И пустота нас не догонит

— Поднимай его, — послышалось из-за гремящей двери, — чем быстрее разберемся с этим, тем лучше. Когда его тащат за край рубашки наверх, Сергей позволяет голове повиснуть; притворяться, что таблетки действуют лучше, чем есть, обычно помогает слиться с остальными больными, привлекать внимания меньше. За резким подъемом следует тычок между лопаток; шуршат перья. — Разумовский, будь человеком, шевелись, — тянет один из охранников, — шустро выйдем, вернемся и все закончится, нам с тобой полдня таскаться вообще не хочется. Давай. Голубоглазый юноша с виноватым взглядом тащит его за плечо вперед. Ноги слушаются плохо, но медленно идет он больше из желания насолить грубияну. Ужасно назойливо звенит пожарная сирена, и пленники — пациенты — кто неровным строем, кто на коляске — покидают здание. — Что ты глазки-то в пол опустил, а? — шепчет на ухо вкрадчивый голос, — Время он тянет, ты посмотри. Вот это сопротивление. Столкни его через перила, тут лететь метров шесть, давай, — Сергей зажмуривается, — ай хороший мой, если закрыть глаза, не будешь меня слышать? Тебе что, пять лет? Ну тебя так же и шпыняют как малолетку, ты этого и заслуживаешь, тряпка — — Замолчи, — тихо шепчет Сергей, и его встряхивают за руку. — Чё ты там сказал? — охранник тычется ему носом в лицо, — Сам заткнись. Обязательно нам было этого психа вытаскивать? — Пожарная инспекция больницу кошмарит, начальство сказало, если учения будем проводить не как положено, штраф влетит, — сбивчиво отвечает ему напарник, — И не говори так о пациентах. — Витя, ты дурак? — Сергею очень хочется утереть щеку, — Ты знаешь, кого защищаешь сейчас? — Пациента, — настойчивее говорит юноша, — Вениамин Самуилович много раз говорил, что жестокость персонала сводит на нет всю работу врачей. Ты не помогаешь. — Нашелся, блин, — бурчит под нос его напарник, — этот… гуманист. В мягкой больничной обуви на улице прохладно; питерская сырая весна, обманчивое потепление. В толпе неуютно, шумно; на него смотрят, ох как смотрят — Сергей быстро понял, что охрана здесь не от него, а для него. Вениамин Самуилович пересекает двор быстрым шагом, как ледокол рассекая белое море халатов и больничных роб, и на его лице сияет пустая улыбка. — Как ваши дела, Сергей Константинович? — он кладет руку на шею, и по спине бегут мурашки, — Такой день суетливый. Мы с вами, наверное, начнем сегодняшний разговор попозже, хорошо? — Сергей, наконец, поднимает взгляд. — Хорошо. То ли Вениамин Самуилович делает вид, что не замечает, как на него смотрят все его больные, то ли ему глубоко плевать, но Сергей точно знает, что не он один пялится ему вслед с плохо скрываемой ненавистью. Разговоры — доктор Рубинштейн называет свои сеансы только так, создавая видимость дружеского общения с пациентами. Но даже того, что Сергей помнит, достаточно, чтобы хотеть плюнуть ему в лицо. И продолжать слушаться. Гравий хрустит под подошвами и больно впивается. Через узкий выход его ведут первым, практически тащат под руки — но пахнет морем, свежестью залива, и становится так отвратительно от этой весны, которая для него, гниющего в тюрьме, закончится на этом глотке свежего воздуха. О бетон пристани плещутся темно-зеленые волны, и Сергей смотрит во все глаза. Черт знает, когда он в следующий раз увидит воду так близко. Тянет вырваться — и прыгнуть. Но когда его подводят почти к самому концу причала, приближающийся шум заставляет всех задрать головы. Всё происходит очень быстро. Блестящий черный вертолет садится, и автоматическая дверь в больницу с грохотом захлопывается. Толпа рассыпается — пациенты и персонал бегут к крепости и обратно, оставшиеся охранники — сбегаются вперед, и Сергея снова, как куклу, тащат за плечи. — Разойдись! — для Сергея этот голос страшнее следующей за ним очереди выстрелов в воздух. — От Разумовского отойдите и никто не пострадает! Сопровождавшие его охранники тут же бросаются наутек. Голос в ушах звонко хохочет. Приходится развернуться. Олег — в маске до глаз, но несомненно, он, — подходит к нему уверенным шагом, с автоматом наперевес, и Сергей пытается пятиться назад. Это слишком жестоко, такого кошмара еще ему не показывали, как только он поверит, то проснется в своей камере, это не он, это обман — — Серый, нет времени, иди сюда! — Олег перекрикивает шум винта и сокращает расстояние между ними, — Какого хрена? — Отойди от меня, хватит! — орет Сергей, сгибаясь пополам — Я знаю, что ты ненастоящий, я с места не сдвинусь! Прекрати это! Олег сдирает маску, и он видит, как тот одними губами произносит «твою мать». — Я здесь, Серый, я за тобой пришел, — его взгляд такой, что хочется поверить. Кто-то из пришедших с ним вооруженных людей стреляет в толпу. — Сюда иди! — Это не я, — шепот в ухо слышно даже сейчас, — ну же, Сережа, ты же так хочешь к нему. Иди. — Докажи, мать твою! — выпаливает Сергей, — Докажи, что ты настоящий! Не сможешь, ага, я на это не поведусь, — Олег сокращает расстояние между ними, — хватит мне лапшу на- Олег коротко касается его губ своими. Сергей чувствует, как колет подбородок жесткая борода. Он никогда бы его не поцеловал. Олег дергает его с места с такой силой, что Сергей едва не падает. Приходится бежать со всех ног, чтобы поспеть, и запрыгнуть в вертолет. Какой-то человек ножом разрезает смирительную рубашку со спины и выпутывает его из рукавов. — Волк, это что щас было? — доносится веселый голос из-за спины, — До точки было не дотерпеть? Бросив ледяной взгляд, Олег отпихивает от Сергея всех остальных и принимается за одежду сам. — Я в состоянии, — пытается сопротивляться Сергей, но Олег жестом затыкает его. — Парашют ты надеть не в состоянии, — он быстро надевает и затягивает какие-то ремни, — молчи и слушай, прыгаем в тандеме, твоя задача — по команде поднять ноги. На одежду времени нет, будет страшно — закроешь глаза. Понял? — Понял, — ошарашенно отвечает Сергей, и Олег надевает на него очки. Грубые ладони задерживаются на лице и большой палец мимолетно гладит скулу. Паника душит его все равно. Перед тем, как прыгнуть, Олег крепко обнимает его со спины. Со стороны кабины слышится «Давай!», в ухо ревет громогласное «Пошел!», и земля уходит из-под ног. Точнее, земля оказывается далеко-далеко под ногами, ледяной ветер задувает везде, где только можно, и сердце колотится так, что за шумом в ушах ничего не слышно. Но он летит. Он расправляет крылья, широкие, черные как нефть; крылья, которые закрывали Сергея от всего страшного в мире. Что может навредить, когда они за спиной? Земля приближается быстро, зеленый лес кажется таким густым, что они точно разобьются. Сергей чувствует себя песчинкой в потоке быстрой воды, маленьким, уносимым течением; никакие у него за спиной не крылья, это просто парашют, это просто его Олег, управляющий стропами, и как бы ни было страшно падать, больше никакая защита, кроме Олега, ему не нужна. Приземляясь, Сергей заваливается на колени. — Серый, держись, дыши давай, — торопливо говорит Олег, отстегивая себя и его, — еще полчаса, и ты в безопасности. Давай, соберись. Они сидят на сырой опушке леса, пока Сергей пытается привести дыхание в норму. Ощущения такие, как будто его оглушили, трава плывет перед глазами зеленым смазанным пятном, и его удерживают только руки на плечах. — Это скоро кончится, нам нужно добраться до машины, — в голосе Олега прорезается то ли жалость, то ли ласковость, — вставай, мы должны идти. Сжав зубы, Сергей опирается на его плечи руками и поднимает себя с земли. Ноги дрожат, идти сложно, он с силой наступает, стараясь не отставать от Олега, идущего по навигатору вглубь чащи. Приходится хватать его за руку, потому что идти быстро, не спотыкаться о корни и следить за тем, куда Олег направляется, одновременно слишком сложно. Резко и сладко пахнет лесом, нагревшейся сосновой смолой и землей — Сергей даже вспомнить не может, когда последний раз чувствовал этот запах. Чувствовал себя настолько живым. Сжимал ладонь Олега в своей. — Я думал, что ты мертв, — хрипло говорит Сергей, и чуть не врезается в резко замедлившегося Олега, — пожалуйста, останься живым. — Сложно объяснить, как так вышло, я… я расскажу, — он продолжает идти вперед, не оборачиваясь, — Я виноват. Знал, что тебе будет непросто, но… — Непросто? — Сергей вырывает руку, разворачивая его на себя и останавливаясь, — Волков, блядь. Я второй раз в жизни остался без семьи. Без тебя, — он цедит слова, как яд, — непросто. — Послушай, — Олег тяжело выдыхает и отводит взгляд в сторону, — мы в лесу. Я только что воскрес, ты только что сбежал из тюрьмы. Мы доедем до квартиры, ты заплатишь парням и там уже можешь набить мне морду за спасение, а я спрошу у тебя, какого хрена ты устроил в Питере. Сергей мгновенно теряет запал, потому что… самому бы знать. «Ты давай не прибедняйся, хороший мой. Мы с тобой оба знаем, что ты не остановил меня, даже когда всё знал. Мы с тобой оба знаем, что ты захотел, чтобы сгорел весь город, в котором больше не будет Олега.» — Я очень скучал, — тяжелая ладонь ложится на щеку, и Сергей машинально ластится к ней, прикрыв глаза, — поторопимся. «Ему ври, мне — не выйдет» Остаток пути проходит в молчании. Олег выводит его на заправку, где уже припаркована неприметная серая машина, и когда за ним захлопывается дверь, Сергей чувствует себя почти в безопасности. На колени ложится тяжелая спортивная сумка. — Я шмотки прихватил из того, что у меня на старой квартире лежало, — ухмыляется Олег, — не так приметно будет. В сумке лежат его старые — очень старые — домашние вещи, и проводя по истончившейся фиолетовой ткани футболки, Сергей почти чувствует запах сигарет «Прима» и заварной лапши. — Вот чисто теоретически, гений стратегии, — он стаскивает с себя больничную одежду, — если мои швейцарские счета заблокированы, что мы будем делать? — Скрываться не только от правоохранительных органов нашей родины, — спокойно отвечает Олег, выруливая на дорогу, — но и от банды головорезов, что еще. — Отличный план, — не может сдержать улыбки Сергей, — но придется добавить в него кое-что. Кое-кого. Сумерки начинают сгущаться. Белые тряпки летят в окно и падают в весеннюю придорожную грязь.