Мы сгорели на земле, оставив небо для других.

Горел огонь, шли корабли На обнаженные тела Стекала патока любви И в рамах стыли зеркала И мы сгорели на земле Оставив небо для других Жизнь одинаково права И нет хороших, нет плохих

Себастиану снятся кошмары. Пахнущие гнилью, отливающие красным, пузырящиеся и смертельно острые. Ему снится небо с солнечной каймой, которую заслоняет Джозеф. Руки его — тяжелые и онемевшие жгуты, сами тянутся к небу. Но вместо того, чтобы погрузиться в голубое безветрие, они касаются теплой кожи. На лице у Джозефа следы. Глубокие борозды, безобразные шрамы, незатягивающиеся рубцы. И каждый из них под пальцами детектива Кастелланоса краснеет и раскрывается снова. Себастиан размазывает по бледным щекам кровь, когда начинается дождь. Капли больно барабанят по телу. Он моргает быстро, стараясь не терять фокус, не терять ощущений и почему-то думает, что Джозефу больнее, ведь острые и тяжелые капли бьют ему прямо в спину. Капли очень громко рассыпаются. Кастелланос моргает и на секунду оказывается на огромном поле, где спокойно колышутся большие и плотные ярко-желтые подсолнухи, а потом они загораются вместе с ним. И он снова чувствует запах гари, пластмассы, дерева. Тяжесть накаленного воздуха в легких, который он уже никогда не переварит; который так и останется там осадком. Он пытается вдохнуть резко и закричать, но вместо его крика слышится знакомый голос. Когда он снова открывает глаза, то видит Оду. Тот все также заслоняет собой потолок. Потолок, а не небо. И на его лице ни единого шрама. Только пальцы Себастиана, которые сильно сжимаются на светлой коже. Джозеф что-то пытается ему сказать, но слух Себастиана заполнен треском огня, криками, металлическим скрежетом, звуком колючей проволоки, сжимающей живую плоть и ржущей ее. Эти звуки реальные, а Ода нет. Или мужчине так кажется. Джозеф наклоняется ниже, его холодные пальцы мягко ложатся на плечи Себастиана, а на лице отражается так много всего, что сам детектив теряется пытаясь уловить хоть одну эмоцию. Но каждая из них живая. И он сам живой, теплый, не раненый. И от этого понимания так больно сжимает грудину и внутренности — от радости. — Проснись! — до блядского в строгой манере приказывает Ода больно сжимая пальцы на плечах детектива. — Себ, слышишь? Реальность обрушивается моментально и бесповоротно. Разбивается о спину Джозефа, пробивая грудную клетку Себастиану. Мужчина глубоко вдыхает. В легкие забивается странный запах. Что-то горит, но не ассоциируется, как во сне со смертью. В ноздри забивается запах лосьона после бритья, который пахнет (или должен) морем, а еще там витает запах дождя и немного бензина вперемешку с запахом пережженного кофе. — Кофе убежал, — сипит детектив, почему-то улыбаясь. Глаза Оды расширяются на момент, а потом он дергается и в пару совершенно неизящных движений, потоптавшись по Себастиану, слетает с дивана в сторону кухни. Реальность прямолинейно сообщает, что Кастелланос параноик в шаге от алкоголизма. В шаге, который он не делает, потому что Джозеф может прострелить ему коленные чашечки, не сомневаясь. Реальность беспардонно говорит ему, что Джозеф живой и относительно здоровый, если не считать кучу ментальной разрухи под поехавшей крышей. А вот сам Себастиан подыхает от того, как себя душит, не желая отпускать свои кошмары. И толку бояться, что Ода умрет, если он сам мертвее всех языческих богов? Становится легче дышать. От кошмара остается только мимолетная тревога и беспокойство. Остается страх, что это очередная локация в голове больного человека, что это все декорации. Но он смотрит на часы. Близится второй час ночи, за окном нарастает дождь, сбивая пыль с тротуаров. На маленькой и до ужаса тесной кухне слышится возня. На невысокой тумбе возле входной двери лежат две пустые кобуры, а оружие под подушками и под рукой. Рядом лежат черные перчатки и пустой стаканчик из ближайшей кофейни, который использовался как маскировочный бокал виски. Над ними висят бежевый плащ с грязными полами и темно-серый жилет. От одежды пахнет порохом. В комнате мягкое освещение, перегорели две лампочки в пыльной люстре. Себастиан потирает переносицу. — Говорил, не читай, если собираешься поспать, — слышится строгий голос над головой. На солнечное сплетение опускается керамическая чашка с черным кофе. Джозеф устраивается на другом конце дивана, растолкав ноги детектива. Себастиан ухмыляется и нагло кладет их на ноги, удобно сидящего Джозефа. — Никогда не слушаешь меня. Он качает головой и удобнее обхватывает ноги Кастелланоса, укладывая на них папку с очередным делом. — Ты что-то сказал, Джозеф? Пальцы удобнее обхватывают нагревшийся стакан кофе. Голос больше не ломит, реальность довольно урчит на задворках сознания. Он дома. — Иди к черту, Себ. — Я там уже был. — Удручающе. Себастиан показательно дергает ногой, сбивая папку с места. Но Джозеф лишь улыбается и сжимает ладонь на его колене. Бледные пальцы привычно скользят по ткани черных брюк. Это ощущение смешивается с миллионом других, размахивается на стыке со звуками и картиной происходящего и влетает в легкие теплой иглой. И кошмар отступает. На секунду. На вздох. Пока он дома.