***
— Жить будет, — сообщил доктор спустя восемь часов. — Но говорю сразу — восстановление будет долгим. Такие ранения за один день не заживают. — К нему сейчас можно? — спросил Красавченко. Конечно, он понимал, что нельзя, но попытаться стоило. — Сегодня нет. Ночь он проведет в реанимации, завтра переведем в палату, а там уже договаривайтесь с сотрудниками отделения. Извините, но мне пора. Меня больные ждут. — Доктор пожал руку Голованову, который приехал сразу, как узнал о случившемся, после чего скрылся в ординаторской. Андрей Борисович слабо улыбнулся, посмотрев на серые от усталости лица подчиненных, и тихо сказал: — Ребята, все по домам. Тебя, Красавченко, это тоже касается. Я понимаю, что Володя — твой друг, но тебе нужно сейчас отдохнуть. — Голос Голованова был как никогда теплым и внушающим доверие. Диме даже хотелось послушаться его, но в реанимации лежал Кузя. Хотелось быть поближе. — Дим, — вставил Тимур, — Андрей Борисович прав. Давай домой. Я подвезу. Красавченко нехотя кивнул, покорно позволил Бубнову поднять себя с кушетки и проводить до машины. Завтра он обязательно приедет и больше не отойдет от Кузи ни на шаг, пока тот не поправится.***
Кузя весь день провел в прострации, то погружаясь в состояние наподобие бреда, то выплывая ненадолго на поверхность сознания. Первое, что он услышал, когда пришел в себя, — это как какой-то дед — видимо, сосед по палате — кричал что-то вроде: «Заткнись, спать мешаешь», когда Кузьмин начинал стонать от боли. После того, как действие препарата закончилось, боль стала почти невыносимой и уже не давала снова уйти в беспамятство. Поэтому Кузя просто молча кусал губы в кровь, лишь бы стало легче. Когда очередной стон сорвался с его губ, кто-то подошел и зажал ему рот рукой. Видимо, тот самый сосед был настроен крайне агрессивно. — Заткнись, я сказал! — Крик был громкий, но Кузьмин сквозь затуманенное сознание слышал лишь слабый отголосок. Сил не было даже вырваться из хватки. Красавченко, зашедший навестить Кузю, застал следующую картину: над другом склонился незнакомый мужчина, который зажимал ему рот и выкрикивал не самые приличные слова в адрес Кузьмина. — Вы что себе позволяете? — рявкнул капитан, грубо оттаскивая мужчину от Кузи и осматривая друга. Искусанные губы Кузьмина дали Красавченко понять, что тому больно. — Сейчас, дорогой, потерпи, я доктора позову. Дима сходил в ординаторскую и привел врача в палату. Тот осмотрел больного, после чего вызвал медсестру, а сам вместе с Димой вышел из палаты. — Вы не переживайте, капитан. Ваше начальство связалось с нашим. Сегодня у нас в отделении освобождается одноместная палата, и Кузьмина переведут. Но пока придется потерпеть такое соседство. Красавченко нехотя кивнул, но решил, что проведет здесь ровно столько времени, сколько нужно, чтобы Кузю переселили из палаты, в которой был тот неадекватный человек. Когда Дима вернулся, Кузе стало уже легче. Видимо, подействовал укол и боль ушла. Вова даже нашел в себе силы улыбнуться. — Привет. — Красавченко сел рядом. — Тебе получше? Кузя кивнул. — Жанна приходила? — спросил он. Видимо, он ее ждал. Но, похоже, она не спешила в больницу, хотя ей сообщили, что случилось. — Не знаю, Кузь. Правда. — Дима взял его за руку и осторожно погладил костяшки его пальцев. — Значит, ей все равно, — ответил Кузя. — И стоило оно того, чтобы мы перестали разговаривать? — Не стоило, — ответил Дима. — А знаешь, я подумал, ну ее. Нам ведь хорошо вдвоем, правда? Никакая девушка не стоит наших с тобой ссор. Кузя кивнул, чувствуя, как Дима почти невесомо целует его и внезапно все понял: Жанна, да и другие девушки, что у него, что у Красавченко были лишь попыткой скрыть истинные чувства друг к другу. Оба понимали, что это неправильно, что такого не должно быть, но бороться больше не было сил. Тем временем капитан снова наклонился к раненому и снова его поцеловал. Хорошо хоть сосед по палате вышел и не видел этого всего. — Я люблю тебя, — тихо сказал Вова. — Правда. Никто другой им больше был не нужен.***
Только спустя месяц Кузю отпустили из больницы, и вот он уже дома в окружении близких друзей пытался соблюдать прописанный доктором постельный режим. Это получалось с переменным успехом, так как лежать сил не было. Ранение было довольно тяжелым, и доктор разрешил Кузьмину вставать только спустя две недели. Все это время рядом был Дима. Тот заставлял Кузю расхаживаться, чтобы он быстрее восстановился. Никто не подозревал, что за время в больнице отношения двух коллег вышли за рамки дружеских и сейчас Красавченко вовсю готовился к переезду, постепенно перетаскивая свои вещи в съемную квартиру Вовы. Сегодня в честь выписки ребята устроили небольшое застолье на кухне Кузи, поэтому Красавченко с Кузьминым вели себя сдержанно, мечтая наконец-то остаться вдвоем, несмотря на то, что в принципе всем было весело. Кузя даже нашел в себе силы сыграть пару песен на гитаре. Ближе к ночи усталость дала о себе знать, и ребята разошлись. Вскоре в квартире остался только Дима, сославшись на то, что с утра надо будет помочь Кузе. Когда все ушли, наступило долгожданное уединение. Кузьмин устало рухнул в постель и удобно на ней растянулся. После месяца на больничной койке его кровать казалась чем-то прекрасным, хотя раньше он ныл, что она неудобная. Красавченко потянулся было к шкафу, где хранилась раскладушка, но Кузя его остановил: — Дим, мы ведь вместе, верно? — За месяц не дошло? — ехидно улыбаясь, спросил Красавченко. — Тогда ложись сюда. — Кузьмин похлопал по свободной половине кровати. Красавченко нерешительно подошел и пристроился рядом, притянув любимого к себе. — Завтра перевезу последние вещи, — объявил Дима, когда Кузя устроил свою голову у него на груди. — Я ждал этого, — тихо сказал он, целуя Диму. Диме не осталось ничего, кроме как ответить на ласки. Сейчас он понимал, что ссора была необходима хотя бы для того, чтобы расставить все по местам. — Люблю, — сказал Красавченко, покрывая тело поцелуями. — И как я раньше не додумался? — Я тебя еще больше… Красавченко не стал спорить. Он просто был счастлив. Кузя жив и рядом. Ни о чем другом он даже не смел мечтать.