В вечном сиянии звезд

      Дворец тонул во мраке. Тишина и запустение захватили этот, некогда сияющий золотом и роскошью чертог. Неслышной тенью Трандуил прошел по галерее мимо распахнутых дверей своих бывших покоев. Не вошел, не замедлил шаг, а лишь бросил мимолетный взгляд — незачем было возвращаться туда, где все знакомо вот уже многие тысячи лет, где сокрытые неспешным течением времени, все еще витали в воздухе несказанные слова и нераскрытые тайны королевского сердца. Другое место влекло его. Вот и комнаты сына, покинутые им много сотен лет назад. С самого утра неспокойно было на сердце. В Эрин Ласгалене вот уже целое столетие было тихо и мирно, ни орков, ни пауков. Жизнь довольно однообразная и скучная, особенно для того, кто прежде не выпускал мечей из рук. Нет, он не тосковал по войне, он был рад тихой размеренной жизни, отравленной лишь ожиданием неизбежного. И сердце подсказывало ему, что день этот настал. Весть из Гондора о кончине властителя Элессара была ожидаема, но от того не менее печальна. Скорбь о достойном воине и великом короле омрачила душу, опустила плечи, заставила руки вздрогнуть, но более всего Трандуил страшился того, что последует за коронацией Эльдариона. Сегодня же, вместе с рассветом, пришло предчувствие неприятно тревожащее душу — Леголас прибудет в Эрин Ласгален. Но радости от этого не было, ибо невозможно изменить то, что предначертано. Распахнув резные двери в покои принца, Трандуил осторожно, будто ступая по хрупкому стеклу, сделал несмелый шаг вперед. Полуденное солнце ярко светило в распахнутые окна и, оттого, запустение этих комнат чувствовалось еще острее, проникая под кожу сотней заточенных стрел. Потревоженная движением воздуха от раскрытых дверей многолетняя пыль, вихрем взвилась в воздух, кружась в лучах солнечного света. Трандуил уже много лет не приходил сюда, с тех самых пор как он покинул дворец и присоединился к своим подданным в небольшом поселении чуть выше по реке. Здесь все было так, как оставил Леголас, уходя в Валинор — небрежно брошенный на спинку кресла плащ, недопитый бокал вина, которое за сотни лет превратилось в багряные кристаллики. Любимые белые парные клинки с замысловатым узором на рукоятях, лук Галадрим, полученный в дар от Владычицы Галадриэль и колчан полный стрел с золотистым оперением оставлены у изголовья высокого ложа — там, куда он уходил, они никогда не пригодятся. Трандуил обошел покои с печалью глядя на полуистлевшие книги, холодный пепел, в уже начавшем обрушаться камине, и его взгляд затуманился, словно он видел яркие картины прошлого. Леголас прибыл в Эрин Ласгален ближе к полудню, да не один, а со своим лучшим другом. Эти двое выглядели странно еще сто лет назад, а сейчас и того странней. Молодой, быстрый эльф с ясным открытым взглядом и уже давно немолодой гном, взор которого был затуманен прожитыми годами. В окладистой седой бороде Гимли, изредка, все еще проблескивала задорная рыжина, но возраст брал свое — плечи его поникли, движения были не так легки и точны как раньше, в пору великих боев и оглушающих побед. Он почтительно склонил голову перед вышедшим к ним навстречу королем. Леголас же, коротко кивнув, подошел к отцу невозможно близко и впервые за много лет, не смущаясь присутствием друга и подданных короля, крепко обнял отца. Они оба знали, зачем он здесь… Тогда глухой болью отозвалось сердце на это объятие. Сейчас же не было ни боли, ни тоски — Леголас выбрал свой путь, а он, Трандуил, свой. Им было отмерено много времени — целая вечность и каждый из них распорядился своей вечностью так, как требовала того душа. Сын ушел в Валинор, на священные белые берега, а отец, по велению сердца, остался навсегда в Средиземье. На письменном столе лежал пожелтевший полуистлевший лист бумаги, словно бы в последний свой день дома, Леголас намеревался оставить на нем послание, но так и не решился. Трандуил осторожно взял лист в руки и он рассыпался в мелкий прах под его тонкими невесомыми пальцами, оставшись на ладони мелкой серой пылью. Эльф улыбнулся и неслышным выдохом сдул ее с рук. В тот день, когда настала прощаться навек, стоя на этом самом месте, Король передал в руки сына великолепное ожерелье из белых самоцветов, чей свет был белее света звезд.  — Но, отец, ведь оно так дорого тебе…  — Было, — с улыбкой ответил Король, — в мире, где нет тебя, даже оно уже не имеет значения. Я хочу, чтобы отныне и навек оно было с тобой, напоминая о том, что даже бессмертная жизнь не прощает ошибок и, порой, даже вечности может быть мало, чтобы их исправить. Я сожалею, что ослепленные белым светом глаза не видели рядом более ценного дара. И пусть оно будет светлой памятью о матери…  — Отец, оно будет светлой памятью и о тебе. О твоей любви. Не сожалей ни о чем, моя жизнь здесь, с тобой, была прекрасна, несмотря ни на что, — светло улыбнувшись, заверил Короля Леголас. Сильное сердце забилось быстро и гулко, взволнованное искренней любовью, прозвучавшей в словах сына. Еще много раз после того печального и светлого дня Король приходил в эти покои, забываясь в тихих воспоминаниях, но настали дни, когда запустение и заброшенность комнат уже невозможно было не заметить. Серые ленты паутин все плотнее окутывали мебель, пыль оседала на поверхностях невесомой поволокой, серебряное зеркало потемнело и покрылось легкой сетью времени, словно тоскуя о днях, когда в его волшебной глубине отражался светлый образ прекрасного принца. Тогда Король приказал запереть покои и повелел отныне не входить туда. Еще сотни лет радовал его сердце цветущий и мирный Эрин Ласгален, спокойные времена наполнили ослепительно прекрасный лес смехом детей, волшебными мелодиями старинных песен, шумом быстрых ручьев и звонким весельем летних пиров. Но за этими, навек запертыми дверями, свернувшейся в клубок змеей, жила отчаянно опустошающая грусть. Трандуил вышел провожать сына непривычно родной и хрупкий, волосы его свободно струились по плечам не плененные ни короной, ни венцом, а на тонких пальцах не сияли привычным блеском прекрасные перстни. Леголас уходил в яркий солнечный день, подарив отцу крепкое объятие и ласковый взгляд. Король же, нежным, невесомым движением оправил волосы сына, пропустив меж теплых пальцев легкие светлые пряди, мягко провел ладонью по белым щекам, и, крепко обнимая, запечатлел на прекрасном лбу сына полный горечи прощальный поцелуй. Уходя по аллее прочь от дворца и от прежней жизни, Леголас обернулся, окинул долгим печальным взглядом высокую статную фигуру отца, все еще полную величия и силы. — Прощай, отец… — Прощай, сын… Леголас уходил, а сердце Короля невыносимо болело, будто рвалась невидимая нить, связывавшая многие тысячелетия две бессмертные души. Покидая комнаты сына, Трандуил оставил двери раскрытыми настежь — пусть здесь гуляет ветер, разгоняя из темных углов тени прошлого. Он бродил по дворцу, влекомый воспоминаниями, тысячелетиями живущими в этих стенах. Холодные камни помнили и великие потери, и радость побед, и безграничное счастье, и оглушающее горе. Теперь под этими сводами росла другая жизнь — лес проникал сюда сквозь окна и тайные ходы, прорастая на сырых мостиках коричнево-зеленым мхом, цепляясь сильными стеблями плюща за резные перила мостиков, опутывая зеленью причудливые колонны, уносящиеся под самые своды дворца. Королевский трон стоял уже почти невидимый, сокрытый темными острыми листьями папоротника. Настал день, когда эльфы Эрин Ласгалена отправились к Серым Гаваням, оставив свои дома и прежние печали в огромном безмолвном лесу. В то утро Король вышел к своим подданным, покидавшим королевство, в великолепном одеянии, что затмевало сияние солнца. Ветвистая корона была украшена молодыми листьями папоротника и белыми весенними цветами. Он прощался с народом, как отец прощается с сыном, тепло и нежно. Эльфы склоняли головы в знак вечного почитания и глубокой преданности, опечаленные тем, что Владыка Эрин Ласгалена не разделит с ними радости последнего пути. Оставшись один, Король вернулся во дворец, в котором гулко звенела тишина, были пусты погреба, погашены факелы и заперты все двери. На самой верхней галерее, среди мостов и троп, парящих в воздухе, возвышался великолепный трон, с которого Трандуил правил своим королевством много тысяч лет. Король провел рукой по гладкому дереву, повторяя кончиками пальцев замысловатый рисунок, созданный самой природой. Алая мантия с золотым узором неслышно легла на теплое дерево. Корона, столь любимая Трандуилом, казалось странной и чужой в этой тишине, острые ветви слегка царапнули плотную ткань, когда Король возложил ее на трон поверх мантии. Листочек папоротника, высвободившись из объятий цепких веточек мягко кружась, упал на каменный пол. Эльф покинул дворец. Все вокруг изменилось под гнетом времени, лишь золотая мантия и невероятного изящества причудливая корона, сияли под лучами солнца как прежде, будто бы по велению неведомого волшебства, оставаясь такими же, какими Король оставил их на троне. Время не коснулось их, все тем же гладким незамутненным блеском сияли изумительные узоры на мантии, все так же среди зеленой листвы короны белели цветы, будто только вчера тонкие пальцы Короля сорвали их в цветущем весеннем саду. — Трандуил Ороферион, Король Эрин Ласгалена, — тихим шепотом произнес эльф, — как же давно он не слышал этого имени, произносимого с трепетом и почитанием. Уста его тронула легкая улыбка без тени печали и грусти. Тронный зал остался за спиной и теперь путь Трандуила лежал в королевскую усыпальницу. Перед тяжелой, уже сотни лет неподвижной, дверью эльф остановился, застыв в глубокой задумчивости. Имеет ли смысл идти туда, чтобы снова рвалось, и без того слабое сердце, на части? Нужен ли бессмертной душе этот безмолвный разговор с холодными мертвыми камнями? То, что он хотел помнить о тех, чей покой охраняют эти двери, он помнил, то, что хотел им сказать — сказал. Его ли вина, что слишком поздно, его ли вина, что они не слышат его? Непосильной ношей он нес на своих плечах тысячи лет угнетающего молчания, непонимания, опустошающих потерь, безрассудной холодности и оглушающей вины. И ни один из тех, чей прах покоился под могильными камнями, не знали его истинного лица. Умудренные долгой жизнью, они не видели за холодным сиянием его глаз всепоглощающего пламени любви. Только один из тех, кто был ему дорог, только единственный сын, молодой эльф с горячим сердцем и чистой душой, казалось, всегда знал, что скрывается за ликом короля. Каменная дверь под холодными тонкими пальцами была странно теплой, мелкие трещины смотрели на Трандуила черной пустотой. Он хотел было толкнуть тяжелую дверь, но в последнее мгновение передумал. Совсем неслышно Трандуил поднялся по каменной лестнице вверх, к свету и шуму водопадов, так и не решившись потревожить покой почивших. И свое сердце. Шло время. Медленно, но необратимо менялся мир вокруг. Хоббиты дичали, уходя все дальше и глубже в леса. Гномы спускались все ниже в недра холодных гор, влекомые блеском золота и огнем жадной алчности в своих сердцах. Люди, позабыв заветы отцов, погрязали в междоусобных братоубийственных войнах, эльфы же, покидали, ставшие родными земли, уходя туда, где могли жить вечно, не сгорая в огне своих душ. Те же из них, что остались в Средиземье по зову сердец, основали небольшое поселение, с трепетом ожидая предначертанной им участи. Они жили, как жили, оберегая леса, сидя ночи напролет у ярко пылающих костров под белыми звездами, пели песни, но в голосах их не было печали, ибо их ждала вечность. Один за другим эльфы исчезали и настал тот день, когда вернувшись поутру после долгой прогулки по лесу под диском багряной луны, в поселение, уже ставшее ему домом, Трандуил не встретил там ни одного эльфа. Сколько времени он был один, он уже не помнил, одиночество не радовало и не огорчало его. Одиночество было самой жизнью, единственным, что у него оставалось. Сегодня, с самого рассвета в мыслях поселилась странная мысль — вернуться во дворец, туда, где он не был уже много лет, с тех пор как отплыл последний корабль в Валинор. Странное беспокойство, охватившее его сердце, срывало дыхание, путало мысли и воспоминания. Прогулка по дворцу не успокоила, а лишь растревожила, в его глазах, горящих синим огнем пуще прежнего, оживали картины и образы прошлого — веселые пиры, высокие жаркие костры и легкий силуэт Леголаса, его глаза, смотревшие с вечным укором. Оставив позади сумрак заброшенного дворца, Трандуил ступил на дубовую аллею. Его, и прежде легкая, поступь стала совсем невесомой, уже не трепетали редкие опавшие листья под его шагом, не взвивалась легкими вихрями пыль, не пригибалась молодая зеленая трава. Сердце влекло его вглубь леса, туда, где всегда была его истинная жизнь. Впервые ступив, еще совсем юным, на зеленый мох этого дивного леса, вдохнув свежесть прохладного воздуха Трандуил всей душой полюбил его. Много лет, скрываясь в холодных стенах сумрачного дворца, восседая на троне, глядя на приглушенный свет фонарей, он таил в своем сердце великую любовь к солнечному свету и мягкой зеленой траве. Леголас всегда считал, что унаследовал любовь к природе от своей матери. Но откуда ему знать… Изменилось все. Изменился лес. Прежде смелые, белорогие олени стали пугливыми. Лисы больше не резвились в высокой траве у ног, их рыжие хвосты, теперь, лишь на мгновение вспыхивали огнем в высокой траве и исчезали в тени подлеска. Лесные птицы не пели больше для него свои прекрасные песни, потревоженные неслышным присутствием эльфа, они громко кричали, предупреждая собратьев о чужаке. Деревья больше не шептались обо всем, что творится на свете, охраняя свои секреты от острого эльфийского слуха. Лес больше не нуждался в нем, в его силе, в его помощи. Лес жил своей, одному ему понятной жизнью и это более всего печалило и тревожило сердце Трандуила. Он помнил, что где-то здесь, вниз по течению Лесной, есть скрытая от несведущего взгляда поляна. Высокая трава дышала приятной прохладой еще не испарившейся росы, заросли можжевельника источали острый пряный аромат весеннего леса, подставляя солнцу свои игольчатые листочки. Щедрое солнце заливало поляну ярким светом и после сумрака дворца, зелень казалось невыносимо изумрудной, а бриллиантовые капли росы в густой траве ослепляли взор. Внезапно наступившая тишина заставила насторожиться. Непонятное чувство тревоги и томления сковало дыхание, пытаясь унять дрожь в пальцах и успокоить дыхание, Трандуил взглянул на свои руки. С побелевших губ сорвался тихий удивленный возглас. На белой коже на мгновение проступили все раны, полученные им когда-то в боях. Он медленно поднес руку к лицу. Так и есть — пальцами он ощутил уродливый шрам на левой щеке, всего на одно короткое мгновение, но и этого хватило, чтобы понять, что происходит. Невероятной легкостью и спокойствием накрыло с головой. Дрожь в руках исчезла, дыхание стало глубоким и ровным. Над головой ярко сияло солнце, но глаза видели за этим светом другой, холодный, зовущий в бескрайнюю вечность белый свет далеких звезд. Почти невидимое белое облачко, подхваченное легким порывом ветра взмыло над лесом и растаяло в кристально чистом воздухе, смешиваясь с дыханием весны и звездной пылью. Трандуил, сын Орофера, Король Эрин Ласгалена, великий владыка и храбрый воин стал частью времени и вечного сияния звёзд... И только бескрайняя Вселенная знала, что каждую весну Король будет возвращаться в сердце Средиземья, окутывая молодые неокрепшие деревья теплым туманом своих пепельно-серебряных волос, согревая, едва пробившиеся из оков холодного плена, подснежники жарким огнем своей души. Он будет возвращаться каждую весну, и его звонкий смех будет звучать в переливах утренней капели, его прохладное дыхание будет освежать воды быстрых ручьев, под его тонкими пальцами будут оживать нежные, почти прозрачные весенние цветы. Каждую весну Король будет возвращаться туда, где неслышно бьется его сердце под корой вековых буков и дубов, неся жизнь и силу в молодую листву. Каждая бурная весна будет возвращением Короля. Пока сияет солнце в синем небе, пока горят звезды в невозможной бесконечности, Король Трандуил будет здесь. До конца времен…