***
Она была такой красивой. Но совсем не казалась счастливой. Дара помнила день ее свадьбы и то, как волновалась Валентина Семеновна. Дара будто наблюдала за этой суетой через стекло. Ее не затрагивали эти мельтешения, поздравления, слезы и тосты. Она натянуто улыбалась и чувствовала себя лишней. Как впрочем и Маша, вот только различие их было в том, что Дара могла развернуться и уйти, а сестра отрезала себе пути к отступлению. Пока невеста с женихом танцевали первый танец, и все умилялись, Дара встала из-за стола и ушла. Пусть невежливо, глупо сбегать вот так, но она не могла больше. Слишком много притворства. Но Маша сама хотела нормальной жизни. Она ее получила. На улице хлопьями падал снег — кто вообще женится в феврале? Она натянула капюшон и вызвала такси. Вот и все. Осталось собрать вещи и съехать из квартиры. Все эти игры ей порядком надоели. Наконец-то можно вздохнуть свободно и не бояться своей тени. В семнадцать было волнительно начинать подобные отношения, тогда слепая влюбленность затмевала все неудобства. В двадцать пять хотелось уже определенности и чего-то стабильного. Может, не брака, но хотя бы некой открытости. — Давай расскажем родителям, будет сложно, но скрывать это бесконечно нельзя, — как-то заикнулась Дара. Маша тогда посмотрела на нее как на умалишенную. — Ты с ума сошла? Американских сериалов пересмотрела? Они никогда не примут это. — Но и прятаться вечно мы не сможем. Родные рано или поздно узнают. — Нет, они никогда не узнают. — Ты себя слышишь? Еще скажи, что ты выйдешь замуж и родишь ребенка, чтобы точно никто и ничего не заподозрил. Маша ничего не ответила, а Дара только горько усмехнулась. — Помнишь, что ты сказала мне, когда я рыдала в ванной, боясь своих чувств и себя? Маша кивнула. — Не надо стыдиться своих чувств. — Нет, другое. Ты сказала, что всегда найдутся те, кто будет против. Но если я собираюсь угождать всем, то лучше мне умереть прямо сейчас, потому что эта миссия обречена на провал. — Господи, мне было восемнадцать, я была наивна, глупа и совсем не разбиралась в жизни. — Нет, тогда ты была права, даже не знаешь насколько. Я никогда не пожалела, что прислушалась к тебе. И сейчас я с уверенностью могу сказать это. Дара приблизилась к сестре вплотную, посмотрела на нее в упор, чуть подняв глаза вверх (та была выше), и прошептала: — Я люблю тебя. Маша задержала дыхание и отвела взгляд. А потом, будто сняв броню, стала мягче и подалась навстречу. Они соприкоснулись лбами. — Я тоже люблю тебя. Мир был за дверью, и они усердно строили свой собственный: здесь, сейчас. До тех пор пока Маша не решила выйти за дверь, в другой мир. Она не хотела оставаться запертой здесь, будто они снова сидели в ванной, прижимались друг к другу и плакали. От болезненных чувств, облегчения и растерянности. Если бы тогда Дара позвонила отцу и попросила спасти ее от самой себя, чтобы он ответил? Согласилась бы она спастись? Маша тогда была намного увереннее и смелее ее. Она первая осознала свои чувства и просто ждала ее. Не старалась давить или требовать что-то. — Ты мне нравишься, в том самом смысле. Не как сестра или подруга. Прости, но с этим я ничего поделать не могу. Если тебе некомфортно или противно, я пойму, — вот так просто произнесла, глядя прямо в глаза. …Ну, где же ты теперь, смелая девочка Маша? Влюбленная девочка Маша, с горящими глазами, а не двумя догорающими угольками вместо зрачков. Что же ты не счастлива в своем, другом, нормальном мире?.. — Все же решила травиться? — раздался сзади знакомый голос, когда Дара задумчиво вертела в руках сигарету, стоя в подъезде. — Да, как и всегда, — достала зажигалку. — Упертая, — покачала головой сестра и в голосе скользнула забытая нежность. Где же ты?.. Возвращайся. Она резко отобрала у Дары зажигалку и спрятала в карман джинсов, показав язык. — Серьезно? Тебе что, пять? — Бросай курить. — С чего бы? Маша вдруг посерьезнела и протянула руку к ее лицу, но не прикоснулась, опустив ее. — Надо вовремя завязывать с пагубными пристрастиями. Потом все может плохо кончиться. — Да? Я так понимаю, ты не только курение имеешь в виду? — насмешливо протянула, усевшись на пыльный подоконник. — Дара, ты же понимаешь… — потрогала мочку с сережкой-гвоздиком. Признак нервозности и сомнения. О, Дара знала о ней многое. Что наверняка не знал ее распрекрасный муж. — Я не хочу. — Что? — Понимать и принимать. И терпеть. Ты меня с великомученицей перепутала. Ты поступила как мразь — это я знаю точно. Но это в прошлом, ни к чему нам прошлые обиды, да? — Дара снова ощущала себя разбитой и потерянной, как много лет назад, когда не знала, что делать дальше и не могла остановить все. Сейчас ситуация была хуже. Она ненавидела Машу за все, что она сделала и не сделала, но… Продолжала надеяться, что со временем хотя бы перестанет так сильно ее любить. Пока надежда умирала первой, корчась в агонии. — Я знаю, прости. Это так глупо, — она присела рядом, наплевав на свое дорогое платье. — Думала, смогу исправить или измениться. Ну, чтобы как у всех. — А как это? — отложила в конце концов замусоленную в пальцах сигарету и посмотрела ей в глаза. И кто-то будто прыснул ей перцовым балончиком в лицо — начали печь и слезиться глаза. Она не хотела плакать, она давно не плакала. Только не при Маше. Она же вроде как сильная, вроде как забыла... — Я сама не знаю. И, знаешь, боюсь, это не для меня. — Нормальная жизнь? Ты же хотела, чтобы муж, дети. — Хотела не я. За меня хотели. Ты была права — в восемнадцать лет я была умнее. И правильные слова умела подбирать. — Какие? Маша резко замерла. А затем медленно накрыла ее руку своей. Погладила слегка, видимо, боялась, что Дара оттолкнет. Та бы и оттолкнула, если бы могла. — Я люблю тебя. Что еще может быть правильнее? Дара кивнула, соглашаясь. Да, все верно — это самое правильное чувство в мире. Самое важное, искреннее. Для него нужны порой и смелость, и отчаяние. И что же дальше? Когда Олег с трудом, но согласится на развод. Когда мать залепит пощечину Маше, обозвав ее шлюхой. Когда отец подожмет губы и скажет, что Дара выжила из ума. Когда они будут лежать на руинах всех миров — нормальных и ненормальных, правильных и неправильных, прижавшись друг к другу, и строить планы. Что дальше неизвестно — потому что будущее зависит только от них…Часть 1
2 апреля 2021 г. в 13:46
В глаза она предпочитала теперь не смотреть. Не из-за чувства вины или неловкости, просто так. Она так умела, научилась с годами. Сухо поздоровалась с Дарой и прошла в квартиру. За ней появился Олег, он смущенно улыбнулся и приобнял ее.
— Ну как ты? Сто лет не виделись.
— Да как все. Кручусь.
— Мы с Машей планировали ребенка, но все как-то не до этого: то на работе аврал, то просто отдохнуть от всего хочется.
— Думаю, со временем все получится, главное не переусердствуйте.
Ей было плевать на семейную жизнь сестры. Они виделись редко и не созванивались никогда. С днем рождения поздравляли друг друга, присылая банальные подарки вроде духов или абонемента на массаж. Парфюм Машин всегда был кстати. Дара своим предпочтениям не изменяла и пользовалась цитрусовым вот уже много лет. Сестра никогда на память не жаловалась.
Сегодня у матери Маши был юбилей — шестьдесят лет, Дара хоть и относилась к мачехе прохладно, все же ее уважала, поэтому не могла проигнорировать приглашение, даже несмотря на то, что с ее отцом женщина развелась несколько лет назад.
— Мам, ну и зачем было столько торчать у плиты, если можно было пойти в ресторан, мы с Олегом устроили бы тебе праздник. А так ты целый день на ногах, — послышался голос Маши с кухни.
Валентина Семеновна что-то негромко ответила. Дара не стала прислушиваться и провела Олега в гостиную, где уже сидели гости. Пока они здоровались/знакомились, Дара накрывала на стол. Да, ресторан был бы лучше, но имениннице решать в любом случае. Хочет по-домашнему — пусть.
Виновница торжества зашла в зал с блюдом, на котором красовался фаршированный гусь, и торжественно поставила его на стол.
Дара подошла к ней и шепнула:
— Давайте я с Машей накрою, а вы посидите с гостями, все же ради вас они собрались.
Женщина погладила ее по руке и кивнула.
— Спасибо, там еще пирог готовится.
— Хорошо.
— Какие все-таки у тебя прелестные дочки, Валюша, — зацокал дядя Сережа — двоюродный брат Валентины Семеновны.
— Да, они у меня самые лучшие, — не без гордости ответила женщина.
Дара только улыбнулась — никогда мачеха не разделяла родную дочь и ее. У них были конфликты, девушка не могла смириться, что после смерти матери отец быстро нашел ей «замену», но Валентина старалась изо всех сил. Жаль только, что в итоге семьи из них не получилось. По многим причинам.
— Мне не нужна помощь, — Маша, заметив ее в дверях, скрестила руки на груди, словно отгораживаясь.
А Дара внимательно посмотрела на нее, подмечая все. Усталый вид, тщательно замазанные синяки под глазами (в том что они были, Дара не сомневалась), выровненные волосы, которые обычно вились мелким бесом. Даже веснушки и те пропали под тональным кремом. Оттого она казалась лощеной куклой, которая изо всех сил старается улыбаться, чтобы понравиться избалованным покупателям. На руке поблескивало обручальное кольцо с бриллиантом, будто насмехалось над Дарой — ведь та замуж так и не вышла и с проблемами справлялась в одиночку и бегала по кругу с работы на работу. Маша работала в свое удовольствие, открыв свадебный салон на деньги мужа. Дара не осуждала ее — главное, чтобы та была счастлива. Но счастливой как раз она не выглядела.
— Покурим? — внезапно предложила Дара, устав созерцать, как сестра пытается всячески игнорировать ее существование, усиленно просматривая что-то в телефоне.
— Я не курю, — сморщила носик, но глаза подняла.
— И не пьешь. Наверное, и в зал ходишь? А еще стала вегетарианкой и посещаешь церковь по воскресеньям. Я права? — не удержалась от насмешки Дара, памятуя о старых временах, когда Маша не отличалась примерным поведением и ей приходилось часто прикрывать ее перед родителями.
— Какое твое дело?
— Никакого, просто вспомнила, как ты когда-то бросала курить.
Маша покосилась на нее, но промолчала. Зря Дара вообще подняла эту тему — забыли-проехали, договорились же. Все в прошлом. Они изменились, жизнь изменилась.
Дара убеждала себя в этом слишком долго, но отчего-то не чувствовала этих изменений внутри себя. Там все было статично. По-прежнему грохотало, билось и болело. Хотелось то ли заглушить боль, то ли стереть память, то ли уничтожить себя.
«Видимо, тебе не хватало чего-то материнского. Ну, знаешь, так бывает. Поэтому ты запуталась и подумала, что это по-настоящему», — как-то сказал ей один из ее случайных партнеров, с которым она разоткровенничалась из-за алкоголя.
Объяснение было откровенным бредом, но она ухватилась за него, чтобы травить в себе то, что никак не отпускало. Даже когда она пыталась строить нормальные отношения или цепляла парней в клубах, или уходила с головой в работу. Без толку.
— Могу предложить айкос, — внезапно отозвалась Маша.
— Нет, я предпочитаю обычные сигареты, мне эти леденцы не нравятся.
— Почему леденцы? Вполне себе неплохая замена, хотя привычка по-прежнему плохая.
— Я получаю кайф, когда затягиваюсь сигаретой, выдыхаю дым и смотрю, как фильтр догорает. Это даже заводит, знаешь ли. Сигаретный поцелуй пробовала?
Дара говорила спокойно, но ловила каждую эмоцию на лице сестры. Помнит? Жалеет?
— Не пробовала, как-то это противно.
Ну конечно, противно. Выдыхать дым в чужой рот, а потом захлебываться от поцелуя. Стряхивать пепел и начинать снова. Пока фильтр не догорит, а желание не разгорится до невозможности. Ничего более противного у Дары в жизни не было. Это отвратительное действо она хотела повторить, но только с одним человеком. С другими просто не получится. Вернее, даже пробовать с другими не хотелось.
Когда они вернулись в гостиную с пирогом, гости уже успели немного выпить и продолжали сыпать поздравлениями. Маша села возле мужа и демонстративно накрыла его руку своей рукой с безупречным маникюром. Дара насыпала себе салата и с особым рвением начала его есть. А покурить все же нужно…