Пойдём есть рамен, Ланга

      Жаркое японское лето. Ланга, не находящий сил встать. Влажная от пота рубашка, словно он попал под ливень, а не тренировался на скейте часами без отдыха. Скейтборд, служащий жёсткой, но очень удобной лежанкой. Долгожданный заход палящего солнца. Уже привычный стрекот множества цикад.       Слабое дуновение ветра, звук колес, стучащих по асфальту, а следом тень, загородившая для Хасегавы последние солнечные лучи.       — Рэки, — выдыхает уставший скейтбордист, не открывая глаз.       — Пойдём есть рамен, Ланга.       Блондин уже давно заметил, как его сердце заходится лишь от одного присутствия Каяна. Дыхание сбивается и влюблённый Хасегава едва находит сил не подпрыгнуть с места в потоке забушевавших эмоций, не обнять парня так крепко, что тот станет хрипеть от нехватки воздуха и не целовать его так долго, что губы обоих станут похожи на спелые помидоры.       — Вставай уже.       «Скажи ещё что-нибудь, Рэки», — мысленно молит Ланга, но так и продолжает игнорировать просьбу; он и не вслушивается в смысл слов рыжего.       — Не спи, Ланга-а-а! — Каян трясёт скейтбордиста за плечи, от чего доска под спиной парня приходит в движение, и, чтобы не укатиться, Ланга упирается ногами в асфальт. — Я хочу е-е-есть! Вставай, вставай, встава-а-ай!       Рэки не собирается сдаваться: начинает щекотать парня, зная как тот не любит подобное и реагирует слишком резко. Хасегава не сдерживается: срывается на громкий смех, машет ногами как перевёрнутое насекомое, вертится в разные стороны, пытаясь сбежать от рук мучителя; окончательно падает с доски и умудряется потянуть за собой Каяна так, что рыжий оказывается лёжа в объятиях своего парня.       Оба заливаются краской, словно подобное для них в новинку.       Однако парни привыкли не только к объятиям друг друга: будь то нежный или страстный поцелуй, бледные руки, гуляющие по оголённой загорелой коже, тяжёлое дыхание и срывающиеся стоны. Невинные объятия, казалось бы, уже не должны заставлять испытывать те чувства, сдерживать те эмоции, что волной окатили подростков в этот момент.       Неловкую, но в то же время нежную атмосферу разрушает громкое урчание живота изголодавшегося Каяна:       — Пойдём есть рамен, — шепчет Рэки.       Ланга снова, в разы крепче, обнимает рыжего и целомудренно целует в лоб.       — Ещё пару секунд, пожалуйста, — просит он, а когда чувствует, как напрягается чужое тело, добавляет: — я угощу тебя.       Тело расслабляется:       — Тогда, я хочу ещё какигори*.       — Сколько захочешь куплю.       Рэки довольно мурчит, вслух размышляет о сиропе, который он хочет добавить. Он что-то спрашивает у Хасегавы, но тот вновь не реагирует на слова. Он и не старается их понять: наслаждается голосом — таким родным и прекрасным — раздающимся в опасной близости от бледной шеи.       «Как же я тебя люблю, Рэки», — думает он. — «Гораздо больше чем, скейт».