a heart of stone.

      Почти семнадцать тысяч неторопливых шагов – точно выверенных, не одним годом отсчитанных и выкованных в памяти. Семнадцать. Именно столько _им_ должно было быть. Именно столько вот-вот исполнилось молодому шиноби.       Тот, чьим немолчаливым гостем он хочет быть, не удосужился даже могилы. Остался под грудой тел, под плотным слоем пыли войны. Посмертно – герой. На всю оставшуюся жизнь – лучший друг.       Рука, обрамлённая чёрной кожей укороченных перчаток, обнажёнными пальцами бережно стирает пыль с оранжевого пластика знакомых очков. — Я давно не приходил, — голос, приглушённый то ли тканью, скрывающей лицо, то ли собственным чувством вины, — Было очень много миссий.       Пальцы скользят по холодному мрамору мемориала, находят знакомое имя с безупречной точностью. Не нужно даже вчитываться. Под подушечками остаются выгравированные иероглифы хираганы. Шесть слогов.                               «О-би-то У-чи-ха»       — Я говорил тебе, что Кушина-сан ждёт ребёнка, ты помнишь? Они, с Минато-сенсеем, решили назвать его Наруто, — у мемориала выкладывает цветы. Букет, в концепции с белыми хризантемами, — Это в честь героя из книги, которую написал Джирайя-сама. Я даже начал её читать. Думаю, через пару месяцев наш сенсей станет родителем. Как считаешь, он будет хорошим отцом?       На щеках юного, но уже возмужавшего за предыдущие четыре года, Хатаке выступает лёгкий румянец: — Ну и вещи там моментами описываются, в этих книжках саннина, знал бы ты только, — хмыкает едва слышно, — Впрочем, тебе бы наверняка понравилось. Может, возьму в следующий раз с собой. Почитаю тебе.       Копирующий знает, что не дождётся ответа. Мёртвые не говорят.       Сожаление, что при жизни было недосказано так много, от этого меньше не становится. И, только потеряв товарищей, Какаши смог стать чуть болтливее. Привычки складываются из постоянства. — Ты прости, что неделю не приходил, Обито, — руку за плечо заводит, протирая тыльную сторону шеи. Имя и извинения всегда даются труднее всего, — Принёс тебе кое-что.       Рядом с очками оставляет запечатанный леденец со вкусом юдзу.       И стоит.       Ждёт.       Словно кто-то сейчас придёт и заберёт, поблагодарит, простит. Словно кто-то рассмеётся в лицо от этих сентиментальностей, которые раньше высмеивал в других.       Дальнейший сценарий Какаши знает наизусть: никто ему не ответит, и через несколько десятков молчаливых минут он уже будет считать почти семнадцать тысяч шагов в обратной дороге до дома.       Иногда в полумраке он будто слышит ответы. Ещё реже они простукивают через стену ливневого дождя. В моменте бывает, что собственная тень словно раздваивается. Приходится на секунды жмуриться, отгоняя картинки из собственных снов.       Сны прекрасны, когда не держат в страхе.       Такие сны всегда колючие и меткие. В них тот, чьего лица он никогда не видит, потому что не может представить детально таким взрослым. Чей голос звучит тихим шумом, стираясь, и Хатаке так боится забыть его интонации. Эти сны всегда заканчиваются щебетом тысячи птиц.       Молодой шиноби резко садится на кровати. Взгляд скользит по рукам – снова окрашены кровью. Он не смог, не успел, не проследил, не сдержал обещаний, не выполнил единственную просьбу и ничего из этого не забыл. Руки липкие, дрожащие – чего не касаются, пачкают алым. И чей-то шёпот, мешаясь с премерзким смешком со вкусом разочарования, совсем не успокаивает. Спасает только душ: всегда холодный, бодрящий, леденящий душу. После такого душа собственная постель не принимает обратно. После таких снов не засыпается ещё пару дней.       Минато-сенсей говорил, что жизнь – самый ценный подарок, который надо ещё суметь оценить по достоинству, чтобы понять его неизмеримость. Какаши ценит. Уверенный, что со всем справится, что всегда выстоит, что постоянно будет пытаться сделать лучше, станет достойным такого подарка. Это его благодарность.       Свиток с указаниями Йондайме разворачивается особенно торопливо и ловко. В прорезях маски кота с двумя красными полосами на щеках, глаза резво скользят по ровному почерку. Чем ближе рождение сына действующего правителя, тем резче выглядят точки в конце предложений.       Осмотр периметра территории Конохагакуре. Это в разы приятнее миссий с убийствами и погонями. К тому же, безопасность превыше всего. Совсем редко Копирующий и сам втайне мечтает о моменте, когда это слово не будет чем-то особенным. Где-то под луной, где волосы отливают серебром, он мечтает о мире, в котором больше никогда не будет войны. Мир, в котором нависающая угроза не будет такой ощутимой, что на проверку её наличия отправляют лучших шиноби. Это тот утопический мир, в котором дети не хоронят друзей, а учителя – учеников. Тот мир, который обошёл молодого капитана стороной.       Неважно, какой была миссия. Какаши всегда возвращается в пустые и тёмные стены своего жилья, когда (зачёркнутое: если) настаёт время вернуться.       Весь юношеский максимализм гоняясь за мыслью, что задания первостепенны, молодой человек так и не смог найти что-то поистине важное для себя. А если находил, то сразу терял. Вот оно, единственное житейское, напоминающее о человечности того, кого прозывают другоубийцей – фотография на прикроватной тумбе. Первая и последняя совместная.       Иногда дни после миссий выдаются особенно несносными. В такие дни чтение любимой Ича-ича заменяют бинты, разбросанные по квартире, пока молодой капитан пытается перевязать себе очередную рану самостоятельно.       Кто в здравом уме обращается к ирьёнинам с такими несерьёзными побоями? Наверное, те же здравомыслящие люди, которые понимают их нешуточную серьёзность. На самом деле, Хатаке ответственный – давно завёл себе домашнюю аптечку.             Именно в такие дни его кошмары кажутся явью.       Засыпать и просыпаться в присутствии кого-то ещё.                   Надежда и страх.       Вера в загробный мир и возможность бродить живым мертвецом рядом с теми, кто не оказался в этих днях. Быть ими услышанным, увиденным, понятым, прощенным. Страх перед тем, кто может заставить платить по счетам, цены которых измеряются жизнями, и окажется в этом абсолютно справедливым и правым.       Хатаке не боится смерти. Иногда он её ждёт, скрывающуюся в руках очередного отступника, обладающего необходимой информацией, но необходимой силой, чтобы одолеть того, кто держит молнию в своей руке.       Пепельноволосый парень встаёт с постели тяжелейшим грузом для самого себя.       Шипящий шёпот слышится ему отовсюду:                   «Кош-ш-шмары, Какаш-ш-ш-ши?»       Вопрос остаётся подвешенным в тишине квартиры.       Октябрьский прохладный воздух лишь стучит в открытую форточку. Закрыть теперь хочется не только глаза, но и уши.       Спина молодого, но уже матёрого, шиноби привычно скрывается за дверью ванной комнаты. Это уже даже выглядит маленькой традицией: сон, неудачное пробуждение, отрезвляющий холод воды и возвращение в постель.       Он _делает вид_, что всё снова происходит как обычно. Ничего необычного. Ничего нового. Толкает дверь плечом, заходя всё в ту же пустую спальню, бросает взгляд в сторону фотоснимка на тумбе, скрывая его под серебром волос.       Только опасный алый перелив шарингана говорит, что в этот раз всё происходит по-другому, и Какаши это чувствует. Чувствует _чужое_ присутствие. — Выходи.       Он не знает, кто его гость. Может, это Гай, в который раз пытающийся застать его врасплох с предложением тренировки. Может, это посыльный Йондайме Хокаге с новым поручением. Может, это кто-то из его подчиненных Анбу, отложивший рабочий этикет и пришедший для чрезвычайно важного известия. Может, это то, что пугает его больше всего. Ведь голос, голос покойника, звучит знакомым, сбежавшим из самых страшных кошмаров, с вечно подвисшим в воздухе упрёком.       Голос ровный, спокойный, холодный: — Разве я похож на того, кто любит сюрпризы и умеет ждать?