Другой взгляд

      Энни после пробуждения — сама не своя, точно Гул разрушил не только ее тюрьму, но и внутренний блок, защищавший от внешнего мира. Каждый год, каждый удар и каждый проигрыш, все, что укрепляло ее изнутри, треснуло, свод рухнул, а Энни осталась наедине со своими страхами, болью, горечью.       Гул освободил ее, и если бы в ее желудке была хоть крошка, Энни бы вывернуло прямо на каменный пол. Сначала была полная дезориентация: она в один миг с головой окунулась в мир ощущений, возвращаясь к жизни. Вокруг были и холод, и сырость, и запах смолы от тлеющего факела, внутри — голод и тошнота, и все резко нахлынуло так, что в первые минуты пространство не ощущалось вовсе. Возможно, не минуты, а часы. Время перетекало вязко, как мед, обволакивая ее со всех сторон. Во рту ощущение было мерзкое, а еще начиналась мигрень. Конечности покалывало. Перед глазами — мутно.       С возвращением, Энни. По какой-то нелепой случайности ты так и не сдохла.       Армин таких подробностей не знает, но перемены в ней видит ясно, как день. Энни вся — поникшая, тревожная, и в своем новом качестве какая-то необычайно нежная и беззащитная. То, что кадетом она тщательно прятала за маской безразличия и леденящего спокойствия, надломилось, открывая миру новую Энни: уставшую, грустящую, мягкую и не очень-то сильную духом. При желании она до сих пор может с легкостью уложить на лопатки любого парня, в два раза выше и в три раза шире, но разница в том, что она этого больше не хочет. Энни нуждается в простом и человеческом, таком, как страхи, боль, слезы, переживания, и, получив доступ к этой чаше, намеревается испить ее до последней капли.       Армин помогает, как может. Поэтому Энни каждый вечер приходит к нему в кабинет. Каждый вечер он, ровно за пять минут до короткого стука в дверь, заканчивает с отчетами и ждет.       Она заходит в комнату тихим, неуверенным шагом, садится на диван и слушает, как Армин заваривает им чай, как звенят чашки, как наливается кипяток. Керамика приятно отдает теплом в пальцы, горло обжигает, когда она делает глоток, но внутри — хорошо и спокойно, словно Энни наконец-то вернулась домой после тяжелого дня, и это чертовски успокаивает. Она наконец-то дома.       Они молчат, пока Армин не решается прервать тишину — он мастерски чувствует эту грань между необходимостью и неловкостью, потому что он всегда всё мастерски чувствует.       - Как прошел твой день?       И она начинает рассказывать.       Новая Энни непривычно разговорчивая, потому что после четырех лет молчания слова по-особенному ощущаются на языке. Она пробует их заново — и ей нравится это чувство, ведь теперь страх немоты, почти как и страх одиночества, кажется ей почти что физическим, осязаемым. Поэтому Энни говорит.       Говорит она много: о проведенном в работе дне, болтливой Хитч, мерзких пьяницах, которых ей сегодня пришлось разнимать, ведь какая нелепость, кто бы знал, что годы, когда ее тренировали как смертоносного и беспощадного воина, в итоге приведут к тому, что она будет заниматься такой ерундой. Иногда Энни рассказывает о детстве, об отце, о Марли, даже вспоминает Райнера и Бертольда — Пик, Порко и Марсель всегда держались от нее в стороне, не то что эти двое. Их попытки с ней сблизиться временами ее раздражали, но сейчас, возможно, она даже жалеет, что была так холодна с ними. Энни говорит об усталости и о том, как заебалась просыпаться каждую ночь от кошмаров, из-за которых спит по два-три часа в день. Кошмары были разные. То она убегает от кого-то, кого на утро даже не в состоянии вспомнить, то стоит и смотрит, как на ее глазах гибнут сотни людей, то проваливается в ледяную толщу воды, не в силах выплыть, словно к ногам привязаны бетонные плиты, неумолимо тянущие ко дну. Она пытается пить таблетки, но они нихера ей не помогают, каждую ночь одно и то же: она вскакивает с кровати в ледяном поту и будит Хитч криками. Когда соседке удается ее успокоить, Энни забывается беспокойным и тревожным сном, и до рассвета она ворочается с боку на бок, а потом просыпается окончательно — разбитая и пустая.       Энни говорит, а Армин не перебивает. Знает, что ей нужны не советы, а внимательный слушатель. Он отлично справляется с этой ролью.       Все продолжается до момента, пока Энни не начинает хрипеть от слишком долго напряженных голосовых связок, и монолог обрывается так же резко, как и зарождается.       Тогда Армин подсаживается к ней и аккуратно обнимает за плечи, стараясь не нарушить ее личное пространство. Но Энни с готовностью придвигается ближе и кладет голову ему на плечо. Такое происходит не раз, и не два, но у Армина постоянно воздух в легких заканчивается на этом моменте.       Так они и сидят. Потом, обычно, Энни нехотя поднимается, чувствуя, что еще мгновение — и она так и уснет в его объятиях, смято прощается, желая спокойной ночи, и расстается с ним, до следующего такого же вечера.       Армин постоянно набирается сил, чтобы сказать ей… Предложить… Но это вечно кажется ему наглым, дерзким, странным, он не имеет никакого права и никаких привилегий, чтобы вот так…       Пока в один вечер не решает: если он это не скажет, то будет жалеть до конца своих дней, тем более, что жизнь у них не особо-то долгая.       Поэтому, когда он чувствует, что Энни снова собирается уходить, берет себя в руки и выпаливает:       - Ты можешь спать у меня, если хочешь. У меня отдельная спальня и есть диван, я без проблем там помещусь, просто попрошу еще одну подушку и одеяло, - Энни ничего не отвечает, Армин чувствует себя навязчивым и неловко заканчивает, - Д-думаю, командору они не откажут.       Она молчит еще некоторое время, так что он уже успевает пожалеть о своем неуместном предложении, когда Энни все-таки произносит:       - Ладно. Это было бы очень мило.       Конечно же, диван так и не пригождается. Едва закрывается дверь, Энни прижимается к Армину и целует его — быстро и крепко, не желая тратить ни минуты на заминки, неуклюжий флирт, неловкие намеки. Долго. Скучно. А вот обхватить лицо Армина холодными ладонями, смаковать его короткую растерянность, легко потянуть за пшеничные пряди и губами поймать резкий выдох — приятно до невыносимого. Армин моментально поддается, прижимая Энни еще ближе к себе, скользит руками по ее телу — талия, лопатки, талия, ягодицы, — и они мнутся у двери вечность, полностью поглощенные моментом. Наконец Армин отрывается, внутри его скручивает пополам от жара, стоит взглянуть в покрасневшее лицо Энни, и он тянет ее в сторону кровати. Энни не сопротивляется, податливо ступая следом.       Она садится на аккуратно заправленные простыни, судя по складке, едва-едва обновленные. Быстро стягивает толстовку через голову, неуверенно складывает ее на тумбе у изголовья — его пространство было вычерчено до мелочей, и она боится своим присутствием разрушить внутреннюю гармонию. Кожа моментально покрывается мурашками от ночного воздуха, залетающего через приоткрытое окно, руки тянутся прикрыть оголившуюся грудь. Энни сидит. Терпеливо ждет, пока Армин выверенными движениями расстегнет рубашку. Пуговица за пуговицей. Бесконечно долго, но впереди у них — все время этого мира. Они отвоевывали этот сраный мир, чтобы у человечества было время. И теперь заслужили полное право насладиться временем сполна.       Армин вешает рубашку на стул, разглаживая плечики, и у Энни создается впечатление, что он над ней издевается, так что она резко вскидывает голову, вглядываясь в его лицо, и обнаруживает — он смотрит на нее не отрываясь.       - И долго ты там еще будешь копаться? – смущенно отводя взгляд, спрашивает Энни. Неосознанно она поглаживает себя по плечам, и Армину не нужно много времени на анализ, чтобы в ее движениях разглядеть защитные механизмы.       Он делает два тяжелых шага к ней, опускаясь на колени. Внутренности скручивает в тугой узел.       Нежно отнимает ее перекрещенные руки от груди — ладони у него мягкие и сухие, словно он в жизни не держал оружия. Легкое прикосновение губ обжигает девичьи пальцы. Он продолжает смотреть на нее.       Блять. Блять. Блять.       Армин Арлерт до могилы ее доведет и не споткнется. Иначе он не стал бы так ее мучить каждый ебаный раз, когда они оказываются рядом.       Он закрывает глаза — наконец-то он закрывает глаза. Щекой едва прижимается к ее запястьям, когда Энни в ответ нетерпеливо сжимает бедра (с каких пор тебя возбуждает нежность?), выпутывая руки из кольца его пальцев и притягивая Армина к себе.       (С каких пор?)       Она заваливает их обоих на постель, ногами обхватывает его талию, руки обвивает вокруг шеи и целует — рвано, неразборчиво, слепо, в горло, щеки, нос, уши, иногда мажет рядом с кончиками губ, но тут же отстраняется, стоит Армину повернуть голову в попытке углубить поцелуй.       - Энни, подожди, - полушепотом выдавливает Армин. Энни останавливается не сразу. Делает глубокий вдох. Опускается на подушки.       - Ты боишься.       Не вопрос. Утверждение. Руки, сцепленные на затылке Армина, безвольно опускаются, вытягиваясь вдоль тела.       - Да, - выдыхает Энни.       Просто пиздец как сильно.       - Мы можем прекратить, - он улыбается мягко, едва заметно склоняя голову набок, и ласково заправляет ей за ухо выбившиеся пряди. – Все нормально.       Энни давит в себе смех, после — желание стукнуть его по голове, а потом — думает и внимательно прислушивается к ощущениям. Хочет? Да. Боится? Невероятно. Стоит ли так переживать? Вряд ли. Это же Армин. Дьявол, это же Армин.       Последнее, где она должна быть — под ним, полураздетая, разгоряченная, абсолютная идиотка. На ее место бы хорошенькую девчонку, вроде той, недавно присоединившейся к полиции, белокурого ангела, милую крошку, но за каким-то чертом Армин прижимается к ней, на нее смотрит нежно, ее поглаживает по голове, и будь она трижды проклята, если примет его любовь, отняв возможность завести себе нормальную подружку.       Только вот какая жалость, что ее грехи и без этого не счесть. Жалость, что Армину попалась самая паршивая и аморальная девушка из всех доступных вариантов. Жалость, что Энни никогда не поступает по совести.       Ее ладони проходятся по крепкому торсу, и Армин вздрагивает от того, насколько холодны руки Энни. Она приподнимается на локтях, скользит губами по контуру его челюсти и едва успевает вытолкнуть «Я хочу», как Армин поцелуем проглатывает ее слова.       Глупая мысль: ту девчонку из полиции он бы так нетерпеливо не целовал. Он бы ее вообще не…       Энни сглатывает, когда Армин опускается ниже, захватывая зубами кожу возле ключиц и тут же отпуская, точно в страхе сделать больно. Языком обводит затвердевший сосок. Энни податливо выгибается навстречу, и Армин подкладывает ладонь ей под поясницу, второй рукой приподнимая тело, чтобы развязать шнуровку на штанах и расстегнуть ремни — справляется он, на удивление, быстро и уверенно. Удобнее устраивается между ног. Мягко целует в живот и внутреннюю сторону бедер, кончиком языка дотрагивается до половых губ. Когда Энни неосознанно надавливает на затылок, Армин углубляется, пройдясь языком по складкам, очерчивая вход во влагалище, круговыми движениями обводит клитор. Все происходит в полной тишине, изредка прерываемой короткими вздохами, когда Армин вводит внутрь два пальца и случайно царапает стенки.       - Армин, стой.       Он тут же поднимает голову, обеспокоено вглядываясь в подсвеченное темнотой бледное лицо. Больно? Неприятно? Все-таки передумала?       Он готов прекратить в любой момент, даже несмотря на ощутимую тесноту в штанах, но Энни лишь обхватывает руками его лицо и подтягивает к себе, быстро целуя в губы. Она нажимает на плечи, переворачивая Армина на спину.       - Мне нравится так.       Он ерзает под Энни, удобнее устраиваясь на подушке, а она легко двигает бедрами — вперед, назад, — ненавязчиво задевая пах. Из груди вырывается сдавленное мычание, но Арлерт не позволяет себе потерять самообладание: он хочет Энни и хочет, чтобы она полностью сумела себя расслабить, доверяя ей контроль над ситуацией. Вот только Энни ситуацию контролирует и без его любезного разрешения — склоняется над ним, прикусывает шею, и кожей он чувствует ее усмешку. Боже. Дурак. Она дразнится. Она просто дразнится.       - Ну же, Армин.       Энни не договаривает, но между ними повисает — «Попроси».       Армину нетрудно, Армин набирает в легкие воздух, чтобы вытолкнуть ожидаемо «пожалуйста», однако что-то заставляет его притормозить — лицо Энни слишком близко, а в глазах ему чудится почти что демонический блеск.       Дьяволы с острова Парадиз выглядят не так, как их представляли в Марли.       Грудь сдавливает, потому что Энни — вот такая, соблазнительная, жаждущая, — лезла в его голову на протяжении последних лет, едва щека касалась подушки. Цепкими пальцами поддевала его ремни, разрывала пуговицы на рубашке, притиралась ягодицами к паху, но стоило попытаться дотронуться — исчезала, а Армин просыпался со стояком и бесконечно себя ненавидел.       В горле ком. Если он сейчас шевельнется, она уйдет. Вместо возбуждения тело заполняет волна паники и удушающего страха.       Энни снова прижимается к нему тазом, пытаясь вернуть на землю. Ей кажется, что война закончилась быстрее, чем он тут думает, поэтому наклоняется еще ближе, раздраженно и нетерпеливо выдыхая в растерянное лицо, и видит, как дрожат его губы.       «Попроси».       - Не уходи, - хрипит Армин. – Пожалуйста, останься.       И крепко сжимает пальцами ее плечи, ртом прижимаясь к ореолу вокруг соска. Пока он языком скользит по ее груди, руки хаотично блуждают по спине и надавливают на поясницу, вынуждая Энни опуститься вниз. После секундной заминки она все-таки поддается. Ткань неприятно трется о возбужденный клитор, так что после пары толчков она отстраняется — ровно на столько, сколько ему нужно, чтобы стянуть с себя штаны и кинуть их на пол, Армин умный мальчик, Армин все понимает без слов. Пряжка ремня глухо стукается о ножку кровати.       - Я никуда и не собираюсь.       Он рывком принимает сидячее положение, опираясь спиной на изголовье, и увлекает Энни в новый поцелуй, параллельно рукой растирая по члену выступившую смазку.       - Готова?       Не то, чтобы у Энни был большой опыт, но никто еще в сексе не был настолько заинтересован ее самочувствием. Она давит улыбку, за ресницами прячет смущенный взгляд. Кивок.       Армин сжимает ее бедра, медленно опускает на себя, и в этот момент комнату прорезает первый стон — с удивлением он узнает свой же голос. Энни молчит, но руками опутывает его шею и носом вжимается в ямку ключицы. В ответ Армин еще ближе прижимает ее к себе.       Со стороны, наверное, кажется, что они обнимаются.       Что ж, это почти что так.       Тяжелое дыхание Энни окончательно обволакивает его разум мутной пленкой, поэтому в какой-то момент он бессознательно выпускает девушку из кольца своих рук и опирается ладонями на простыни, бедрами толкаясь вверх. От неожиданности Энни протяжно мычит — губами Армин ловит ее стон. Она зарывается пальцами в его волосы, грубовато оттягивает пряди, прикусывает за нижнюю губу, потом за верхнюю, углубляет поцелуй, переплетая языки. Влажно, быстро, сбивчиво, они двигаются навстречу друг другу, не тратя ни секунды на лишний звук или лишний жест. Лишь когда у Энни немеют икры и ступни, она опрокидывает Армина на себя, вновь сталкиваясь спиной с холодными простынями. Из-за контраста температур дыхание перехватывает, но остудиться Энни точно не помешает: Армина становится — слишком.       Они уже не целуются. Армин вжимается в нее тазом, уперевшись локтями в подушки для удобства, и не сводит с нее полуоткрытых глаз. Энни отвечает тем же.       То, что поначалу смущало и выбивало из колеи, теперь лишает воздуха, но прервать зрительный контакт кажется невозможным, и даже неправильным. Здесь впору пришлись бы рассуждения о том, что глаза Армина — голубые и теплые, как океан, а ее — льдистые и колкие, точно снег, но единственное, что можно было разглядеть в темноте — у них обоих — бесконечная ласка и спокойствие, сплетенные со страстным желанием отдать друг другу все до последней капли.       Армин также не отрывается, когда одна его рука опускается вниз, а пальцы нащупывают клитор. Не закрывай глаза, Энни, — ей кажется, что если она сейчас поддастся искушению, то чарующая магия момента бесследно исчезнет, оставив напоследок лишь смазанные воспоминания, поэтому она лишь прикусывает губу и несознательно вскидывает таз вверх, в попытке ускорить приближение оргазма. Когда ее накрывает волнами, Энни все-таки зажмуривается, несколько раз коротко всхлипывает (Армин никогда не слышал Энни так), со всей силы комкает простыню в пальцах и запрокидывает голову, оголяя горло и стукаясь макушкой об изголовье.       Армин чувствует, как мышцы влагалища сжимают его член, и терпеливо ждет, пока Энни затихнет. Он знает, что из-за силы титана она вряд ли сможет завести ребенка, но все равно предусмотрительно выскальзывает из Энни, вздрагивая, когда чувствует, как ее шершавые сухие пальцы накрывают член. Несколько движений по основанию, мягкое поглаживание большим пальцем по головке и ее немного туманный после оргазма взгляд — Армину требуется немного, чтобы кончить следом.       Энни кажется, если в мире может существовать такое счастье, то и ада на этой земле никогда не было, и она растерянно улыбается, так, что не сразу замечает, как Армин тянется к тумбочке и извлекает из ящика платок. Он тщательно вытирает ее пальцы и живот — Энни расслабленно следит за ним сквозь опущенные ресницы. Привстает и мягко целует в нос. В ее жизни нет и не было ничего проще, чем этот жест.

***

      Несмотря на только случившуюся близость с Энни и тепло ее тела под боком, Армин снова видит ее во сне. На самом деле, Энни не приходила к нему по ночам уже несколько месяцев: пережитого год назад было достаточно, чтобы вытеснить мысли об Энни образами Эрена и воспоминаниями о Гуле. Арлерт привык бороться с кошмарами конскими дозами снотворного, но сегодня лелеял надежду, что ночь пройдёт спокойно, ведь рядом…       Энни тяжело дышит, торопливо расстегивая пуговицы, а Армин поддается желанию оглядеться. Он с удивлением и легким стыдом обнаруживает до боли знакомые стены казармы — отряд на ужине и скоро вернётся. Энни раздраженно поджимает губы, когда застежка ремня барахлит, и Армин дрожащими пальцами справляется кое-как, стягивая штаны до уровня коленей. Он чувствует, что это все до отвращения неправильно, но не может совладать с собой и не может пошевелиться, ведь Энни плотно прижала его к матрасу и трахает прямо в общей спальне, хотя в любую минуту может отвориться дверь. Армину кажется, что они лежат посередине комнаты, хотя его кровать находится в самом углу, но не заметить их в любом случае невозможно, неважно, сразу или через несколько секунд, когда глаза привыкнут к темноте.       И тем не менее, он завороженно вглядывается в ее лицо — расслабленное, даже как будто бы привычно безразличное, однако покрасневшие от удовольствия щеки выдают ее с потрохами. Он смотрит на Энни и напрягает горло, чтобы сказать ей о том, насколько она чудесна, но не может издать ни звука.       Энни, ты очень красивая.       Пожалуйста, я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.       Энни, я тебя…       И лишь открывает рот, как рыба, вытащенная на берег.       Вместе с лишенной возможностью говорить незамедлительно подступает паника. Армину кажется — он задыхается, захлебывается, тонет, и он пытается схватиться за руку, бедро, плечи Энни, но его собственное тело немеет. Внезапно Энни резко тормозит, выдыхает, морщится — и быстро отстраняется.       «Извини, это было зря, Арлерт».       А у него до сих пор нет голоса возразить. Он ведь не…       Армин беспомощно следит за тем, как она одевается, и неожиданно чувствует резкий удар под ребра.       Его выдергивает из сна.       Ошалевший, он с трудом приходит в себя, и только очередной толчок — на этот раз в живот, — возвращает его в реальность. Энни беспокойно ворочается, мотает головой из стороны в сторону и что-то неразборчиво мычит сквозь зубы — ей снова снится кошмар. Когда она на миг поворачивается к нему, в предрассветном сумраке Армин замечает блестящие дорожки слез на щеках.       - Энни.       Она со всей силы пинает его в пах, и у Арлерта искры из глаз сыпятся, он едва держится, чтобы не заорать благим матом на весь этаж и не перебудить к чертям все командование.       - Энни, - громче повторяет он, слегка тряся ее за плечи. Энни не просыпается, и Армин надавливает, фиксируя ее тело — вовремя, она резко дергается в следующую же секунду. - Энни, все в порядке, все хорошо. Проснись.       Она резко затихает и расслабляется под его руками. Армин с облегчением выдыхает.       - Прости, - едва размыкая губы, сдавленно произносит девушка. – Я не хотела.       - Все нормально.       Чувствуя, как бешено бьется сердце, Армин осторожно притягивает Энни к себе, обнимая за плечи. Дыхание постепенно выравнивается, да и сама Энни, кажется, успокоилась, но лежат они долго — сон больше ни в какую не идет.       - Армин? Спишь? – она не выдерживает первой.       - Нет.       - Можно вопрос?       - Я не уверен, что он будет приятным, но да, говори.       Внутри Армина все сжимается от дурного предчувствия, словно он наперед знает все, что она скажет. Собственно, так и происходит.       - Бертольд ведь был влюблен в меня, - выжидает паузу. - Я… знаю это.       Прекрасное начало, оправдывающее все его ожидания.       - Все это происходит с нами, потому что, - нет. Нет, нет, нет, - ты забрал его память?       Боже.       Смысл сказанного доплывает до сознания Армина очень медленно. Молчит долго. В голове — липко. Самое забавное, Энни этот вопрос давно мучил, точно не дольше, чем самого Армина, и при этом они оба боялись искать ответ — друг у друга и в себе.       Но ведь все очевидно?       - Энни, я...       Влюбился в тебя, когда мы еще были кадетами.       Видел твое лицо каждый раз, стоило мне провалиться в сон.       Хотел тебя так сильно, что ненавидел себя за это.       Энни, я...       - Не знаю.       ... идиот.       Энни едва слышно выдыхает и закрывает глаза. Целую минуту она молчит, и Армин не имеет ни малейшего понятия, что в этот момент происходит у нее в голове. Целую вечность она не издает ни звука, а мысли Армина становятся противно вязкими, как скисшее молоко. Целая жизнь, и она говорит:       - Ну и хуй с ним.       И отворачивается к стенке, спиной прижимаясь к нему.       Армин рассеянно обнимает ее, подтягивая еще ближе, и утыкается лицом в разбросанные по подушке волосы. С третьей попытки Энни наконец-то засыпает спокойно и крепко, а Армин еще долго ворочается, прокручивая в голове свой сон.       Нет. Не сон.       Одно наблюдение кажется ему даже интересным: Энни выглядит совсем другой глазами Бертольда.