и душ, душ обязателен

В пизду этот ваш рабочий понедельник. Объективно не лучше и не хуже других дней, он умудрялся вмещать в себя всё то, что Лёша в своей работе просто ненавидел: летучки с начальством, то самое пропущенное за выходные письмо, которое обсуждали всю эту летучку, минус пару сотен нервных клеток и панибратское “Да ничего, с каждым могло случиться” похлопывание по плечу от самого тупого совдира из сонма имеющихся в их офисе, выбешивая под конец дня окончательно. Потому что не случилось! И не случилось бы, если бы вы не развели вокруг подобной глупости столько шума с утра пораньше! Уже где-то после десяти, поворачивая ключ в замке и открывая дверь бедром, Лёша мог думать только о тёплых объятиях одеяла, но вместо этого попал прямиком в — не менее горячие — руки Паши. — А ты рано! — Не лучший способ показать, что он доволен, но удивление его было бесконечно искренним. И радостным, конечно. Паша явно только ввалился в квартиру, но прямо лучился самодовольством, как вылакавший дочиста крынку со сметаной кот, и был загадочен, как судьба этой самой крынки. Поймал приветственным, коротким поцелуем, потянулся за новым — но был одёрнут. — Паша, руки! В ванную вваливались уже парой, сцепкой, не в силах оторваться друг от друга. Лёша намыливал руки, а Паша лип к нему сзади всем телом и жался лицом в шею, пониже затылка, как обнюхивал. Оттягивал ворот офисной рубашки и оставлял сухие жалящие поцелуи на стремительно красневшей шее. — Ты жрать будешь? — деловито спросил он. — Там я на кухне что-то… Уверенности в качестве этого “что-то” в его голосе не наблюдалось, так что Лёша мысленно поздравил себя с решением поужинать в офисной столовке. По крайней мере, так можно было увеличить шансы на выживание после экспериментальной пестелевской стряпни. Он в своём кабаке, может, и именовался су-шефом, но страдал порой от его смелых попыток перевернуть мир кулинарии… в основном, Миша — по наивности. Но Лёша тоже страдал! По большей части душевно, потому что умел тщательно планировать пути отступления. Он аккуратно вытер руки маленьким полотенчиком и развернулся в кольце Пашиных рук. — Я думал, в душ и спать, — честно признался он. — Понедельники чистый отстой. Хотел сказать грубее, но понял, что Пашино неожиданно игривое настроение за несколько минут успело развеять большую часть пустячных переживаний и недовольства. — Полный пиздец, — согласился Паша. — У меня завтра ещё созвон с ебанатом из санэпидема прям с утра. Можно я с тобой? Лёша моргнул переваривая. — Созваниваться? Вместо ответа Паша снова прильнул к его шее, теперь уже не сдерживая себя, провёл языком узкую влажную полосу от кадыка до подбородка, заставляя запрокинуть голову и сделать шаг назад, прижал поясницей к раковине. Лёша поднял руки, зарывшись пальцами в короткие Пашины волосы, и пока тот оставлял на его шее всамделишный засос (ну что ж, завтра можно и водолазку надеть), пытался прощупать программу вечера. — Или в душ? Па-аш? — Мм? — оторвался он наконец от своего занятия и прижался носом к бьющейся венке пульса. И правда как кот, чего это с ним сегодня. — Мне нужно сегодня в душ? — повторил он, выделяя “нужно” голосом. — Тогда вали отсюда, я сам. — Мм? — Самому сподручней, Паш. — А со мной веселее. — Иди уж, — пригрозив шутливым пинком, выставил его Лёша и, повернувшись обратно к слепящим лампочкам, окружавшим зеркало над раковиной, оценивающе посмотрел на себя в отражении. Сегодня понедельник, и Лёша, конечно, старый и больной человек, но… Возбуждение несмело зашевелилась где-то пониже пупка. Душ так душ. Обёрнутое вокруг Лёшиных бёдер полотенце Паша стянул с него ловко и без напрасных слов, встретив Лёшу ещё не доходя до спальни. Лёша смущённо прикрылся, чувствуя общую неловкость и гулявший по коридору сквозняк, но послушно поплёлся вслед за ним. Жестом фокусника Паша откинул одеяло и постелил чуть влажное полотенце поверх простыни, а затем выжидательно посмотрел на Лёшу. Взгляд его, очевидно, должен был тому что-то сказать, но, как Лёша много раз повторял, он мыслей читать был не обучен, да и факт того, что прямо сейчас без причины мокнет его любимые постельное бельё, не радовала. Он было нахмурился, но Паша наконец соизволил выдать более чёткие инструкции: — Ложись давай, мне кажется, сегодня тебе не помешает массаж. Лёша занырнул в кровать прежде, чем тот успел закончить свои объяснения. Он, может, и был старым влюблённым дураком, но деловой хватки не терял и выгоду свою видел сразу и чётко, стоило ей поморгать своим серым глазом. Паша приземлился сверху, аккуратно усаживаясь на бёдра пониже ягодиц. Звук открытого колпачка бутылочки с массажным маслом — привычным по тем дождливым вечерам, когда Лёша сам растирал сведённую долгой работой стоя Пашину ногу. — Болтал сегодня с Серёжей, — Паша начал с плеч и шеи, широкими поглаживаниями разгоняя последние остатки рабочей суеты и разжигая кровь. — Насколько серьёзно вы поругались на этот раз? — повернул Лёша голову набок, чтобы его было лучше слышно. Паша усилил давление над лопатками, сводя кулаки к позвоночнику, поднялся выше, обнимая ладонями шею и легонько сжал. Лёша вытянулся в его руках и застонал, послушно утыкаясь обратно в подушку, но комментировать не перестал. В таком положении сарказм его слов слегка приглушался, но он был уверен, что его вполне услышат и так. Практика помогала. — Мне стоит позвонить Мише и извиниться? — Ха, — легкомысленно отмёл его заботы Паша. — Но в этот раз тот действительно не прав! — Как и в предыдущий раз. И в тот раз до этого… — Ну в тот раз… — задумался Паша, — ну ладно, готов признать, что в прошлый раз я немного перегнул палку. Но Серёжка — мужик головастый, и когда видишь, какую чушь он иногда несёт, просто уму поражаешься. Его руки плавно скользнули ниже вдоль боков, слегка щекоча под рёбрами — легко, несмотря на ярость, звучащую в его голосе. Лёша довольно плавился, краем сознания отмечая, что завтра всё-таки стоит написать друзьям, пока тот вычерчивал созвездия прикосновений по широкой карте его спины, влажными горячими пальцами соединял точки родинок и веснушек, а затем раскрытой пятернёй стирал нарисованное, превращая Лёшу в чистый холст. Тёплый терпкий запах масла пропитал всё вокруг, смешиваясь с запахом их постели и выступившим потом. Он расслаблялся всё дальше и дальше с каждой секундой, убаюканный плавными движениями и привычным гневным бормотанием Паши над ним. Хотелось вырубиться под этими ласковыми руками, утонуть в сладкой сонливости, окутавшей его с ног до головы. Но Паша подготовился, у Паши явно были на сегодняшнюю ночь планы, поэтому, предприняв последнее (героическое) усилие, Лёша снова приподнял голову (та была тяжёлая, как свинец, а шея отказывалась слушаться, будто сделанная из мягкого пластилина) и уточнил: — Не то чтоб я жаловался, но полпервого ночи, Паш, мне вставать в шесть, а у тебя ебанат из санэпидема. Может, ускорим процесс? — Пиздец, романтика! — с каким-то агрессивным восторгом порадовался Паша, стягивая наконец с себя майку и приподнимаясь, чтобы так же шустро избавиться от пижамных штанов. Лёша перевернулся было набок, готовый насладиться зрелищем и поучаствовать в процессе более активно, но был остановлен рукой на пояснице. — Лежи-лежи, я сейчас. Уже голый, Паша сел на прежнее место, прижимаясь ближе и утыкаясь полувозбуждённым влажным членом в ложбинку где-то между ягодиц. Сонливость, окутывавшая Лёшину голову всё это время, сменилась долгожданным опьянением, и его повело, стоило Паше дотронуться до него с новыми намерениями: нежность сменилась властностью, лёгкие касания — уверенной хваткой, привычный недовольный бубнёж — жарким шёпотом прямо на ухо, когда, навалившись на него всем весом, Паша спросил: — Как тебе душ? Поцелуи сменились укусами, Паша пересчитывал уже заласканные его пальцами родинки губами и языком, вылизывая по его коже восьмёрки, пока Лёша елозил под его весом, пытаясь устроиться поудобнее, чтобы вставший член не так сильно упирался в матрас. — Погоди, дай я согну колено. — Классно придумал, — одобрил Паша, самостоятельно разводя его ноги в стороны и спускаясь всем телом ниже, пока не поравнялся лицом с задницей. Наблюдая за его телодвижениями через плечо, Лёша вцепился в подушку только крепче и наконец-то расслабился окончательно, подставляясь. Паша промычал что-то нечленораздельное, целуя его в одну ягодицу, снова и ещё, пока вторая его рука сминала и сжимала вторую. — Что ты там бормочешь? — слабым голосом переспросил Лёша, разрываемый лихорадкой нетерпения, когда стало заметно, как Паша отчего-то медлит. — Как тебе в душе, говорю? — повторил тот второй раз, на этот раз обращаясь куда-то между его ног и целуя снова. — А-а-а, Паша! — Лёша сорвался на тонкий крик. — Да-да, душ, да. Хорошо там было. — Ну, значит, сейчас будет ещё лучше. Раздвинув плоть в стороны, он приступил сразу к делу, облизав кожу вокруг ануса и ткнувшись языком внутрь, пытаясь сразу проникнуть поглубже. Лёша снова вскрикнул и против своей воли дёрнулся вперёд, будто пытаясь избежать прикосновений, дыхания на своей коже и жара языка. Паша приглушённо фыркнул, перехватил его под бёдра, удерживая силой, и начал действовать более активно. Спрятав горящее лицо в измятой подушке, Лёша подчинился и раздвинул колени шире, а затем додумался прогнуться в пояснице, приподнимаясь, и теперь пришёл уже Пашин черёд стонать. Весьма довольный Лёшиной покорностью, продолжил его вылизывать, приласкал яички и, просунув руку поглубже ему между ног, ухватил его член всё ещё разгорячённой массажным маслом ладонью. Лёша снова дёрнулся и почувствовал, как срывается окончательно. Он стонал и метался, пока каждым своим движением и издаваемыми звуками Паша доводил его до исступления. Забыт был клятый понедельник, и каждая умиравшая до этого от усталости клеточка его тела расцветала бутонами удовольствия. Паша сжал его бедро крепче, наверняка оставляя синяки, и Лёша дёрнулся в последний раз, кончил на сбитое полотенце и простыни и не слышал, как дрочит над ним Паша, только спустя несколько мгновений почувствовал обжигающие капли спермы на заднице и пояснице. Паша повалился на кровать, приземляясь за его спиной, пока Лёша кряхтел, стонал и устраивался на окончательно разворошённой постели, обнимая себя его руками. — Снова в душ, — проворчал он. — И повторить массаж бы не мешало. За спиной тихонько засопели — звук, который Лёша знал по опыту, мог вскоре перерасти в оглушающий храп. Стараясь не сильно дёргаться, он кое-как накрыл их одеялом и приготовился ко сну. — И тебя с годовщиной, Паша. Сопение сбилось, но признаваться, что на самом деле не спит, Паша не спешил. Спустя какое-то время Лёша почувствовал прикосновение губ и щетинистой щеки к своему оголённому плечу, но отвечать тоже не стал. Обсуждать здесь и действительно больше было нечего.