По старому следу - снова

Когда все закончилось, когда Изабела перестала с удовлетворенным остервенением пинать труп Кастильона, наполовину от удовольствия и наполовину от досады, что сделка в получении собственного корабля опять сорвалась, она с удивлением обнаружила, что остальные ушли. Только Хоук угрюмо наблюдал за ней, сидя на бочке неподалеку, поджав под себя одну ногу и обнимаясь с собственным посохом. Видеть на его красивом и обычно улыбчивом лице такое выражение как сейчас было непривычно. Даже в бою он не выглядел так. Он дрался сосредоточенно. Иногда с весельем, но чаще в нем чувствовалось сосредоточенное механическое спокойствие: уничтожить цель. Как можно быстрее. Это был его приоритет, и такая концентрация в мужчине, который обычно жил страстями и смехом, распаляла ее. Но Изабела понимала, что это все магические штучки. Наверное, это нужно было ему, чтобы не отдаться демонам, мгновенно появляющимся рядом с ним в Тени, соблазняющим его каждую секунду. Сейчас не было ни страсти, ни смеха, ни сосредоточенности. Только неприятное, угрюмое, глядящее исподлобья... осуждение? Она не понимала. Поэтому и спросила прямо, на выдохе, чувствуя, как высоко вздымающаяся от отдышки грудь натягивает как всегда неудобный корсет: — Что? Он хотел меня убить. Она двинулась в сторону своего любовника, но Хоук резким рыком огрызнулся: — Не подходи ко мне! Такого она никогда не слышала от него! Даже в постели его голос так не звучал. Так... возбуждающе зло. Она почувствовала, как у нее поджались пальцы ног в сапогах от смеси эмоций: возбуждения, удивления, даже некоторой робости. Не потому, что она боялась рычащих мужчин, а потому что... оказалось, что запрет подходить к нему делает ей больно? Откуда иначе этот болезненный укол? Изабела упрямо сделал шаг к нему, приблизившись на расстояние вытянутой руки: — Почему? Он глянул на нее из-под упавшего на глаза локона волос и, она готова была поклясться, что его синие глаза сверкнули красным. Одержимость?! Она резко схватила его за плечи, стараясь не обращать внимание на страх за себя и за него, прокравшийся в сердце. Когда имеешь дело с отступником, пусть даже таким хорошим и сексуальным, это постоянная опасность, к которой ты готов. Ей не хотелось бы быть человеком, которому придется пронзить его сердце... но никакому другому человеку она тоже не позволила бы это сделать. Изабела не могла говорить с ним о любви. Но уж она-то знала цену свободы. Пока она рядом, она могла дать ему этот подарок в любое время. Особенно учитывая, как бесконечно храбро он всегда за нее сражался и верил в нее. Особенно учитывая, как она отказывалась отвечать ему на полушутливые и раздражающие рассуждения о любви и верности. Но нет. Она заметила, что его руки мокрые и бурые от крови. Она заметила, что два пирата рядом лежат высушенные. Быстро оглянувшись, она поняла, что остальным компаньонам Хоука не пришлось делать практически ничего: половина корабельной команды лежала изломанная, с гримасами агонии на отекших лицах, поверх вдавленных и изломанных грудин. Люди лежали волной вокруг того места, где она убила Кастильона. Как будто были сметены и расплющены единым ударом. Это Хоук не подпустил к ней ни одного из них. Это Хоук... третий раз на ее памяти использовал магию крови. Он боялся ее использовать. Боялся безумия, которое стоит за ней — сам говорил это Изабеле, пытаясь объяснить, как работает его голова. Значит он, по какой-то причине не видел иного выхода? Но почему?! Ситуация ни в коем случае не была критической. Более того — Изабела даже немного веселилась, уже не боясь верить, что Хоук действительно придет за ней и не предаст. Нахмурившись, Изабела отвела эту беспокойную прядь от его лица, спрашивая твердо, как одного из матросов на своем корабле: — Почему? Чего она не ожидала, так это резкого движения, такой резкой ярости. Того, что он вскочит, сожмет ее горло стальной хваткой, отчего стало трудно дышать. Он держал ее едва ли не на весу, в несколько шагов дойдя до стенки и стукнув Изабелу спиной об нее: — Я уже говорил тебе. Ты убегаешь, дразнишь, бросаешь меня снова и снова. И все только потому, что ты боишься остаться в моей постели насовсем. Боишься причинить мне боль. Я играл по твоим правилам... и посмотри, что ты, блядь, сделала! Он ударил ее спиной об стену еще раз, продолжая сжимать ее горло. Он звучал так... будто она действительно именно это и сделала — сделала ему больно. А теперь он делал больно ей, хотя ненавидел обижать женщин. Изабела с силой ткнула его двумя пальцами в шею, одновременно пнув по голени и вонзая пальцы второй руки ему под ребра. Не стала бы использовать эти приемы в настоящей драке, но для того, что он отпустил, этого хватило. Она вывернулась из-под его руки, встала неподалеку, держа ладонь на поясе с бомбочкой и на рукояти кинжала. Они смотрели друг на друга, как два набычившихся кота. Но по какой-то причине намечающаяся драка не заставляла ее кровь кипеть, не вызывала ни возбуждения, ни задора. Только грусть и беспокойство. Это был Хоук. Который столько боролся за нее. Который так верил в нее. Который сейчас выглядел так, будто ему бесконечно больно, будто он не может ее видеть, будто она не может помочь, и он отстраняет ее... Изабела, сама удивляясь, как болезненно звучит и ее голос тоже, еще требовательнее крикнула: — Почему?! Хоук фыркнул, будто выпуская с воздухом и звуком клочок ярости, как язычок пламени. Он смотрел мстительно, смотрел с ненавистью и молчал. Краснота в его глазах не затухала, а голос все сильнее походил на потустороннее рычание, когда он все же пересилил себя и заговорил: — Самый очевидный маршрут для похищений. Никто не заметит. Можно провести жертву тихо. Несколько неосвещенных переулков. Я шел по ним, по следам крови за матерью, и у меня отняли мать. Я шел по тому же следу снова, потому что у меня хотели отнять еще и тебя. Я бежал и не знал, успею ли я. И что я буду делать, если не успею. Что со мной будет, если я этими самыми руками потерял обеих своих женщин? Не защитил! Демоны вокруг меня слетелись как мухи на мед. Поддайся, и мы поможем! Ты ее спасешь! Поддайся. Я бы поддался. Если бы я опоздал, я бы поддался, и все бы здесь горело синим пламенем. Но я успел, и теперь тебе бы только смеяться. Снова прыгать в мою постель и снова бежать из нее. Хохотать. Позволять другим уводить тебя. Уходить самой. Ненависть в его глазах вспыхнула цветом рубинов, цветом венозной крови. Он сделал резкое движение, и Изабела дернулась, но только потом поняла, что он не нападет, а просто швырнул ей в лицо жемчужины, золотые подвески и монетки, которые она срывала с корсажа и оставляла за собой, ее кольца и ожерелье. Они рассыпались вокруг нее, а Хоук, будто не в силах смотреть на нее, прошел мимо, с силой задев ее плечо своим. Изабела услышала за спиной только горькое: — Не приходи ко мне больше. И наступила звенящая тишина. Она присела на корточки, словно собиралась собрать ценности, но замерла. Ее руки дрожали. Она даже не подумала об этом. Что же он чувствовал, идя по тем же улицам, по которым следовал за Лиандрой и ее убийцей? Дерьмо... она совсем не думала об этом. И он был прав — она не оставалась с ним, потому что ей было страшно. Она боялась его, честного, прямого. А он боялся за нее так сильно, что... Что же делать? Показать ему, что она живая, теплая, что с ней ничего не случилось и он действительно успел — это не проблема. Но если она придет, а потом снова оставит его, то на этот раз ранит его по-настоящему. Но одно она понимала так же ясно, как отблеск солнца на ее драгоценностях, валявшихся в грязи: она не может не прийти к нему. Значит... все изменится? Да. Да, это было так просто — все изменится. А к добру или к худу — им обоим решать. Не смотреть, а решать. Это выбор. Изабела мягко улыбнулась. Потому что ее окружала спокойная тишина.