Чума еще здесь

Женщина стонала тихонько, снова и снова вытирая окровавленный рот. Будто изо всех сил хотела соблюсти приличия и не могла вынести мысли о том, что выглядит непрезентабельно. Ее руки снова и снова проходились красной уже тряпицей по лицу, приглаживали спутанные и нечесаные волосы, стыдливо оправляли грязную одежду. Но она не отходила от костра. Фентик уже проходил здесь, и она все так же сидела, глядя в огонь с тупой покорностью. Интересно — горел ли, или сгорел ранее, на этом костре кто-то из ее близких? Когда она закашлялась, снова выплюнув красный кусочек на платок, Фентик отвернулся. Только для того, чтобы встретиться взглядом с очередным полуживым жителем. Костров было слишком много. Это был лабиринт из костров. Фентик ходил и ходил между ними, бесконечно долго, встречая одни и те же лица. Если бы ему хватило смелости уйти дальше, возможно, люди были бы другими? Но он снова и снова возвращался, то ли боясь, то ли просто не в силах покинуть свой кошмар. Дни, недели, месяцы. Та женщина все никак не умирала. Должна была уже давно. И три чумные девочки должны были. Они играли. Смеялись. Были слишком слабыми, чтобы бегать. Жрица тронула его за локоть. Уже даже не произнося фразу. Не было необходимости. Она произносила ее миллион раз. Фентик произнес за нее: — Милорд. Места надо освободить. Она кивнула, довольная, что он это сказал. И кивнула на гору трупов, завернутых наспех в простыни, сваленные в углу храма. Нужно сжечь эту партию, чтобы на их место пришли следующие умирающие. Жрица красовалась с огромным, налитым черным бубоном на шее под ухом. Послезавтра она тоже ляжет в эту гору. А через неделю вернется, чтобы повторить свою фразу. Изумительно, как спокойно и как ужасно воспринимается его личный кошмар. Стены храма Тира постоянно плыли вокруг. Иногда он приглядывался к лежанке, на которой выл или хрипел больной, и картинка плыла, как видение. Подергиваясь рябью, прямо за больной плотью и нагретой простыней, сменившей столько хозяев за прошедшие несколько дней, он видел голую плиту гробницы. Все они возлежали на плитах саркофагов, по сути. И костры горели там же. Он мог идти три дня меж кострами, которых было как деревьев в лесу, на каждом шагу, но понимал, что на самом деле не покидал даже пределов одной комнаты. Он мог выйти из храма Тира и оказаться на улицах Невервинтера, оказаться среди костров, идти среди них. Но улицы бесконечно вытягивались, и он ни разу не сумел достигнуть ворот и покинуть квартал Черного озера. Он и в самом озере пытался утопиться. Оттуда поднялись чумные утопленники, живые, как никогда. Бережно вынесли его на берег, тихо вернувшись в черные воды. Фентик смеялся им в след: вынесли его прямо к дереву, где болтался повешенный. Его ноги покачивались высоко — Фентик стоял в полный рост и видел перед глазами только сбитые каблуки форменных сапог со жреческими символами Тира на отворотах. Казалось, что если он останется здесь и немного подождет, то кто-то, кто очень важен ему, обязательно придет. Но ему не давали ждать. Чтобы исправить ошибку, которую исправить уже было нельзя. Появлялись люди — чумные, грязные, уставшие. Деловитые. Кто-то из них мягким, а кто-то грубым ворчанием прогонял эльфа. Костер возникал на том месте, где он только что стоял в считанные мгновения. Трупы загорались нехотя, но пламя поднималось высоко, облизывая ноги висельника. Фентик возвращался в храм. Слушал стоны, молился. Ждал Дестера, Арибет, Олафа, зная, что ждет бесполезно. Но подразумевалось, что он должен обманываться и ждать их. И он делал вид, что ждет. Молился над давно мертвыми теми, кто для него на целую вечность оставался умирающим. Слушал бесконечные стоны и крики. Плач над потерянными родными. Когда уставал — уходил к кострам. Там было тихое отупение и горе. Но всегда возвращался в храм. Раз в день подходил к центральному алтарю Тира, посвящая богу свои искренние молитвы. Заученные, обнадеживающие. Иногда, если очень сильно приглядывался, он мог разглядеть за миражом алтаря могильную плиту с надписью: «Фентик Мосс. Да не знает покоя предавший». На той могиле тоже лежал знак Тира. То ли оттого, что похороненный был тирранином, то ли потому, что похоронен был по суду Тира. Справедливого и беспристрастного. Но этот знак располагался на могиле там же, где был знак у алтаря в храме. Сосредотачиваясь на нем, можно было увидеть. Единственное вещественное, что объединяло обе его реальности. Поэтому он мог обратить к нему свои молитвы. Молить о прощении. Позволить ему уйти на план Фугу и быть судимым. Изредка, правда, вспоминал, что это все было. Воспоминания о плане Фугу были размытыми, будто их на самом деле не было. И о сиятельном, умиротворяющем присутствии Вестника. Воспоминания о том, что он стоял в залах пред лицом бога и вовсе ушли. Он только помнил приговор. Который, кажется, даже сам себе назначил, когда его бог показал, что сделал Фентик Мосс. Предатель Невервинтера. Это правда. Это справедливо не только для людского суда, но и по мнению Тира. И если люди судили его за связь с преступником, за Дестера, то его бог судил за истинное предательство — за совращение паладина Тира. За то, что его действиями на ослабленный город напала армия. За то, что шагнул в портал следом за Дестером. Именно в тот момент он разбил связь Арибет и Тира. Своими руками. Именно в тот момент он сокрушил паладина своего бога, смял его, поселил в сердце все то, что сердце паладина не должно знать: страх, горечь, сомнения в идее справедливости как таковой, боль. Остальное было доделано после. Он хотел дождаться ее у дерева. Хотел умолять ее. Просить ее за ее же сердце. Целовать ее веки и говорить, что он верит в нее. Если ни в кого другого, то в нее. Из них двоих он знал, что он сильнее, но верил в нее, потому что любил. Она когда-то была нежной. Когда-то давно была доброй, наивной, светлой. Утешала и согревала его сердце. Оторванная от реальности, она горячо делила мир на черное и белое и готова была жизнь положить ради «белого». Его задача была стоять рядом и направлять весь этот пыл. Быть для нее маяком реальности. Напоминанием, что правосудие — это середина, а не крайность. Напоминать, что любовь — это прощение, а не бескрайнее горе или бесконечная радость. Он подвел всех. Ее. Тира. Жителей города, павших от ее руки. На его плечах было столько работы, что он не справился и всех подвел. «Неверный» — таков приговор. И свержение — сюда, навечно. Сторожем своим собственным останкам. Назиданием. Среди кошмаров, которые сам создал, потому что при жизни был настолько силен духом, что теперь этот дух проецируется вокруг него для него же. Апогей его земного пути. Его жизни во плоти. Самое страшное, что он знал. То, с чем не справился. Воющая смерть. Она навечно в стенах Невервинтера, пока в этих стенах бродит тень Предателя. Догадывается ли об этом хоть один жрец? Чума все еще здесь. И когда в гробницу вошел не обычный служка, на которого Фентик не обращал внимания, и не пришлые копатели и разорители, которых нетрудно было испугать, когда пришел кто-то, чья грудь сияла серебристым светом, который затягивал, приковывал взгляд и... рушил все связи! — тогда Фентик напал. Этот человек, это сияние в его груди — Фентик не знал, что это было — оно убрало миражи. Исчезли костры, дерево, ощущение присутствия Арибет — его вечной вины. Поплыли стены храма Тира, обращаясь мрачными стенами Гробницы Предателей. Пропали больные, умирающие на своих лежаках, оставив саркофаги с телами предателей из прошлых веков. Все исчезло. И он чуял, как пес, как будто нюхом, что он тоже может исчезнуть. Каков выбор! Получить свой приговор Неверного и найти такое спасение. Обмануть задуманный порядок посмертия. Предать своего бога и его решение еще раз, раз уж предал один раз. Он напал, от чистого и облегченного желания исчезнуть. Был сильным, был волевым, и воплотить себя в призрачном физическом кошмаре не составило труда. Но... он был сильнее Арибет. Он был сильнее очень многих в Невервинтере и, именно поэтому, умер в свое время. Был казнен! В том числе за это. За свою волю и силу. За способность нечеловеческим усилием воли поступить правильно, поступить как должно, даже когда сам инстинкт самосохранения удерживает тело. Дух не удержать. Поэтому его рука, желавшая напугать пришельца, спровоцировать его на атаку, но не вредить — его рука ударила всерьез. Он атаковал всерьез. Даже Неверный, он продолжал оставаться жрецом Тира. В этом месте, оставшись единственным, кто мог, он судил и вынес приговор — тот, кто способен разрубить серебряные нити душ, способный оторвать души от порядка, задуманного Ао и Пантеоном, должен быть устранен. Наверное, надо быть духом, чтобы это заметить? Иначе это существо не ходило бы по Невервинтеру так свободно. Жрецы Тира судили бы его, верно? Фентик кружил, бил, приводил в исполнение приговор и... ...с последним сполохом серебра в чужой живой груди Воющая смерть навсегда покинула Невервинтер.