Дожить до завтрашнего дня.

Дожить до завтрашнего дня.

Не может идти и речи о каких-то чувствах – Дмитрий это прекрасно понимал. Но довольно сложно не проявлять сочувствие, когда Серега, которому от силы лет восемнадцать, каждую ночь корчился во сне, лежа на худой подстилке из еловых веток. Ладно бы он мучился от холода, тогда Дмитрия бы это не заботило: они все в одинаковых условиях. Мальчишку преследовали кошмары, из-за которых он не мог выспаться. Утром он, не жалуясь, не отлынивая, не халтуря, брался за любую работу: проверял силки, ходил за хворостом, фильтровал воду, успокаивал Анну (они сильно сблизились, барышня явно нуждалась в поддержке, а парнишка в ее компании чувствовал себя не таким одиноким), словом, старался быть полезным. Дмитрий не понаслышке знал, что такое армия, знал, что такое плохое отношение к рядовым, и знал, что такое война, когда у тебя доброе сердце. Дмитрий видел сотню таких мальчишек. Сережа был точно таким же, но к нему он не мог испытывать отстраненной военной строгости: толи потому что ситуация не та, толи потому что мальчишка другой. Сережа был незаменим в суровых условиях Сибири. Крепкий, выносливый, пышущий здоровьем приносил пользы больше, чем Маша и Анна вместе взятые. Конечно же, Дмитрий, соблюдая нормы этикета, никогда в этом не признается, ведь дам обижать нехорошо, но правда есть правда. Вот только Дмитрий боялся, что совсем скоро от мальчишки ничего не останется. Сон необходим точно также, как еда и вода, но в отличие от последних, проблем с ним никогда не возникало. Шалаш был крепким, практически не пропускал ледяной северный ветер, а через пару вылазок они планировали утеплить настил тканью. Ренегатов давно не видно и не слышно, они с Вадимом, недавно спасенным и успешно вылеченным от пулевого ранения в живот, решили пробраться к поезду, вернее, его остаткам, и поискать еще полезных материалов. Брать Серегу Дмитрий не решался. Аргументировал это тем, что в лагере должен остаться один мужчина, умеющий пользоваться оружием. На самом деле, Дмитрий опасался того, что силы подведут мальчишку в самый неподходящий момент, а офицер не сможет ему помочь. Сначала Дмитрий убеждал себя, что Сережа очень ценный союзник. Потом, что каждая жизнь ценна и потерять одного бойца - значит проиграть войну. А сейчас он уже не ищет никаких оправданий и признает, что просто не хочет терять мальчишку. Сережа никогда не возражал, с военной точностью и неким безразличием брался за любую работу. Видимо, армия оставила на нем очень сильный отпечаток, да и Дмитрий требовал дисциплины от всех выживших, считая, что только так они выживали до сих пор и выживут в дальнейшем. Дмитрий строил планы на много дней вперед. Он не особо верил в призрачные мечты о том, что их кто-то ищет, но разбивать иллюзии Анны не спешил – возможно, барышня держится на одной только надежде. И Сережа в этих планах был ему жизненно необходим. Конечно же, был еще Вадим с весьма разнообразным набором знаний и решимостью, но с ним было как-то не так. Нет, они с Вадимом ходили на вылазки, укрепляли ограждения, но то ли из-за сильного социального расслоения, то ли по каким-то другим причинам они не особо сдружились. Дмитрий был не особо разговорчив, Вадим, напротив, мог трещать без умолку несколько часов, особенно, если речь шла о политике. Сережа разговаривал еще меньше, чем Дмитрий. Мальчишка словно хотел спрятаться под куполом не только от холодного ветра и прочих невыносимых условий окружающей среды, но и от своих товарищей. Разве, что с Анной они более или менее общались, и Дмитрий почему-то завидовал. Иной раз он хотел подойти к Сереге и сказать, что он всегда может поделиться с офицером своими переживаниями, ведь Дмитрий прекрасно его понимает. Но мужества почему-то не хватало. Тему армии они на уже ставших традиционными вечерних разговорах поднимали единожды. Тогда Дмитрий спросил в какой части служил мальчишка и по потухшему взгляду Сережи понял, что лучше эту тему не затрагивать. Вечер всегда стремительно перерастал в ночь. Холод пробирал до костей, сшитые из подручных средств дубленки не особо спасали, но, вспоминая первую неделю, когда они питались одним мхом, да корнями деревьев, никто не жаловался. Из-за погоды костер нельзя было развести сильно, подстилки из хвои пропускали холод земли. Разговоры немного отвлекали, сваренная Машей настойка из ягод немного успокаивала душу. Из них полностью исчезло недоверие, немного остался сарказм и подшучивания, которые уже не носили обидные нотки. Кто-то бы мог подумать, что они так долго продержаться в нечеловеческих условиях в Сибири, что изнеженная Анна сама будет разделывать редкую, но такую ценную дичь, что странная Маша смирится с потерей брата и перестанет верить в блуждающие по лесу души, что подстреленный Вадим оклемается, что вера Дмитрия в незыблемость царской власти пошатнется. Каждую ночь, слушая истории выживших, Дмитрий терял веру в свои прежние убеждения. Анна, по началу казавшаяся невыносимой и бесполезной, по сути была единственной, кто понимала его. Одно происхождение, одно воспитание, один уровень жизни, но Дмитрий ни за что не захотел бы оказаться на ее месте. Раньше он и не задумывался о том, как ужасен брак по расчету. Для их мира это было чем-то обыденным, повседневным, никто и не задумывался о чувствах бедных девушек. А Маша с Петрушей? Несчастные сироты, вынужденные с ранних лет зарабатывать себе на жизнь. Или Вадим, умнейший человек, не сумевший окончить ни один из многочисленных факультетов, на которые поступал. Дмитрий прошел через многое, он побывал в десятке сражений, видел сотни смертей, но не знал, какие разные судьбы бывают у людей, как тяжело жить в этом несправедливом, погрязшем в беззаконии мире. Раньше он никогда бы и не заговорил с Машей. Вадима считал бы преступником. С Анной они возможно пересеклись бы на каком-нибудь званном ужине. А Серега… он был бы одним из сотен безымянных солдат, которых Дмитрий обучал и вел в бой. Это осознание, пришедшее так внезапно, не оставляло офицера в покое. Кто мог знать, что судьба сыграет с ними такую злую шутку? Ладно он – бесчувственная аристократичная кукла, или Вадим – радикал, готовый на все ради своих убеждений. Но в чем провинились остальные? Хрупкая Анна? Да, она немного надменна, да изнеженна, но ее ли в том вина? Разве она могла вырасти другим человеком в своем окружении? Про Сережу с Машей и говорить нечего – судьба просто издевается. И вот, каждый вечер, сидя у костра, Дмитрий испытывал муки совести. Чувство несправедливости разъедало его изнутри, обида на жизнь за своих товарищей была сокрушающей. Особенно, Сережа… По отношению к нему Дмитрий испытывал самый необъяснимый, но яркий набор чувств. И жалость, и вина, и желание защитить, согреть, накормить. Сделать хоть что-то, чтобы мальчишке стало лучше, чтобы хоть одну ночь он не видел кошмары. Забрать его боль, потому что Дмитрий сам когда-то это переживал и знает, как тяжело бороться с военным прошлым. Мальчишка выглядит совсем плохо. Пламя костра отбрасывает на его бледное, покрытое юношеской щетиной лицо страшные тени. Он похож на скелет. Живой труп. Дмитрий пробирает дрожь, вот только вызвана она явно не холодом. - Что планируете делать, когда вернемся в нормальный мир? – Вадим был сегодня очень бодр и весел, и, по обыкновению, болтлив. - Искать работу, что еще делать? – отвечает Маша, отпивая из импровизированной чашки ягодный отвар. - А я даже и не знаю, - тихо говорит Анна. – Жизнь теперь кажется совсем другой. То, что было раньше важно, теперь такой пустяк. Прошлые проблемы просто смехотворны. Вадим стал активно рассказывать о своих планах и целях на будущее. Он был так воодушевлен, казалось, что для него не существовало исхода не выбраться живым из Сибири. Дмитрий тихо усмехнулся. Сам он ответа на вопрос еще не нашел. Нет, конечно же, он где-нибудь обоснуется, будет жить на офицерскую пенсию, но вот только… Дмитрий посмотрел на Сережу, сидящего напротив. Мальчишка особого участия в разговоре не принимал, да и вообще, похоже в суть разговора не вникал. Спокойно пил свой отвар, обняв колени руками – так теплее. Легкий дневной снегопад, постепенно превратился в полноценную метель. Это было обыденным делом для Сибири. Прошлой ночью замело практически все строения, и полдня они их откапывали. Анна тогда чуть руки не отморозила и высказала идею заняться изготовлением перчаток. Тогда встал вопрос: тратить еще пока не собранную ткань на утепление настилов или на перчатки? А если ткани в поезде нет, что тогда? Ткань была одним из самых дефицитных материалов. Сегодня Анна из последнего холста сделала несколько мотков веревок для ловушек. Еще было несколько чистых тряпок, но они были неприкосновенным запасом и были предназначены для промывания и перевязки ран. Остается только молиться богу, что в неисследованном вагоне поезда завалялось что-то полезное. Вот только молитвы почему-то никогда не помогали. Свежепойманной дичи тоже с каждым днем становилось все меньше и меньше. Вадим предлагал ставить ловушки дальше от лагеря, потому что животные уже прознали про подстерегающую их в этой части леса опасность. Дмитрий с ним согласился. Остальные тоже не возражали. Серега лишь пожал плечами. Отстраненность парня, наверное, замечали все, но с расспросами, к счастью, не лезли. В любом случае, в их ситуации оставаться позитивным удавалось только Вадиму, да и то, наверное, в силу своих убеждений. Дмитрий залпом выпил свой отвар и проглотил плавающие на дне ягодки. Жаль, что это не водка, можно было бы и согреться, и немного успокоиться. Но последняя бутылка ушла на промывку ран Вадима. Разговор постепенно сходил на нет. Девушки клевали носом, Вадим немного поумерил свой пыл. Дмитрий тоже чувствовал уже ставшую привычной усталость в сильно похудевшем теле. Было бы чудно, если бы утром в ловушках кто-то бы обнаружился. Тогда можно было бы приготовить рагу – оно всегда восстанавливало силы и набивало желудок. Этой ночью можно было не оставлять караульных – метель сильно разыгралась. Девушки с Вадимом ушли в укрытие. Они с Сережей могли пойти в карантин или остаться у слабого костра. Дмитрий не понимал, каким образом распределяется место ночлега. Прошлой ночью он спал в укрытии с Машей и Вадимом. Позапрошлой не спал вообще. А за ночь до этого почему-то спал в укрытии один. - Спокойной ночи, - бросила ему напоследок Анна. Дмитрий пожелал ей того же. Мальчишка с места не сдвинулся. Продолжал загипнотизированным взглядом смотреть на пламя. Дмитрий идти один не хотел, хотя глаза слипались. - Пойдем, - офицер добавил в голос приказные нотки, чтобы мальчишка точно подчинился. Почему-то в последнее время Дмитрий командовал менее охотно. Серега повиновался. Карантин был мало пригоден для сна двух человек, но это всяким лучше, чем спать на земле. К тому же по назначению он использовался всего раз – когда Вадима только-только вытащили из перестрелки и лечили его ранение. В укрытии было даже как-то уютно, почти что тепло. Сережа отвернулся от Дмитрия, сделал вид, что спит, но офицер знал, что мальчишка не скоро заснет, если заснет вообще. Чувствовать его присутствие было приятно – Дмитрий это признавал уже без всяких пререканий с собственной совестью. Чужое мирное дыхание, завывание ветра, шелест веток клонили в сон. Холод был по-прежнему невыносим, но усталость была сильнее. Дмитрий задремал, но голос Сереги вернул его в реальность: - Почему вы не ответили, чем вы будете заниматься по возвращению домой? Дмитрий не ожидал подобного вопроса, он вообще ничего от Сережи не ожидал, поэтому ответил не сразу. - Потому что пока сам не знаю. А ты почему? - Мы не выберемся отсюда, - прошептал мальчишка. – Шансов дожить до весны практически нет, да даже если выживем, что нам делать, когда медведи проснуться? Отстреливаться? Патронов не хватит. - Ренегаты когда-нибудь уйдут из леса, у них нет причин так долго оставаться здесь. Может быть, они уже ушли, ведь мы уже несколько дней их не слышали. - И что тогда? Пойдем пешком? Нам на хватит еды, сил, мы замерзнем. Мы не выживем на новой местности. - Ну что ты такое говоришь… - Действительно, солдат не должен жаловаться на жизнь, - горько выпалил Серега и шмыгнул носом. – Давайте спать, завтра много д… Дмитрий?! Что вы.?! Офицер прижался к спине мальчишки так внезапно, что Сережа потерял дар речи. Большое крепкое мужское тело окутало приятным теплом и запахом костра. - Не говори так. Жалуйся, пожалуйста, жалуйся. Говори со мной, об этом, о том, как тебе тяжело, потому что я все понимаю. Мы с тобой пытаемся быть солдатами, в нашей ситуации — это полезно, но не будет страшно, если мы позволим себе побыть обычными людьми. Нормально быть уставшим, напуганным, голодным, слабым и так далее. Дмитрий дернул его за плечо и сам же повернул мальчишку лицом к себе. Сережа уткнулся носом в пуговицу на мундире офицера и затаил дыхание. Дмитрий одной рукой обнял мальчишку за талию, другую просунул под его шеей и зарылся пальцами в отросшие волосы. - Ты не один, - прошептал Дмитрий. Сережа вздрогнул в его руках, но Дмитрий только сильнее прижал мальчишку к себе. Через какое-то время офицер почувствовал неуверенное прикосновение к своей спине. - Я знаю, - тихо сказал Сережа. – Вы рядом. Сон куда-то ушел, но вместе с ним ушла и тревога. Дмитрий нежно поглаживал тело Сережи и перебирал его волосы, надеясь, что это успокаивает мальчишку. Дмитрию не хотелось думать о завтрашнем дне, о необходимости опять углубляться в сибирский лес, о ренегатах, о еде, воде, холоде, одежде, оружии, спасении… Дмитрию хотелось думать, о будущем, несвязанном с Сибирью и выживании. О том далеком, почти что невозможном будущем, где есть теплый дом, еда, вода и прочие необходимые для жизни вещи. Где не надо беспокоиться о врагах. Где вероятность смерти столь мала… Вот бы еще все свои были рядом. Вадим бы, наверное, со смеху покатился, если бы Дмитрий сказал это вслух. Но разве смогут они вот так вот забыть о существовании друг друга? Они же столько пережили вместе, породнились, забыли о своих статусах. Может быть, хоть письма будут писать друг другу. Без всяких сомнений, Дмитрий больше всего хотел выбраться из этого зимнего ада, но и терять связь с новыми друзьями ему также сильно не хотелось. Он знал, что в будущем он будет вновь один, как и в своем солдатском прошлом. Что никто не заменит ему болтовни Вадима, странных рассуждений Маши, разговоров Анны и, что самое главное, тепла и спокойствия, которые Дмитрий ощущал только в присутствии Сережи. Куда направится мальчишка после спасения? Какой будет его жизнь? Сможет ли он полностью оправиться от произошедшего в Сибири? Про себя Дмитрий точно знал – нет, не сможет. Ему нужен Сережа. Офицер прижался мальчишку к себе еще сильнее, вцепился в него мертвой хваткой и уткнулся в его макушку. Сережа что-то невнятное промычал и заворочался. Кажется, его разбудили. - Что такое? – сонным голосом спросил мальчишка. - Ты останешься со мной? – от чересчур серьезного голоса Дмитрия Сережа вздрогнул. - Что? - Если мы выберемся… Нет, не так, когда мы выберемся, ты останешься со мной? - Но разве можно? - А ты этого хочешь? Мальчишка не ответил, только потерся лбом об офицерский мундир. - Я очень этого хочу, - сказал Дмитрий. – Не знаю, как дальше… ну, в смысле, без тебя… - Что, офицер, из-за холода весь словарный запас растеряли? Дмитрий удивленно захлопал глазами. - А ты, неужели выспался за десять минут, раз уж нашел силы язвить? Сережа усмехнулся. - Ну так? - Останусь. Мальчишка более уверенно обнял офицера и вновь затих. А офицер, окончательно успокоился. Дмитрий поначалу не воспринимал новые чувства как что-то серьезное или неправильно. Предполагал, что выделяет мальчишку из-за чувства вины, из-за общего прошлого. Но сейчас он понимал, что это совсем другое, далекое от вины, понимания, привязанности и общепринятых норм. Но у Дмитрия нет времени и сил вникать в эти чувства. Он займется этим позже – когда они выберутся из Сибири. И Сережа непременно будет рядом и поможет ему во всем разобраться. А пока надо выспаться. Может быть, им повезет и не придется полдня откапывать припасы от снега. Но до этого надо еще дожить. И они обязательно доживут.