой выходной, поднялся с постели с чётким осознанием «Сегодня, и именно так», наспех оделся и, натянув старый потрёпанный плащ, выбрался из общежития, непременно наткнувшись на вездесущую в последнее время физиономию Ацуши.       — На прогулку собрались, Дазай-сан? — с обычным радушием поинтересовался подопечный.       — Хочу кое-что попробовать, — неопределенно отозвался Осаму. — Новый способ самоубийства! — весело добавил он так же, как и многие разы до этого. Но веселья никакого не было и в помине. Только лёгкая, светлая грусть, что он видит это лицо в последний раз. В этот раз точно последний.       — Дазай-сан… — протянул тот укоризненно, потупившись и, кажется, не уловив никаких изменений в лице напротив, — опять вы за своё…       — Прощай, Ацуши-кун, — тихо ответил он, в этот раз без напускного веселья. Лишь слегка улыбнулся.       Тот в ответ посмотрел настороженно и серьезно, но после, махнув головой, отчего неровно отстриженная прядка забавно взвилась вверх, улыбнулся, разом сгоняя с лица всю напряжённость:       — Звоните, Дазай-сан, когда понадобится помощь.       Не поверил. Уже давно ему никто не верил, если речь заходила о самоубийстве. Это правда, что смерть его не любила, не принимала, сколько бы раз он ни пытался свести счёты с жизнью.       Сколько попыток было предпринято до сегодняшнего дня? И как часто он подбирался к этому самому краю, когда вот-вот, уже почти перешагнув черту, чудесным образом бывал спасён? Он давно сбился со счёта. Но отчего-то именно в этот день, в этот час, Осаму был уверен — у него получится. И в этот раз действительно прощался. Жаль, что попрощаться вживую ему доведётся лишь с этим пареньком, которого сам же и привёл в своё время в Агентство. Оповещать кого-то ещё о своих планах более не хотелось. Засмеют. Как всегда засмеют.       Большой мост Йокогамы, пролегающий через Токийский залив, был сплошь покрыт люминесцентными огнями и виден должен быть издалека. Когда он добрался до этого места, сумерки давно уже уступили время ночи. Наступила пора правления Портовой мафии, что сейчас, где-то там, уже вершит свои тёмные дела. По-летнему тёплая погода здесь была не властна — холодный ветер залива обдувал со всех сторон, то и дело норовя забраться в рукава и за шиворот, продувая старенький плащ песочного цвета насквозь, пробирая до самых костей. И даже эта неприятность не могла изгнать из души какую-то неопределённую радость. Радость не такую, как раньше, не дикий бешеный восторг от близости смерти, не резко проснувшееся вдохновение и лёгкое ощущение неправдоподобной возвышенности в груди. В эту секунду была лишь лёгкая, по-своему немного тоскливая радость, а огни Йокогамы — города, что никогда не спит, казались Осаму ярким, застывшим салютом, дарящим свою пёструю красоту только ему.       Очередной порыв ветра взметнул полы его плаща и чуть ли не сбил с ног, заставив Осаму приблизиться к ограде ещё на один шаг, будто бы сам ветер говорил: «Иди, в этот раз можно. В этот раз получится».       И он послушался этого невнятного шёпота. Посильнее запахнул свой плащ, поднял воротник и подошёл к массивным металлическим перилам ближе. Если здесь так холодно, то каково же там, внизу?       Несильно перегнувшись через заледеневший обод ограждения, взглянул вниз. Вода, и без того обычно мутная, наполненная мусором и прочей дрянью из-за постоянного слива отходов, даже сквозь набежавший туман, в эту секунду казалась вовсе чёрной, вбирающей в себя даже свет огней Йокогамы, даже лунной дорожки не разглядеть.       Да, в этот раз точно получится. Эта ледяная тьма примет его без остатка, без сожаления. Тело разобьётся о толщу, а останки человека, некогда бывшего Осаму Дазаем, погубившим столько людских судеб, поглотит её пучина.       Он ещё долго всматривался вглубь, вслушивался в шёпот ветра и как-то враз наступившую вокруг тишину. Сейчас он казался себе одним единственным живым человеком на этом мосту. Даже гул проезжающих за спиной машин не отгонял это чувство. Тихо. Здесь так тихо по сравнению с вечной суетой города. Здесь он встретит свой конец.       Пора.       Осаму достал свой мобильник и, недолго думая, быстро набрал SMS-сообщение единственному в этом мире человеку, с которым чувствовал родство, даже несмотря на столькие годы взаимной неприязни, даже несмотря на последние события, что вновь свели их души.       Кому: Чуя       «Прощай, Чуя»       Простоял ещё пару минут, останавливаемый от задуманного лишь детским желанием дождаться ответа, узнать, какую колкость тот пришлёт в ответ на этот раз, и станет ли вообще отвечать, в свете последних событий. И вскоре мобильник издал соответствующий сигнал.       От кого: Чуя       «Если ты снова решил сдохнуть, то сдохни уже, наконец! Извращенец!»       Осаму усмехнулся. Ничего не изменилось. Даже Чуя, с которым столько лет провели вместе, ему давно не верил. А если и поверил, то пожелание «сдохнуть» написал от души.       После поимки вечного оппонента Осаму, опасного русского преступника — Достоевского, они с Накахарой как-то сблизились. Вновь. Несколько встреч, вечеров, проведённых в баре, взаимных подколов и чёрных шуточек, одна драка, и Осаму уже не мог его отпустить. В последнюю их встречу, немного перебрав для верности, он признался ему. Признался в том, что упорно отрицал все эти годы, загонял крутящиеся в голове мысли подальше, и все маломальские проявления незваных, неестественных чувств срубал на корню. Чёрт знает, как так вышло, что сподвигло его на эти слова в том момент — не понимал до сих пор. И Чуя отверг его. Отпрянул как от чумного и поспешил удалиться, напоследок выкрикнув что-то обидное и громко хлопнув за собой дверью. На этом их встречи прекратились.       Что ж, Осаму уже был счастлив ответу. Счастлив последним словам, пускай те и были напечатаны, и пускай были столь неприглядны, и неприятны, обидны. Уже неважно.       Он уложил руки на перила, обжигаясь наледью, соскальзывая, но держась крепко. Перекинул ногу, одну, вторую, и оказался по ту стороны автомагистрали, опасно свесившись вниз. Отчего-то напоследок проскользнула глупая ассоциация с главной героиней небезызвестного фильма, что так же готовилась отдать себя ледяным водам океана. Только вот его, Осаму, никто не спасёт, и никакой герой-любовник не поспешит на помощь, не отговорит, не вытащит обратно. Его герой уже сказал своё слово.       И тогда он отпустил руки, закрыв глаза и полностью отдаваясь чувству полёта. Думал, много раз думал, что чувство свободного полёта, падения, неважно, будет невообразимо приятным, сродни свободе. Как же он ошибался.       Нутро захватил страх почти физический, а все внутренности и вовсе будто приподнялись внутри, перемешиваясь между собой. Голова кружилась, а в ушах стоял уже звон, но никак не та тишина, которой успел насладиться в последние минуты жизни. И ветер, что до того попросту сбивал с ног, подталкивая к краю моста, сейчас был такой силы и плотности, что, казалось, Осаму пробивает собой стены, но никак не разрезает воздух подобно птице, как то описывали в сопливых любовных романах, что довелось однажды, из интереса, изучить.       Впереди была смерть…       Удар. Холод. Темнота.