Падшая

Стройное тело женщины сотрясалось в череде мучительных судорог. Гулко стучащее сердце, казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку и оросит идеально начищенный паркет багряными струями крови. В висках ломилась невыносимая боль, рваными сгустками плыл туман перед глазами, а неистовое пламя жгло горло. В голове то и дело вспыхивали яркими образами пугающие картины: истерзанные трупы несчастных жертв в лужах рубиновой крови; отрубленные, начинающие уже разлагаться конечности с рваными ошметками почерневшей плоти; груды обезображенных и уродливых лиц, искаженных в гримасах леденящего душу, животного ужаса; рты, омерзительно искривленные в навечно остывшем крике ужаса… В густой, непроглядной тьме зловеще звучали приглушенные голоса страдальцев… Злобный свистящий шёпот, пронзительные, свирепые крики и отчаянные вопли слились в один протяжный и монотонный гул, в котором отчётливо различалось то ёмкое и страшное слово, что она так ненавидела и презирала всеми фибрами души… Убийца. Ей безумно хотелось кричать, вопить, орать о своей невиновности, о том, что она не хотела, не сознавала, что делает, о том, что Он заставил её, что она раскаивается, просит прощения, а затем убежать, спрятаться, забиться в дальний угол, словно маленькая девочка, зажмурить глаза и заткнуть уши, беспомощно вскрикнуть и взорваться в отчаянных рыданиях душащей горечи… Однако этого им будет недостаточно. Им нужно нечто более ценное, существенное и значимое — её жизнь. Сам факт того, что она дышит, видит мир, ощущает запахи, может чувствовать — доказательство их смерти. Пока она будет радоваться, печалиться и сожалеть — они будут страдать, изнывать в тяжких мучениях и яростных терзаниях в этой тёмной, холодной, безжизненной пустыне несчастных мертвецов… Но она не сдастся. Её несокрушимая, упрямая гордость не прогнется под безумным гнётом неистовых обвинений, не падет к их костлявым, прогнившим ногам, не позволит поглотить и уничтожить себя, не покажет своей слабости. Да, именно. Несгибаемая гордость и дикое, безудержное желание жить — вот что не давало ей пасть все эти долгие столетия, вот что спасало её бесчисленное количество раз от верной погибели и давало силы жить. Она не пойдет на поводу их жалких, отчаянных воплей и злобных криков, не даст сломать себя, продолжит идти и сражаться, биться до самого конца, пока её полностью не поглотит чёрная, безмерная тьма… Лёгкий, еле различимый стук вырвал её из мрачного потока давящей боли и вернул в действительность. До боли сжав челюсти и кулаки, превозмогая свинцовую тяжесть в груди, женщина резко выпрямилась. Столь стремительный подъем вызвал у неё легкое головокружение, и она пошатнулась. Облокотившись спиной о стену, VL, тяжело дыша, сжала ткань рубашки на месте клокочущего сердца в бессознательном желании подавить боль, стесняющую грудь ледяными тисками. Комната, словно объятая туманом, плыла перед её взором, из-за чего женщина нахмурилась и сощурила глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на двери. VL сглотнула, пытаясь унять полыхающий в горле пожар, и, внезапно ощутив вязкий привкус на языке, сплюнула, содрогаясь от отвращения. В дверь застучали более настойчиво, и женщина тихо чертыхнулась. С трудом отлепившись от спасительной опоры, VL сделала шаг и тут же ослабела, едва не рухнув на пол. Одолевая мучительные ощущения, атакующие тело, она медленно прошагала на прежнее место, около окна. Гордо расправив плечи и высокомерно вскинув голову, женщина вознамерилась ледяным тоном разрешить войти, однако из её уст вырвался только жалкий хрип. Состроив недовольную гримасу, VL прочистила горло и в повелительной интонации повторила попытку. — Войдите! — властно донеслось из-за двери. На секунду оцепенев, Шевалле сердито нахмурилась. «Кажется, ни одна хворь не усмирит её высокомерие», — пронеслась в голове девушки недовольная мысль. Глубоко вздохнув, Агата решительно дёрнула дверную ручку и осторожно скользнула в безмолвную темноту комнаты. В застилавшей глаза тьме Шевалле смогла разобрать лишь смутные очертания убранства спальни. Внезапно девушка почувствовала, как её тело обдало жутким могильным холодом, а нутро сковал необъяснимый, дикий ужас. Царившая в комнате зловещая, давящая своей мрачностью атмосфера заставила Агату мысленно сравнить это место со склепом. Казалось, что за каждым углом её подстерегает кровожадный убийца или жестокий оборотень, который схватит её своими ужасными когтистыми лапами и утащит в холодную, тёмную, страшную пещеру, где её никто и никогда не найдёт… Агата нервно усмехнулась своим нелепым, лишенным всякого смысла страхам: из-за буйной фантазии она зачастую лишалась всякого душевного равновесия. И все же…всё же какое-то неясное, смутное чувство гнетущей тревоги продолжало обуревать сознание девушки, сжимая её сердце безжалостными тисками ужаса и невыносимых, мучительных подозрений. Одолеваемая безосновательными, но тягостными переживаниями, Шевалле беспокойно озиралась по сторонам в бесплодных попытках различить в густой темноте спальни контуры стройного силуэта художницы. — Миледи, где вы? — громко вопросила Агата, нарушая незыблемое молчание хозяйской опочивальни. Холодная, звенящая тишина, которую, казалось, можно было ощутить кожей, послужила слабым отголоском на её зов. Не получив отклика от VL, Шевалле не на шутку встревожилась, и в ее голове возродились ужасающие сознание домыслы. «Что, если у неё приступ?..» — Неожиданное, пугающее предположение овладело разумом девушки и заставило её оцепенеть от ужаса. Просчитав в голове все возможные последствия, Агата пришла в панику: «Необходимо действовать. Незамедлительно.» Эти слова, подобно властвующему за окном грому, оглушительно пророкотали в мрачном потоке ее сбивчивых мыслей. Очнувшись от мучительного оцепенения, Агата резко помотала головой и глубоко вздохнула, стремясь унять зачастившее сердцебиение. VL крайне опасна и непредсказуема в подобном состоянии, поэтому первоначально Шевалле должна отыскать её. Девушка вновь огляделась, пытаясь уловить в непроглядном сумраке спальни какое-либо движение. Безрезультатно. Агата почувствовала, как внутри неё медленно разрастается липкая паутина из страха и сомнений. Однако пока ужас бесследно не поглотил рассудок, девушка вознамерилась продолжить свои поиски и наконец найти хоть какой-то источник света в комнате. Она очень долго бродила по комнате, пытаясь нащупать хоть что-то, похожее на кнопку включения света, покуда гулкое безмолвие и непроницаемая тьма окончательно не утвердили её во мнении, что всё происходящее — злая шутка. Это неожиданное предположение придало Шевалле некое чувство спокойной уверенности, потому что работодательница часто подтрунивала над ней в подобной манере. «Конечно, она пытается испугать меня, — мысленно согласилась Агата и даже кивнула, словно пытаясь убедить себя в закономерности такого хода событий, — но я больше не поддамся ей!» Простодушная убежденность в том, что она, Шевалле, наконец смогла преодолеть собственные страхи и не попасться на хитрые уловки VL, расцвела буйным красками. — Я раскусила вас и больше не поддамся на такие дешёвые трюки! Советую вам немедленно прекратить эти глупые розыгрыши и повзрослеть! — Агата гордо вскинула подбородок, глубоко удовлетворённая собственной речью и возможностью поставить высокомерную начальницу на место. Несмотря на это, самодовольное бахвальство девушки вмиг испарилось, как только её ушей достиг странный звук, напоминающий скрежет когтей о сухое дерево. Шевалле испуганно распахнула глаза и напряглась всем телом, каждая клеточка которого ощущала вибрирующую в воздухе опасность. Воспалённое сознание слабо напоминало о нереальности происходящего, но паника захлестнула бедняжку с новой силой. «Бежать. Убираться отсюда как можно скорее.» — Твердил истерзанный страхом ум Шевалле, и она, позабыв об обременявшем руку горячем напитке, начала суетливо метаться по комнате в поисках выхода, то и дело натыкаясь на мебель и различные предметы обихода. Отчаявшись выбраться из неожиданной ловушки, Агата оперлась на выросший из ниоткуда столик и с грохотом водрузила на него кружку с какао. Горячая жидкость пролилась через край и обожгла запястье девушки. Шевалле болезненно поморщилась и, приблизив руку к лицу, попыталась остудить пульсирующую боль дыханием. Среди зыбкого безмолвия комнаты она вдруг различила негромкий стук приближающихся шагов, сопровождающийся странным хлюпающим звуком. Вскрикнув, Агата резко обернулась и помчалась в противоположный конец спальни. Забившись в самый тёмный и дальний угол помещения, девушка приобняла себя за плечи и зажмурилась, пытаясь подавить разрастающиеся по телу волны боли: горлом Шевалле овладел яростный, прерывистый кашель, сердце исступленно билось о рёбра, а резкая боль пронзала виски. Агата истошно всхлипнула, со всем ужасом осознав всю безысходность ситуации: бежать некуда. Она замурована в этой проклятой комнате и не может найти выход. Звать на помощь также бесполезно — бушующий за окном гром и неистово ревущий ветер заглушат её крики. Неужели ей суждено стать очередной жертвой?.. Огненная змея молнии оглушительно пророкотала на небесном своде, разорвав властвующую кругом сумеречную тишь. Яркая вспышка света озарила мрачный, тонкий силуэт, застывший около окна, отчего из горла Агаты вырвался пронзительный вопль. Сердце девушки мучительно затрепетало, а пухлые губы тревожно задрожали, когда жуткая фигура слегка шевельнулась. — Незачем так кричать, Агата, — с глухим раздражением промолвила зловещая тень. Потрясенная и оцепеневшая Шевалле в немом изумлении раскрыла рот: несомненно, этот низкий, бархатно-чувственный голос принадлежал VL! — Так, значит, это были вы…-сокрушенно пробормотала девушка, осознав, наконец, что все её первоначальные выводы подтвердились. В ответ на очевидное умозаключение своей подчиненной художница лишь утомленно вздохнула. Столь красноречивое равнодушие работодательницы показалось Шевалле вопиюще несправедливым, и весь недавно пережитый ужас мигом поглотила волна кипящего гнева: — Значит, весь этот глупый розыгрыш с комнатой страха — ваша затея? Так и следовало думать! Это всё вы! Как вы смели играть со мной, моими воображением и страхами?! Это возмутительно, безответственно и жестоко! Никто не давал вам такого права! Вы — безжалостная и хладнокровная садистка!.. Дальнейшие обвинения и разоблачения, подобно ядовитым стрелам, срывались с уст юной Шевалле и стремились всячески уколоть и унизить их получательницу. Увы, волна страстного негодования не возымела надлежащего действия: VL продолжала невозмутимо молчать и взирать свирепствующую за окном бурю, оставаясь при этом недвижно чернеющим силуэтом. Царившая в комнате странная идиллия, состоящая из злобных криков и запальчивых упреков, с одной стороны, и холодного безмолвия с редкими ироничными смешками, с другой, казалось, могла продолжаться часами.Однако странную идилличность ситуации рассеял внезапно ворвавшийся в комнату вихрь из нелепо-розовых рюш и пушистых тапочек-зайцев. — Иисус, Мария и Иосиф! — запричитала громоподобная Деворджилла Макдугалл, сияющая в проеме открытой двери во всем великолепии своих рабочих «доспехов». — Что за чертовщина здесь происходит? Заданный экономкой вопрос повис в воздухе, словно клок тумана, потому как застигнутые охальники, не ожидавшие появления Макдугалл и увлекшиеся своими нехитрыми «ролями», растерянно взирали на женщину. В свою очередь Джилл, также не предполагавшая подобного «поворота» ситуации, озадаченно хмурилась, рассматривая негодниц, застывших в полоске яркого света. Вскоре затянувшееся молчание прервал смущенный лепет Агаты: — Д-джилл?..Р-разве вы не отдыхали?.. П-простите, если мы… Плечи девушки нервно подергивались, большие глаза лихорадочно блестели: она всё ещё пыталась совладать с бушевавшими внутри неё эмоциями, вызванными предшествующим потрясением. Замолкав также внезапно, как и заговорив, Шевалле остолбенела и уставилась невидящим взглядом на домоправительницу. Деворджилла вздрогнула от этого жуткого зрелища: маленькая согбенная фигурка, застывшая в сумраке спальни, была похожа на безумное привидение. Женщина всё больше убеждалась, что складывающаяся картина событий напоминала собой эпизод из фильма ужасов. Этот вывод вызвал в Макдугалл острое желание покрутить пальцем у виска, но оно тут же исчезло, как только она повнимательней присмотрелась к главной виновнице «торжества» — VL… Широкий столб яркого света весьма красноречиво демонстрировал величественный силуэт, застывший гордым исполином перед широким оконным проёмом, а также стройный, гибкий стан, облаченный в мягкие белоснежные одеяния с несколько неожиданным сюжетом — забавными черными пингвинами. Оные, несомненно, загадочные предметы гардероба представляли собой комплект самой обычной фланелевой пижамы... — Пресвятая Дева Мария! – ошеломленно восклинула шотландка, резко всплеснув руками. В ответ на её оглушительный возглас Шевалле немедленно повернула голову в сторону объекта всеобщего интереса и изумленно открыла рот. VL же продолжала упрямо безмолствовать, наблюдая за реакцией своих подчиненных с видом холодного равнодушия и отчужденности. - Я и не знала, что все зашло настолько далеко, - проговорила Деворджилла, устремив на художницу растерянный взгляд, - хотя могла догадаться! Безусловно, могла! Шотландка решительно ступила за пределы комнаты и беспокойно запричитала, волнуясь о самочувствии и нуждах хозяйки, которая "легкомысленно решила не сообщать о своём тяжелом состоянии". В это время бедняжка Агата молча таращилась на начальницу и, видимо, окончательно потеряла связь с реальностью. VL, сверкая хищными очами, молчаливо хмурилась и откликалась на душевные излияния старой подруги только редким невнятным бурчанием. - ...и совершенно не следите за своим здоровьем! Неужели вам всё равно? Мы же беспокоимся и пытаемся помочь...Но вы снова, снова молчите и продолжаете терпеть свою боль в одиночестве! Ей Богу, как малое дитя! - домоправительница погрозила пальцем хозяйке и устало вздохнула, окончив свой долгий монолог. Видя искреннюю заботу подчиненной о её здоровье, художница смутилась и, с раздражением фыркнув, резко отвернулась от добродушной физиономии Макдугалл, словно обиженный ребёнок. Джилл громко рассмеялась над её поведением и восторженно похлопала в ладоши, тем самым встрепенув шокированную Агату Шевалле. Девушка несколько секунд приходила в себя и озиралась то на сконфуженную работодательницу в нелепой пижаме, прежде холодную и недосягаемую, то на пожилую шотландку в глупом розовом переднике, столь тепло и ласково улыбающуюся. Неожиданно осознав величину творящегося абсурда, Шевалле взорвалась в истерическом гоготе, с лихвой компенсирующего недавно пережитые волнения. Джилл заметила единодушную реакцию подруги и незамедлительно разразилась новой порцией оглушительного смеха. Веселье домочадцев вызвало у VL слабый и хриплый смешок, с трудом вырвавшийся из истерзанного горла, полыхавшее огнем лихорадки. Но внезапно страшные спазмы сковали тело женщины: она судорожно вскинула руки, широко раскрыла глаза, и неудержимый фонтан крови хлынул из её рта. Художница согнулась пополам и рухнула на пол, продолжая изрыгать из себя тёмно-алую жидкость. Обескураженные свидетельницы ринулись на помощь к хозяйке, умоляя её не терять сознание, но VL уже их не слышала: последним образом, возникшим в её потухающем сознании, был высокий черноволосый юноша с ангельским ликом, милостиво протянувший ей свои необычайно красивые руки с сильными длинными пальцами... Густая и непроглядно-черная тьма окутывала женщину. Сквозь толщу сумрака и вязкой тишины доносились негромкие обрывки фраз, которые, казалось бы, уже должны были раствориться в тёмных пучинах её памяти. Она сделала пару шагов и споткнулась, бросила взгляд вниз и изумленно выдохнула: на месте ног и ступней сгущался тот же непроницаемый мрак. Так, женщина оглядела всё свое тело и снова ничего не обнаружила: вся она будто бы состояла из этой жуткой чернильной пустоты. Взбудораженная своим открытием, она лихорадочно оглядывалась в поисках других живых существ в этом зловещем месте. Женщина разочарованно вздохнула: вокруг не было ни души. Холодное, невыносимое чувство одиночество объяло странницу, но тихие бормотания, раздающиеся со всех сторон, оторвали её от обдумывания своего положения. Она решила прислушаться к ним. Бормотания сливались в отдельные словосочетания и фразы, которые странным образом воздействовали на сознание женщины: ей чудилось, что она уже где-то слышала эти слова и некоторые из них даже могли принадлежать ей самой. Череда расплывающихся картин и образов пронеслась перед её внутренним взором, но эти туманные миражи так быстро возникали и исчезали, что разобраться в их значении и природе не представлялось возможным. Внезапная яркая вспышка света где-то вдалеке отвлекла внимание странницы, и она сфокусировала взгляд на далёком светлом пятне. На фоне ослепительного света ей удалось заметить тонкий и до боли знакомый высокий силуэт. Фигура встрепенулась, и глубокий бархатистый мужской голос пронёсся сквозь черные потоки ужасающей бездны, в пасти которой была заключена душа путницы. Силуэт произнёс её имя, и женщина вздрогнула, осознав, в чьём исполнении оно звучало одновременно так мягко, чувственно и нежно.. Как давно она не слышала этот голос и как давно жаждала услышать его вновь… Странница протянула свою невидимую руку навстречу дребезжащему вдалеке лучику света, который вырвет её из этого мрачного и холодного сумрака небытия, и двинулась в долгий путь к своему освобождению. - Кажется, она успокоилась…на какое-то время,-тихо промолвила Агата после того, как им с Джилл удалось уложить VL на постель и привести комнату последней в надлежащий порядок. Шотландка не ответила на умозаключение девушки, а лишь устало вздохнула и откинулась на спинку дивана. Шевалле присела рядом с экономкой и накрыла её слегка подрагивающую руку своей, теплой и нежной. Она попыталась разрушить угнетающее молчание несколькими утешающими и бесполезными фразами, но выражение сосредоточенной озабоченности, не покидавшее лица Макдугалл, погасило её энтузиазм. Мерное постукивание дождя о стекло и тоскливые завывания ветра вторили потоку тревожных мыслей, сковавших разум двух молчаливых собеседниц. Агата посмотрела на настенные часы, стрелка которых уже касалась десяти, и испустила сокрушенный вздох: приближалась непредсказуемая на события ночь. С грузом тяжких размышлений на тревожно мятущейся душе Шевалле резко поднялась с софы и, пробормотав,что заварит чай, покинула гостиную. Деворджилла остекленевшим взглядом проводила девушку до двери и утомленно прикрыла глаза. Промокший до нитки Ален Грандидьё сновал туда-сюда вдоль ограды таинственного особняка и нетерпеливо размахивал дешевой тростью, с глухим раздражением осознавая, что его очередная попытка в раскрыть личность художницы с треском провалилась. Ледяные струи проклятого сентябрьского дождя серой пеленой окутывали город, мглистые сумерки густели и приглушали тона, потухающая гроза хмуро ворчала в сумрачной вышине неба. Его прекрасная возлюбленная растворилась во мраке разразившейся бури и даже не соизволила открыть перед ним свой лик. Опечаленный денди терялся в догадках и даже не мог предположить, что отвлекло его дорогую избранницу от созерцания свирепствующей силы стихии. Та изящная и тонкая фигура, подобно статуе застывшая в оконном проеме, взволновала поэтическую душу печатника, и он больше не мог вынести горестной «разлуки» с художницей. Грандидьё жаждал встретить Её слишком долго , слишком страстно, слишком мучительно. «Ну-ну , я не сдамся так легко, моя прелесть! Нет!» - решительно заключил Ален и, бросившись к излюбленному месту обзора, с новой надеждой воззрился на то злосчастное окно... Она отчаянно пробивалась сквозь непроглядную дымку тяжелого и лихорадочного сна;перед ней проносились сбивчивые картины и образы, порою солнечные и яркие, полные жизни и сладостного восторга, а порою - мрачные, зловещие и жестокие, сквозящие печалью и обреченностью, тянущиеся из далекой глубины веков её и чужих жизней. Черные сгустки тьмы, клубящиеся вокруг, сулили долгожданную тишину и безмятежность её беспокойной душе, но она не смела поддаваться её влекущему зову. Уступив единожды, она уже не сможет выбраться из этой холодной и сумрачной бездны горя и одиночества. Её единственная надежда - теплый и ласковый голос дорогого друга, доносящийся впереди. Она чувствовала, что уже вот-вот коснется этой яркой вспышки света, и верный спаситель заключит ее в свои горячие объятия... Веки женщины слабо затрепетали. Глаза ее с трудом распахнулись, окинули мутным взглядом густой сумрак комнаты и неясные очертания мебели и других предметов. Сумбурные мысли и размытые образы, неспешно бороздившие пустынные пространства черепной коробки, лениво переплетались между собой в диковинные узоры. Сверкнувшая за окном молния и последовавший за ней гул искривили красивое осунувшееся лицо в страдальческой гримасе. Все органы чувств были накалены до предела и неимоверно чувствительны. Одеяло странным образом душило, сковывало дыхание, потому VL попыталась приподняться и скинуть с себя обременяющую ношу. Тело ответило незамедлительно-его будто бы разом пронзили тысячи ядовитых игл. К горлу подступил раздирающий кашель, грудную клетку охватили огненные цепи мучительной боли. Художница резко выдохнула и вскрикнула, издираемая жгучей лихорадкой... Она больше не может двигаться. Этот вывод вызвал у нее горькую усмешку. VL рассмотрела в темноте контуры своей исхудавшей фигуры, покрытой одеялом, и раздалась жутким сардоническим смешком. Безжизненная и безвольная тушка - вот, во что превратилась её гордая и непокорная натура. Но, не желая смиряться со своим положением, благородная все же нашла в себе силы пошевелить левой рукой. VL освободила конечность от оков покрывала и приблизила ладонь к лицу, усиленно щурясь и фокусируя плывущую «картинку». То, что она обнаружила,заставило ее похолодеть от ужаса: почти треть руки представляла собою обнаженные белые кости с рваными ошметками мяса. Словно дикие собаки обглодали ее. Скривив губы от омерзения, VL шевельнула белоснежными пальцами и сурово нахмурилась, активно раздумывая, как ей действовать дальше. Держаться от всех подальше - единственный выход. Необходимо бежать, пока она находилась в относительно адекватном состоянии и способна здраво рассуждать. Буря за окном усиливалась ,и неистовые порывы ветра бились о стекло ледяными хлыстами дождя. Если бы она могла добраться до выхода, то,несомненно, смогла бы укрыться на то время, пока ее приступ ослабеет. Но конечности ее не слушались совершенно, каждое движение отзывалось волнами ужасающей боли и спазмов. Она закована в этой проклятой комнате и доме. Жертв не избежать, и ей придется смириться с этим, когда она очнется в следующий раз. VL перестала сопротивляться силе настигающего рока и изможденно откинулась на подушки. Внезапно чье-то настойчивое присутствие недалеко от особняка потревожило ее угасающий разум. Художница сразу же поняла, кому принадлежат эти назойливые и бесстыдные мыслишки. Её самый преданный поклонник, Ален Грандидьё, даже в такую разрушительную грозу не покидает её. «Имбецил,-раздраженно подумала VL,- беги отсюда. Тебе здесь не место.» Грандидьё отчаянно следует за блистательным и очаровательным видением, автором которого является сам. Несколько лет наивный и самовлюбленный печатник наблюдает за коттеджем художницы и выведывает информацию. Что ж, сегодня VL намерена утолить его жажду. Раз и навсегда. Бледные и иссохшие губы женщины растянулись в хитрой ухмылке, не предвещавшей ничего хорошего. Ален Грандидьё не уступал силе стихии и стойко переносил все тяготы собственной одержимости личностью VL. Его пальцы, цепляющиеся за острые наконечники ограды, нестерпимо ныли от боли и холода. Тело дрожало от озноба, мышцы сводило от сильного перенапряжения. Дождь и гроза не переставали своей безжалостной пытки. Но отступать сей тщеславный денди не собирался и решил во что бы то ни стало продолжать следить за окном, в котором недавно мелькал таинственный силуэт. Внезапно он заметил какое-то движение за плотно задернутыми шторами и слегка нагнулся вперед, чтобы лучше убедиться, что это ему не показалось. Странная активность за шторой повторилась, и сердце печатника тут же пропустило удар. «Наверняка это она!»-радостно заключил Грандидьё и,поудобнее перехватившись, слегка приподнялся вверх по забору. Неожиданно штора отдернулась, и в полумраке комнаты показалось чье-то мраморно-белое лицо. Ален заликовал и обострил все свое внимание. В это время с оглушительным ревом стрела ослепительной молнии расколола черное небо пополам и тем самым осветила загадочную женщину,застывшую в окне. Это была худая и измученная фигура в белом одеянии, с жуткими огромными глазами и тонкими темными волосами, обрамлявшими длинное аскетичное лицо. Этот мрачный призрак опирался о стекло полусгнившей рукой с многочисленными открытыми ранами, кисть которой полностью состояла из костей. Очи этого странного существа горели будто бы дьявольским огнём, тонкие губы искривлялись в ужасающей полуулыбке-полуоскале. К подобному чудовищному зрелищу жизнь явно не готовила его, Алена Грандидьё. С его уст сорвался панический и визгливый крик, глаза увеличились до невероятных размеров. Бедолага соскользнул со стены и,спотыкаясь, помчался прочь во весь опор, подальше от Обители желаний. Художница, во время всего «представления» не покидавшая постели, взорвалась низким и хриплым истерическим хохотом, столь жутким м мрачным, что тот вполне мог сойти за гогот самого дьявола. Домочадцы, услышавшие этот зловещий смех из Преисподней, нервно переглянулись и лишь покачали головой, вконец удостоверившись в безумии их патронши. В тот день ослепительно-прекрасная мечта великолепного парижского хлыща канула в лету. Это был поистине печальный финал сих сладостных иллюзий.