самая красивая бабочка в коллекции

      Тому, что Верховенский частый гость в поместье Ставрогиных, не удивлялся уже никто. Напротив, Варвара Петровна всегда радушно принимала его, а Николай Ставрогин вроде как и не был против его компании.       Верховенский часто пребывал в комнате Ставрогина. Он, будучи человеком говорливым, рассказывал Ставрогину все новости города, иногда свои революционные идеи. Ставрогин, конечно же, особого внимания на его речи не обращал и слушал вполуха, обычно занимаясь своими делами. Верховенский привык к подобному отношению, хоть и в глубине души его это задевало. Но ведь его не выгоняют, а побыть рядом с идолом все же хочется, поэтому Петру приходилось довольствоваться тем, что есть. Ставрогин же прекрасно знал, что Верховенский неровно к нему дышит, однако делал вид, будто бы ничего не подозревает. А уж тем более не выдавал то, что сам был неравнодушен к болтливому революционеру.       Верховенский в очередной раз сидел в комнате Ставрогина, рассказывая городские слухи. В очередной раз Ставрогин не подавал признаков внимания. Верховенский был будто просто фоновый шум. Однако, честно говоря, Ставрогин к нему уж очень привык. Да и присутствие этого человека помогало Ставрогину отвлечься от не самых весёлых мыслей.       Ставрогин, слушая речь Верховенского, достал пинцетом бабочку из сосуда, больше похожего на банку с крышкой. Верховенский, наблюдая за действиями Ставрогина, притих.       – Интересно вам? – хмыкнул Ставрогин, – замолчали даже.       Верховенский чуть дернулся от резко прозвучавшего голоса Ставрогина.       – Д-да, интересно. А для чего вы бабочек в банку складываете? Храните?       – Это не банкой называется, Пётр Степанович, а эксикатором, – усмехнулся Ставрогин, – это сосуд с влажной средой, где насекомые размачиваются. Бабочки имеют столь хрупкую красоту. Чтобы они были более гибкими и податливыми, они должны размокнуть.       Ставрогин положил бабочку на дощечку с жёлобом посередине. На нём уже было наколото несколько бабочек.       – А это что? – спросил Верховенский.       – Это расправилка. Думаю, по названию понятно, что она делает с бабочками.       Ставрогин взял булавку и проткнул бабочку прямо в грудину. Тельце бабочки оказалось в жёлобе, а крылья лежали на самих дощечках. Ставрогин, взяв препаровальную иглу, начал поправлять крылья бабочки. Верховенский молча наблюдал за действиями идола.        – Надо же, это всего лишь насекомые, а мороки сколько!       – Чего не сделаешь, чтобы сохранить первозданную красоту, – сухо ответил Ставрогин, – ей-богу, Пётр Степанович, вы как ребенок.       Ставрогин, взяв полоску из кальки, аккуратно положил ее на крылья бабочки. Он начал втыкать булавки в кальку вокруг крыльев бабочки, фиксируя ее. Закончив, Ставрогин начал откалывать булавки от другой бабочки, ранее лежащей там. Он осторожно убрал кальку, вытаскивая бабочку с расправилки и держа ее за булавку.       – Хотите рассмотреть ближе?       Верховенский кивнул головой. Ставрогин аккуратно протянул ему бабочку.       – Только, прошу вас, осторожнее.       Верховенский стянул с рук перчатку, дабы крепче держать булавку, на которую была наколота бабочка. Ставрогину до этого не приходилось видеть рук Верховенского без перчаток. Нежные бледные руки, не знающие тяжёлого труда. Ставрогин передал Верховенскому бабочку, чуть коснувшись его руки. Мягкие.       Верховенский держал в руках кроваво-красную бабочку. На углах ее крыльев были голубые круглые пятна с затемнениями.       – Это Павлиний глаз, – прокомментировал Ставрогин, – думаю, самая красивая бабочка в моей коллекции.       Верховенский молча рассматривал бабочку. Действительно красива. Он аккуратно протянул ее обратно Ставрогину.       – Ах!       Верховенский укололся о булавку. Бабочка была уже в руках Ставрогина. Он вколол ее обратно в расправилку.       – Было ожидаемо от вас, Верховенский. Погодите, у меня где-то был спирт, обработайте рану, не хватало мне ещё смертей от заражения крови.       Верховенский, пораженный заботой Ставрогина, не́мо смотрел на него. Ставрогин в то время копошился в выдвижках стола. Нашёл. Найдя обрывок ткани там же, он промокнул его в спирте и потянулся к руке Верховенского. И как он умудрился так пораниться булавкой? Он приложил ткань к раненному пальцу, на котором уже скопилась кровь. Ткань тотчас впитала ее, окрашиваясь в красный. Верховенский чуть поморщился от неприятного жжения. Но в этот момент его больше всего смущал тот факт, что Ставрогин сидел прямо перед ним, держа его за руку.       – У вас красивые руки, Верховенский.       Такого Верховенский уж точно не ожидал. Он поднял глаза со своих рук на лицо Ставрогина. Николай убрал тряпку от руки Верховенского. Всё ещё держа его руку в своей, Ставрогин приблизил ее к своему лицу, начав тереться об нее, точно кот. Сердце бешено билось в грудной клетке Верховенского. Казалось, что и Ставрогин слышит его стук. Щёки Верховенского залились краской. Пётр приоткрыл рот, тихо выдыхая сквозь губы. Он был неспособен оторвать взгляд от своего идола.       Ставрогин, будучи довольным реакцией Верховенского, поцеловал его в костяшки пальцев. Затем лизнул пальцы, почувствовав привкус крови. Верховенский тихо ахнул. Мурашки прошлись по всему телу.       – Н-николай Всеволодович... – промычал Верховенский, – м-может закроем дверь?..       Ставрогин резко встал, подойдя к двери и закрыв ее на шпингалет. Он повернулся к Верховенскому, пристально смотря на него. Верховенский встал со стула, подходя к Ставрогину. Преодолев расстояние в пару шагов между ними, Николай притянул Петра к себе за талию, напористо целуя его. Верховенский, быстро опомнившись, начал целовать его в ответ так же жадно, будто бы в последний раз, мыча Ставрогину в губы.       Ставрогин поднял Верховенского на руки, не отрываясь от его губ, и понес в сторону дивана, стоящего в кабинете. Повалив его, он навис над ним, смазанно целуя его в щеки, в губы, постепенно спускаясь к шее. Верховенский, сдавленно мыча и ахая в ответ на ласки, начал расстёгивать рубаху Ставрогина. Николай, следуя примеру Петра, начал дрожащими пальцами расстегивать жилет Верховенского, однако получалось у него не особо. Чертыхаясь сквозь зубы, Ставрогин все же смог лишить Верховенского верха, попутно стягивая с себя рубаху.       Верховенский завороженно смотрел на тело Ставрогина. Фраза "Ставрогин, вы красавец!" действительно оправдывала себя. Николай в то время припал к ключицам Петра, оставляя на них багровые засосы и укусы. Тело Верховенского было тонким и будто бы вырезанным из самого белого мрамора, на котором так ярко краснели следы, оставленные Ставрогиным. Верховенский зарывался пальцами в угольного цвета волосы идола. Так хорошо ему никогда не было.       Оторвавшись от тела Верховенского, Ставрогин продолжил раздевание. Он стянул низ сначала с Верховенского, а после и с себя. Оба остались абсолютно нагими. Ставрогин, взяв два возбужденных члена в руку, начал двигать ей размазывая смазку по ним. Верховенский громко охнул от ощущений. Он, положив руку на голову Ставрогина, вовлек его в поцелуй.       Ставрогин резко отстранился от Петра и тут же поднялся с дивана. Верховенского будто окатило неожиданно холодным воздухом, когда тёплые руки перестали ласкать его. Он тут же распахнул полуприкрытые веки и с нескрываемым и каким-то жалким удивлением посмотрел на Ставрогина, приподнимаясь на локтях.       – Лежи, я сейчас, – быстро бросил Николай, широким шагом подходя к столу, доставая оттуда ароматическое масло, видимо массажное.       Ставрогин открыл его и вылил себе на руку часть.       – Расслабься, пожалуйста. Может быть больно, но придется потерпеть, хорошо? – прошептал Ставрогин.       – Х-хорошо... – так же шёпотом ответил Верховенский.       Ставрогин нажал на сфинктер Верховенского пальцем, вводя его внутрь. Верховенский заёрзал под Ставрогиным, хмуря брови и жмурясь. Дабы отвлечь Петра от неприятных ощущений, Николай нежно поцеловал его. После того, как Верховенский привык к одному пальцу, Ставрогин добавил к нему второй, затем и третий, так же выжидая, пока Верховенский успокоится.       Ставрогин обильно смазал член, затем приставив его ко входу. Он начал вводить головку. Верховенский поскуливал, кусая костяшки рук, приглушая себя. Ставрогин замедлился, осторожно и постепенно входя в него. Тут аккуратности требовалось больше, чем с бабочками. После того, как Ставрогин полностью вошёл, он начал медленно двигаться.       Один толчок. Другой. Каждый толчок отдавался стонами со стороны Верховенского. Смесь боли и удовольствия сводила Верховенского с ума. Постепенно Ставрогин начал наращивать темп, выбивая из Верховенского звуки громче. Николай закинул ноги Петра себе на плечи и наклонился к нему, в очередной раз целуя его. Ставрогин вылизывал рот Верховенского, чувствуя его язык, пытающийся повторить движения идола, что очень умиляло Николая. Он чуть укусил Верховенского за губу, оттягивая ее. Член Ставрогина, попав по простате, заставил Верховенского резко выгнуться дугой. Ставрогин оторвался от губ Верховенского, смотря ему прямо в лицо. Продолжая двигаться под определенным углом, Николай положил руку на член Петра, быстро двигая ей. Верховенский застонал пуще прежнего, изгибаясь и ерзая, не находя себе места от удовольствия. Верховенский запрокинул голову и, вдруг застыв в немом крике, излился себе на живот. Ставрогин, чувствуя, как сжался внизу Верховенский, кончил вслед за ним.       Обессиленный, но все же очень довольный, Ставрогин лёг рядом с Верховенским, прижимая его к себе. Всё же вот она – самая красивая бабочка в коллекции.