В заключении

      Савада Тсунаёши, глава тюрьмы Вендикаре, в задумчивости стоял перед колбой с раствором. Особо опасных преступников следовало помещать в неё, чтоб обезопасить других людей — безвинных, не могущих защитить себя. Парадоксально, что он бы с радостью упрятал туда приличную часть населения Италии — манящего государства с древней историей, страны, которой не повезло с её настоящими, скрытыми правителями, серыми кардиналами.       Или залез бы сам, чтоб отдохнуть и забыться.       Почтенные синьоры распоряжались жизнями и честью слабых слишком много времени. Черт знает, кто был виновен в этом постыдном факте: то ли стечение обстоятельств, то ли кольца Маре и Вонгола, оказавшиеся не где-нибудь, а именно здесь. Внутри Савады горело желание забрать верхушку к себе, широким жестом предложить ледяные камеры тем, кто отдавал приказы и велел убивать невинных; хотелось взрыхлить землю вокруг тюрьмы и усеять её телами, сжечь оставшихся живых своим мёртвым пламенем. Может, земля бы благодарно приняла это подношение и взрастила в ответ ярко-оранжевые, сочные, сладкие апельсины? Те, чей вкус он больше не почувствует, однако других — нормальных, сострадательных и помогающих людей — порадует.       Новых людей нового времени.       На пороге двадцатого века он чувствовал, что в жизнь незаметно приходит иная мораль, радующая его. Человечество долго боролось с самим собой, воздвигало барьеры, ставило запреты и беспощадно наказывало своих же детей, не делая никому снисхождения. Оно боялось желаний и фанатично отстаивало право на строгие ограничения, не приводящие к счастью. Медленно, тысячелетие за тысячелетием, училось гуманности. Как ребёнок, который, приходя в мир, не умеет поначалу проявлять чуткость и доброту.       Оно наконец стало чуть цивилизованнее.       В кабинете Тсунаеши лежали три папки на тех, кого тоже надо было этому научить. Рокудо Мукуро, Кен Джошима, Чикуса Какимото — озлобленные дети, продолжение поганой истории с опытами над беззащитными. Десяток лет назад, при ином начальнике Вендикаре, их посчитали бы психопатами и долгими годами убивали в камерах, без поблажек, без малейшего шанса и сочувствия. У преступников не было возраста — только скупые записи в личном деле и их ненависть из-за собственного бессилия.       Сейчас они верили в то, что нет ни справедливости в мире, ни смутно представляемого светлого будущего. В их глазах отражалась жажда смерти, море крови, которое успели разлить по всей Италии, пока продвигались из одного места в другое в неосознанном желании избавиться от боли внутри себя и забыть истязания, предательство родных. Безуспешно. Зерно тьмы, брошенное в землю несколько лет назад, дало буйные побеги, сильные и растущие вкривь и вкось. Только безразличные застенки остудили бы их пыл. Или, он верил, доброе отношение.       Ему достанется самый проблемный ребёнок — Мукуро, лидер троицы. Вспыльчивого и упрямого Кена возьмёт на себя Ямамото, бывший Дождь, и в посмертии сохранивший умение умиротворяюще воздействовать на собеседников; тихоню Чикусу растормошит Хаято, которому до сих пор не занимать энергии Урагана. На подмогу, если что, подтянутся и остальные Хранители. Им надо будет обустроить комнаты, чтоб те меньше походили на тюрьмы, проверить здоровье подопечных, несмотря на панический страх, составить меню и провести нормальную подсветку, достать горные лыжи и поискать детские витамины, а потом ещё убедить принимать и не выкидывать потихоньку в окно. Ближайшие несколько лет обещали множество сюрпризов, тяжёлых дней и попыток исправить чужие чудовищные грехи. Но это надо было сделать. С чего-то следовало начать.       Он не справится с бичом Италии — одну систему победит лишь другая.       Он не остановит пытки и мучения тысяч людей, оставшихся с бедой один на один.       Он не отомстит за утерянное детство и травмы троих детей, ожидавших приговор, — просто уже некому.       У мумий нет лица, на котором написано сочувствие, не бьётся учащённее от боли за кого-то сердце, отчего их считают неспособными на милосердие.       Но фотография его давно умершей матери никогда не позволит ему сдаться и перестать быть человеком.