В глазах твоих ночь

Бежать было плохой идеей. Что думать об этом сейчас, кода уже бежишь? Нужно было успокоиться и все подготовить? Что - все? Хотя бы найди сапоги или какую-то обувь! Что толку думать сейчас, когда он уже бежит по снегу не разбирая дороги, а сзади настигает стук копыт. Все ближе, ближе. Конечно, от конного не убежать... А если бы другого случая не представилось? Он пришел в себя один в палатке. Можно было бы сказать, что это лазарет, но других раненных не было. На входе никто не стоял и выбраться из лагеря оказалось довольно легко, а вот уже потом... Накатили и страх, и паника. Чувство близкой свободы гнало вперед. Снова паника и снова страх. Он даже не чувствовал холод, только слышал свое бешено колотящееся сердце, а потом этот стук копыт и все. Все безнадежно. Человек на лошади обгоняет и преграждает путь. Почему его не убивают? Наверное его могли бы остановить выстрелом, почему его в конце концов просто не убьют??? Он такая уж удобная игрушка? Спешившись, преследователь подходит и что-то говорит очень быстро. Что он говорит? Отдельные слова не складываются хоть в какой-то смысл. Приходит шальная мысль, снова попытаться сбежать. Но у этого человека есть оружие, и наверняка он больше не будет столь терпелив. Вдруг, он подходит ближе, опускается прямо в снег на колени передо мной. Берет за руки и что-то говорит снова. - Не трогайте, - человек не понимает или не слышит. Вытягиваю руки из его горячих пальцев и вспоминаю как это сказать на другом языке. - Не трогайте меня! Теперь он понимает. Отпускает. Надо же. Показывает открытые ладони, а я отшатываюсь. Снова думаю, что мог бы побежать, снова прихожу к выводу, что мысль ужасная. Он встает, снимает с себя мундир и протягивает мне. Что за бред? Но я беру и надеваю, потому что начинаю наконец чувствовать леденящий холод. А вот ног я уже почти совсем не чувствую. Он жестом предлагает мне сесть на лошадь и даже если бы я хотел, не смог бы этого сделать. - Я пойду сам. Разворачиваюсь и иду в сторону лагеря, откуда только что так бездарно убежал. И надо же, снова никаких возражений. Мой конвоир идет рядом, ведя в поводу свою лошадь. Должно быть по возвращении меня накажут и я буду жалеть, что не бросился под копыта этой самой лошади или не замерз насмерть в степи. Снова накрывает оцепенением и тупой покорностью. Кутаюсь плотнее в теплый мундир и пытаюсь запомнить этот момент почти свободы. Шум лагеря, цокот копыт, пахнет дымом и снег хрустит под ногами. Что-то есть в это успокаивающее, хотя и не помню толком что именно. Я вообще ничего не помню, кроме разве что, своего имени и последних недель боли и истязаний. Он отводит меня не в карцер и не туда, откуда я только что убежал. Этот странный человек отводит меня в свою палатку. Дает теплую одежду, позволяет согреться у печки, наливает подогретого вина. Я стараюсь не думать о предстоящей расплате, но все равно удивлен, когда он просто... Оставляет меня в покое. Сажусь на край единственной кровати, ожидая, когда он снова обратит на меня внимание. Но через какое-то время я не выдерживаю. Подхожу к нему и опускаюсь у ног. Ты же этого хочешь? Зачем еще притащил к себе в палатку? И он смотрит на меня сверху вниз, невыносимо долго... Не помню, чтобы видел его раньше.. Там. Но какая разница. Лица сменяли друг друга и я даже не старался их запоминать. Он берет меня за руку и ведет к постели. Кусаю губы и напоминаю себе, что сам к нему подошел. Невыносимо ждать, когда это произойдет снова. Чем скорее начнется, тем скорее закончится, и можно будет забыться, вспоминая теплый ветер в лицо, летний день и соленые брызги. Музыка на берегу и игра, веселая и глупая, которую придумали братья... Мы садимся на постель рядом и я наклоняюсь вперед, приникаю к нему, жду, что он обнимет или чего он там хочет? Сразу начнет раздевать? Жду и ужасно боюсь прикосновений и... Того что последует дальше. Но накатывающую дрожь и панику сдержать пока удается. Надеюсь, это хоть бы не выглядит жалко. Он берет мое лицо в ладони и смотрит в глаза. Не понимаю. Ты хочешь каких-то чувств? Каких еще чувств? Кроме остатков покорности и смирения я вряд ли смогу изобразить сейчас что-то еще. Хочешь тело - бери, а больше ничего нет. Не выдерживаю этот изучающий взгляд серых глаз, отворачиваюсь и... Он меня отпускает. Жду пощечины или крепкой фразы о своей никчемности, но он тянет меня к себе, кладет мою голову себе на плечо и гладит по спине. Странным образом от этих прикосновений не хочется убежать. Не хочется, как раньше, вырваться из объятий, обхватить себя за плечи и, раскачиваясь из стороны в сторону, шептать "не трогайте, не трогайте, не трогайте"... Если в следующую секунду он полезет с поцелуями или все же решит взять свое, боюсь, я не успею с собой совладать. К горлу подкатывает ком и все-таки пробирает дрожь от этого накрывающего с головой чувства беззащитности. Но он не лезет. Просто гладит по волосам, шепчет что-то. Я не понимаю. Ни слов, ни происходящего. Потом доходит. Решил сначала приручить немного. Что ж. Спасибо, за эту передышку. Откуда-то внезапное желание окунуться в это его... Сочувствие? Пусть и не настоящее, пусть потом будет расплата... Выдыхаю и смаргиваю слезы. Не прекращай сейчас. Не оставляй меня одного с этим ужасом ожидания. Мне страшно. Как же мне страшно сейчас. Знаю, знаю, что потом он обязательно будет попрекать меня этой слабостью и этими слезами и накажет так, что я не смогу еще долго лежать на спине.... Меня давно никто не обнимал так осторожно и пусть это мнимая забота, я хочу обмануться, я позволяю себе обмануться и раствориться в этой ласке, этих прикосновениях... Он укладывает меня в постель и у меня снова перехватывает дыхание. Вот сейчас, только я расслаблюсь он ляжет сюда же. Накроет нас одним одеялом... В ужасе представляю его пальцы под своей одеждой. Не думать, не думать, не думать. Давлю панику, напоминая себе, что бежать бессмысленно. Украсть чье-то оружие? Безумно страшно думать о том, что будет если и эта попытка провалится. Все же погибнуть так бездарно, я от чего-то совсем не хочу. После всего что было все равно цепляюсь за свою жалкую жизнь? Смешно. Измучившись от ожидания, всего на миг прикрываю глаза, но больше нет сил их открыть. Думаю про теплый ветер в лицо и тот далекий, счастливый день. И осмелев от того, что сегодня никто не бил меня по губам за неподобающие слова, шепчу старую песню, потому что других молитв я просто не знаю... расскажи мне о море, моряк - из окна я не вижу его... расскажи мне о море, моряк, - я не знаю о нем ничего. здесь луга и река, рядом - щебень и мрак. душу гложет тоска, не проходит никак... Ночью он приносит мне еще одно одеяло. Прогулка по зимнему лесу не прошла даром - бьет озноб и, вероятно, начинается лихорадка. Сквозь сон я удивляюсь, почему мне не страшно в его обществе, почему так спокойно? Он укрывает меня и уходит. И кажется, теперь я позволяю себе наконец уснуть, а не просто провалиться в спасительное забытие. Утром он уговаривает поесть, а я просто сижу и смотрю на него. У него же существуют другие важные дела? Ему надоест и он уйдет. - Рокэ, пожалуйста. - Откуда вы знаете мое имя? Он смотрит нахмурившись и снова этот сочувствующий взгляд. - Мы были знакомы. Мы были... Друзьями. - Я не хочу есть, - вру я, - Оставьте меня в покое. И эти попытки заботиться обо мне - оставьте! Почему ему не все равно? И когда наконец надоест быть таким осторожным со мной? Каждую минуту жду, что вот сейчас, вот сейчас все его терпение и забота закончатся. Он ударит меня по лицу или схватит за волосы. Вспоминаю, что волос нет он же сам их мне обрезал. Ну значит просто ударит и заставит подчиниться. Когда он садится на кровать, слишком близко, я подворачиваю и прижимаю край одеяла. Плевать как это выглядит, я не хочу даже случайных касаний. Опять повторяет свое "Рокэ, пожалуйста" держит кусочек какой-то еды у моего рта. Все-таки не выдерживаю, потому что боюсь, что его терпение лопнет. Осторожно беру зубами еду, стараясь не коснуться его пальцев. К тому же, есть я действительно хочу безумно. Мотаю головой, когда он предлагает еще. Смутно помню последующие несколько дней. Человек сказал, что его зовут Ричард и что мы были знакомы с ним раньше. Какие-то воспоминания иногда накатывали волнами, но про Ричарда я ничего не помню. Что-то не сходилось. Во всей армии, командующим которой и был Ричард, не было ни одного кэналлийца, он младше меня лет на двадцать... Легко сказать человеку который ничего не помнит, что вы - друзья, правда? В какой-то из дней приходил лекарь, но я не дался. Пришлось раскрыть, что я стащил у Ричарда со стола нож для бумаги, конечно это слабое оружие, реши они всерьез осмотреть меня, это бы не помогло, но они оба от меня отстали. Нож Ричард не забрал, но не отвязался пока я не пообещал, что не наврежу себе этим ножом. Наивный. Не знал, что я каждую ночь думаю не убить ли его. Останавливает только то, что сейчас он относится ко мне сносно и неизвестно что ждет меня, если он погибнет или хоть бы пострадает от моей руки. Становится то хуже, то лучше, то совсем плохо. Только кажется - все прекрасно помню, и Ричарда тоже, а на другой день будто совсем ничего не помню. Однажды я провел день сидя на постели совершенно не в состоянии остановить льющиеся слезы, шипя "не трогайте меня" на Ричарда который все порывался сесть рядом и обнять. ~ Прихожу в себя от того что меня рвет водой, которую чьи-то заботливые руки только что помогали выпить. Опять голова. Ноги не держат и приходится опуститься на пол. Из кресла кто-то встает и я вытягиваю руку вперед, предупреждая: - Не подходите. - скорее всего это не поможет, но в кои-то веки, у меня есть силы сопротивляться. Человек делает несколько шагов в мою сторону. - Сказал же, не подходите! Тогда он поднимает обе руки и останавливается, а затем делает шаг назад. Так-то лучше. - Лягте. - говорит он. Это не приказ, скорее просьба. Очень странно. - Вы в безопасности. И такое уже было. Тем больнее было обмануться, поверив тогда мучителю. И вдруг вспоминаю, что это закончилось. И я, действительно, в относительной безопасности. Окделл, а это без сомнения он, садится обратно в кресло. Встаю осматриваю комнату и подхожу к окну. Шатает уже не так сильно, а голова, нужно признать, болит почти терпимо. Третий этаж. У стен внизу военный лагерь. Северные знамена. - Окделл, - хриплю я, - прекратите меня успокаивать и расскажите наконец что происходит. - Вы меня помните? Удивлен? - А вы рассчитывали на обратное? - и продолжаю, пока он снова не начал меня успокаивать, - Так что, междоусобная война? - Нет. - устало, будто он отвечает мне в сотый раз. - Северная армия возвращается после военной компании с Дриксен через Кадану. Мы остановились в старом монастыре. - Надеюсь, мы победили? - Да. Заключили перемирие на наших условиях. - Прекрасно. Только какого Леворукого я тоже здесь без единого своего солдата и... В таком состоянии? - Вы ехали ко мне. Но на вас напали. - К вам? На свидание? - язвительно спрашиваю я. После паузы, слишком затянувшейся паузы, он все-таки отвечает. - Как хотите это называйте. Да неужели? Смотрю в окно на просыпающуюся армию, на стены здания. Получится ли открыть засов и выдержит ли этот узкий карниз человека... Имеет ли это хоть какой-то смысл? Когда я отворачиваюсь от окна, Окделл уже стоит очень близко. А я и не заметил, как он подошел, какая неосторожность. - Рокэ... - Не смейте так меня называть! Отступает, будто бы я не по щеке его сейчас ударил, а как минимум толкнул со всей силы. И расстроен так искренне. Можно ли такое сыграть? Не так важно. Важно то, что если я хочу что-то понять, нужно подыграть, а не настраивать его против себя. Свидание, значит. Выдыхаю, опустив руки, спрашиваю на пробу: - Иди сюда? Смотрит так, как будто я снова его помиловал. Будто не верит, но очень хотел бы верить. Проскальзывают какие-то воспоминания, но я не успеваю их поймать. Подходит, обнимает. И это так... Уютно. Кошки драные! Какие же горячие у него губы. И какие... Желанные? Все силы уходят, на то, чтобы не оттолкнуть его, не ударить снова. А чтобы ответить на поцелуй или хоть бы обнять в ответ и речи быть не может. Что-то такое следовало бы сделать, если я уж решил подыграть, но... Я не успел заставить себя его обнять. - Вы не помните, да? - отстраняется, - Ничего... О нас? Попытка, видимо провалилась. Что тут еще сказать, кроме как подтвердить его слова. - Ничего хорошего. Ранить словами я еще могу, надо же. Хотя... Смутно припоминаю, что с ним это всегда легко удавалось. Все-таки решаю сказать. Возможно, тогда со мной перестанут разыгрывать спектакль и скажут все как есть? - Но я помню ваше, Окделл, сосредоточенное лицо над собой и вы, очевидно, - заставляю себя договорить, - отрезаете мне волосы. Вашу улыбку, довольную, надо сказать улыбку, после того, как они в очередной раз избили меня за неповиновение... Перебивает: - Все не так. Мы спасли вас! Мы сразу же отправились на поиски... Если я виноват... То только в том, что мы не нашли вас сразу. А волосы... - он смотрит на меня - Нужно было перевязать рану. Там нечего было спасать. Подхожу и улыбаясь, преувеличенно нежно провожу по его плечам ладонями: - Вы же не думаете, мой милый Ричард, что я буду верить вам на слово? И если сейчас вы со мной осторожны и обходительны, это не значит, что я забыл все, что случилось. И вот теперь это он от меня отшатывается. И мне, надо заметить, даже нравится, что ему неприятно. Что не мне одному тут страшно. Что и я могу кому-то еще внушать подобные чувства. Он делает глубокий вдох, собираясь с мыслями и произносит не глядя на меня. - Я сразу же послал гонца в Южную армию и, я думаю, они пришлют кого-то... Кому вы доверяете. Прекрасно. Киваю и моих сил хватает еще на одну улыбку: - Можете. Быть. Свободны. - говорю я, и он выходит так и не подняв взгляд. Что ж, возможно теперь меня попытаются убить исподтишка, пока я не рассказал кому-нибудь лишнего. Или тем человеком "которому я доверяю" окажется такой же заговорщик... Возвращаюсь мыслями к тому, что я вспомнил про помилование Окделла. И еще немного про него самого. Но ничего, что указывало бы даже на гипотетическую возможность бегать к друг другу на встречи. А кто назначил его командующим Северной армии? Скорее всего опять же я, не король же Карл? И какова была роль в этом наших "свиданий"? Надеюсь что все не так. Как же мерзко. Мерзко тонуть в догадках. Тру ладонями виски, но, естественно, это не помогает. В последнее время ненавижу это словосочетание, но похоже, действительно, пришел момент сесть и успокоиться. Сколько у него было возможностей меня убить... А если цель не убить, а скомпрометировать? Вывести из игры? Куда более вероятно. Тут до меня доходит, что дверь не заперта, и выйти можно прямо чрез нее. Судорожно надеваю верхнюю одежду, оружия у меня по-прежнему нет, бегло осматриваю комнату, но тут тоже нет ничего полезного. Отголоски паники дают о себе знать и я успокаиваю себя мыслью, что просто пройдусь по лагерю. Посмотрю, хоть бы, дозволенно мне это или я все-таки в заложниках? И... Сталкиваюсь в дверях с Валентином Приддом, который с возгласом облегчения порывается меня обнять. Чушь какая-то. Откровенно уворачиваюсь от его рук и отхожу на пару шагов, его удивленный взгляд все же побуждает меня хоть как-то объясниться: - Без объятий, прошу вас. Следом входит Ричард Окделл, выглядит он весьма мрачно и я радуюсь, что есть маленькая надежда на то, что они не сообщники. - И так. Что вы здесь делаете? - да, господа. Вопросы здесь задаю я. А они теряются, будто им снова по двадцать и это даже почти забавно. - Ричард, разве я не отпустил вас двумя минутами ранее? Я хочу поговорить с герцогом Приддом наедине, а еще хочу быть уверенным, что вы не станете подслушивать. Пытаюсь изобразить светскую улыбку, но боюсь, сейчас это больше похоже на оскал: - Если вас не затруднит, выйдете во двор, чтобы я вас видел вот из этого окна. Одаривает меня таким взглядом, к которому мне сложно подобрать эпитет и выходит из комнаты. Вот теперь меня почти устраивает происходящее и я поворачиваюсь к недоумевающему Валентину. Забавно, что человеком "которому я доверяю", оказывается младший Придд. Какая прелесть. То есть ужас. У меня должно быть много вопросов к себе, но приходится действовать из того что есть. Пожалуй, и тут стоит начать с откровений: - Если вы тоже скажете, что я не в себе или что мне нужно успокоиться - возвращайтесь туда откуда приехали. Он кивает. Умница. - Но сначала вопрос, после ответа на который, я решу состоится ли дальнейший разговор. Снова кивает. Я не хочу об этом спрашивать, не хочу об этом вспоминать, но не знаю как еще проверить его лояльность и готовность говорить со мной откровенно. Смотрю в окно на стоящего во дворе Окделла, скрестившего руки на груди и уставившегося в снег под ногами, и перевожу взгляд на застывшего в ожидании Валентина: - Как умер ваш старший брат? - Он утонул, - я спрашивал не об этом и он понимает это прекрасно. - Даю вам второй шанс, Валентин. - Это был несчастный случай. - слишком быстро. - Вон из этой комнаты! - все же не сдержавшись - кричу. Валентин поднимает руки, чем только больше злит меня, я скоро начну кидаться на людей пытающихся меня успокоить. - Вы правы, это не был несчастный случай. Он сделал это сам. За пару вздохов переживаю это снова. Потом киваю: - А теперь расскажите мне какие отношения, по-вашему, связывают меня и герцога Окделла? Он пересказывает то, что я и сам помню: взял в оруженосцы, война, предательство, Излом, помилование, снова война. Зайду с другой стороны: - Вы считаете Рокэ Алва мог настолько потерять голову... От чувств? Он же прекрасно понял, о чем именно я спрашиваю. - Рокэ Алва, которого я знал, никогда не руководствовался своими чувствами в государственных делах, иначе... Мой брат мог бы остаться жив - он бросает на меня ледяной взгляд и вот такого Придда я помню лучше, чем того который хочет обнять при встрече. - А еще однажды на Изломе он помиловал двух предателей и до этого момента у него не было повода об этом жалеть. - Дважды предателей - вы хотели сказать. - Не суть важно. - Где два раза там и третий. - Десять лет назад вас это не волновало. Защищается. Любой бы защищался. Ну да ладно, свой ответ я уже получил. Не волновало, он прав. Но за этот месяц я стал как минимум на целую жизнь старше. Напоследок спрашиваю, как скоро о содержании этого разговора узнает Окделл, ни зачем, просто не могу удержаться, и Валентин, снова сверкнув глазами, заверяет что тот не узнает и даже предлагает поклясться. ~ - Я ничего не могу доказать, у меня ничего нет против вас... Но я не могу игнорировать свои чувства и некоторые факты. И я не желаю, чтобы в этой армии находился человек... Способный на такое. Ввиду ваших прежних заслуг и, признаю, бывших между нами чувств... Я не буду каким бы то ни было образом вас преследовать и озвучу для всех любую благовидную причину, из-за которой вы, якобы, вынужденны уйти со службы. Смотрю на него. Сопротивляйся. Спорь. Дай мне шанс усомниться в том, что я прав. - Дайте мне один день? - Не больше, - киваю я, - Чтобы к завтрашнему вечеру вас здесь не было. Вот и все. Нет еще одно. Он встает, отворачивается, но я все же спрашиваю: - Как вы могли?... Обернувшись, долго меня разглядывает. Я уже думаю сейчас последует исповедь и я узнаю все про то, как он меня ненавидит и чего ему стоило изображать чувства, чтобы однажды заманить в ловушку. А когда ничего не вышло, снова разыгрывать будто я ему нужен. Но он улыбается. Просто очень печально мне улыбается и уходит. А ночью я вспоминаю. Я сам воображал тогда, что он со мной рядом. Что, когда они наиграются, и оставят задыхаться от унижения и боли, он обнимет меня за плечи своими теплыми ладонями. Или сидит рядом и шепчет, что все будет хорошо. Я воображал, что он говорит нежно-нежно, что я справлюсь и что он рядом, и всегда будет рядом. Утешает, успокаивает, шутит со мной. Рассказывает про закат над морем, который едва ли когда-то видел настоящий Ричард... И каким способом мы убьем этих тварей. Такие способы точно не могла бы выдумать светлая голова моего Рикардо. И всю ночь я сижу вспоминаю снова этот кошмар и как он спас меня, и как был терпелив, заботлив и нежен, кормил с рук и щадил мои чувства. Теперь я недоумеваю, как еще сегодня днем мог думать, что он хотел воспользоваться ситуацией в свою пользу? Но почему же он не спорил, не защищался?... Утром я мечусь по лагерю в попытке его найти. Он уехал, уже уехал. Посылаю догнать и вернуть, любым способом, чтобы потребовать объяснений, но тщетно. Ричард уехал тотчас же, один без эскорта. ~ Не помню, как мы вернулись в столицу. Нет, не так как раньше - не помню. Все будто в каком-то тумане. Наваливаются срочные дела, а в голове бьется: бросить все и найти его. Объясниться. В глубине души я понимаю, что обидел его смертельно и вряд ли он теперь захочет со мной разговаривать когда-нибудь снова. Возможно я даже сломал ему жизнь. Военную карьеру так точно. Как-то так получается, что я рассказываю об этом Эмилю. Точнее однажды он приходит и добивается моих пьяных откровений. Не про все, о, конечно же, далеко не про все. Но в общих чертах и что за размолвка произошла у нас с Ричардом - я рассказываю. Нет, я не рыдаю у него на плече, но нахожу себя на полу у камина вопрошающим у такого же пьяного Эмиля, почему жизнь так несправедлива. И что это со мной? Раньше я всегда знал ответы на подобные вопросы. - А знаешь из-за чего мне сейчас смешно. - говорит он - Окделл где-то сидит также и спрашивает кого-то об это же... Вы, как два идиота. Ему хоть есть с кем делиться пьяными откровениями? Меня передергивает от мысли, что Ричард мог рассказывать, да хоть тому же Арно или Валентину, о произошедшем там. Нет, он бы не стал. Не посмел бы... Да и к тому же... Пьяный Ричард всегда рассказывал какие-то смешные истории, даже когда на душе у него было тяжело. А сильно пьяный... Читал мне стихи и сонеты. Эмиль же рассказывает мне однажды, что из Надора во дворец приходят документы подписанные не управляющим, как обычно, а герцогом Окделлом. По крайней мере он жив. Через полгода, мы с Окделлом встречаемся в столице. Почти случайно узнаю, что он будет на втором дне празднования рождения принца Георга. Идти туда я не хотел, кому я там нужен, но узнал, что герцог Окделл приедет в столицу и, без сомнения, тоже будет на праздновании. Я хотел лично задать ему один вопрос. Хотя он, вероятно, постарается избежать встречи со мной. У него это не получится. Я хочу спросить его лично и я спрошу. Что-то вроде "Вы отморозили пальцы в своих горах, и поэтому не соизволили ни разу за полгода ответить мне на письмо?" или может "Удивлен, что вы не сломали себе шею где-нибудь на перевале, у вас же там полно перевалов? Иначе чем вы объясните свое гробовое молчание?" Или лучше "Во всем Надоре закончилась писчая бумага? Я бы мог прислать вам пару повозок, если бы вы только соизволили сообщить, хоть бы с гонцом на словах, об этой деликатной проблеме!" Я писал ему. Просил, требовал, умолял. Рассказывал то, что никому не рассказывал до этого. Снова просил, требовал и умолял. И ни на одно письмо он мне не ответил. На приеме он подходит ко мне сам. Спрашивает о здоровье и ничего не значащей светской ерунде. Не удивительно, ведь для всех мы расстались друзьями и, естественно, продолжим изображать приязнь на людях. Когда он уже собирается уйти, я все же спрашиваю: - Вы не получали ни одного моего письма? Кивает, но улыбка холодная: - Ну что вы, я получил все шестьдесят четыре. - Тогда вероятно, вы сожгли все не читая? - И снова мимо. Прочитал все от первой до последней буквы. Ему, похоже, просто нравится меня изводить. Возможно, я это даже заслужил. - И что же вам мешало приехать? И вот тут его наконец прорывает: - Вы нигде не писали, что желаете снова меня видеть. И... Знаете сколько раз за те две недели, вы просили меня не трогать вас и оставить в покое? Я и оставил. - А вы умеете мстить, как я вижу... Вы были оскорблены, бредом отчаявшегося человека? Были задеты... - тяну слова. Нет, не смеюсь над ним, но хочу вытащить из него прежнюю искренность, которая была между нами. Осталось же у него хоть что-то от прежних чувств ко мне? - Не нужно прикрываться тем, что вы были не в себе. Вы прекрасно понимали, что делаете. Наверное это выглядело так, я все сделал, чтобы это выглядело так, но не думаю, что даже сейчас пришел в себя окончательно. - И... Был задет? Так вы это называете? Да вы в тот день сердце мне разбили. Если, конечно, там еще оставалось, что разбивать. - и разворачивается чтобы уйти. Милый мой Ричард.... - Мое вы разбили еще в конце прошлого круга. 398 год. Помните? - говорю ему вслед, громче, чем следовало. Ловлю осуждающий взгляд Эмиля "Обязательно давать такой повод для слухов всему королевскому двору?" Возвращаю взгляд "Ты думаешь меня это беспокоит? Ты думаешь слухов нет?" знаю, что он мог бы сказать сейчас "Тебя - не беспокоит, а о нем ты никогда не думаешь." Ричард поворачивается резко, всем корпусом, о, с каким же непередаваемым выражением лица он поворачивается. Улыбаюсь ему, вспоминая, как же я обожаю эти его непередаваемые выражения лица. Что-то вроде смеси раздражения, вины и укора мне, ведь мы же договорились не напоминать друг другу про это. И вызов. Теперь он готов услышать, что я скажу. - Где вы нашли там козу? И на секунду он теряется, но тут же вновь улыбается с холодной отстраненностью: - В Кадане полно диких коз. - Вот именно. Диких. Зимой. Он снова подходит. И улыбка его дрожит: - Развлекаетесь воображая, как я лазил по каданским скалам, чтобы поймать для вас дойную козу? Так, вы правы, я лазил... И если бы мне сказали, что существует волшебное средство, способное вам помочь - я бы его достал. Я для вас был готов на что угодно. В конце он почти шепчет, но я слышу. И срывающийся голос и это многозначительное "был". - Знаю. Я знаю, Ричард. Осторожно касаюсь его локтя. Дай мне еще один шанс. И не здесь. Давай не здесь. - И если вы до сих пор... - и я продолжаю о другом - Не нанесли мне визит, только потому что считаете, что вам нужно особое приглашение... У вас оно есть. - Обними меня, Ричард, почему ты больше меня не обнимаешь? - Что? Вы же сами сказали не трогать вас... - Скажи, что все будет хорошо? - Вы бредите? Снова... Да. Да! Все хорошо. Все будет хорошо. Ну тише, тише. Сейчас пройдет. Обними меня. Вот так. Я держу тебя, слышишь? Я держу тебя, ничего не бойся... Слышишь меня? Засыпай спокойно. - И что, больше негде было лечь? - трясу, чтобы Ричард проснулся, а потом спихиваю с кровати, тут же пряча под одеяло руки. - Все, вам легче? Я больше не нужен? - Не понимаю о чем вы. - Ну конечно. - в полусне он уходит на свою постель, - Вы звали меня во сне. Я просто хотел вас утешить, и в мыслях не было... Трогать вас против вашей воли. Прячусь с головой под одеяло и не слушаю его объяснений. Не знаю врет он или это правда? Я звал его? - Что это? - он дает мне в руки чашку с чем-то горячим. - Лекарь считает... Что вас могли травить чем-то. У вас есть... Некоторые признаки длительного отравления травами или... Может грибами. Так он сказал. А это. Просто козье молоко. Он говорит, может помочь снять признаки отравления. В любом случае, это ведь не вредно. - Нет. Я не буду пить. А если ваш лекарь ошибается? - отдаю ему чашку. - Знаете, - устало вздыхает Ричард и садится рядом, - я думаю, Джон ведь просто армейский лекарь, тут нужно больше разбираться в ранах тела, чем в болезнях душевного характера и то, что он вообще знает что-то подобное, понимаете, это уже хорошо. Я вот не знал... А знаете, как истерики лечили у меня на родине? Просто закрывали в темноте, пока человек не переставал кричать и... все. - Вы мне угрожаете? - Создатель! Нет конечно! Просто вспомнил... - Он встает проходится по комнате и садится снова - Рокэ, думаете мне легко смотреть, как вы то плачете, то смеетесь, то вас трясет от холода в жарко натопленной палатке, то вы в одну секунду забываете где находитесь? - Я должен чувствовать вину? Если бы я мог не смеяться и не трястись, я бы этого не делал! А если это все равно не поможет? Он тяжело вздыхает. - Это просто теплое молоко. Ричард снова берет глиняную чашку и вкладывает мне в ладони, обнимая поверх своими. Понимаю, правда понимаю! Что веду себя странно и он просто хочет хоть как-то помочь. Ладно, надо признать, что ему удается меня убедить. - А вас? Лечили так от истерик? - Однажды. Но это смешная история. Мне было года четыре и я вылез в окно полуподвала и ушел гулять. Я просто не понял, что меня закрыли, чтобы я успокоился. - Похоже на вас. Мы сидим рядом и, кажется, он хотел пнуть меня по ноге. Ему немного обидно от моих слов и самому смешно. Вижу же, что смешно. Но он сдерживается и просто фыркает. Не был уверен, что он воспользуется моим приглашением. Но все-таки он приходит. Приходит и нерешительно стоит в дверях моего кабинета, как когда-то очень давно. Я подхожу к нему и мы стоим друг напротив друга, оба не решаясь на первый шаг, на объятие, на такой желанный и такой долгожданный поцелуй. Или я выдумал все и он пришел вызвать меня на дуэль? Теперь я не так уверен в том, кто из нас выйдет из нее живым. Я наконец поднимаю руку, провожу пальцами по его щеке. - Ты простишь меня? Он накрывает мою руку своей ладонью и как же я, оказывается, скучал по его горячим прикосновениям... - Уже простил. Вздыхает, запуская ладонь в мои уже немного отросшие волосы, осторожно поглаживая большим пальцем. - А вы меня? Улыбаюсь. - Вас? Никогда не прощу. Будете ходить непрощенным. Так вам труднее будет от меня сбежать. Он тихо смеется и обнимает меня. Не осторожничая, не боясь, что мне не понравится, обнимает крепко, как только он умеет меня обнимать.