***
— Эй, Петра! Та едва не поперхнулась похлебкой. Они все едва живые приползли в столовую после убийственной тренировки — кто-то разозлил капитана Леви, тот разозлил других капитанов, и в итоге небесная кара свалилась на всех. Петра как раз недавно была назначена в Отряд специального назначения, на простом солдатском — отряд Леви. Штайн считал, что она должна что-то знать. — Тут такое дело, — и зашептал ей на ухо, воровато оглядываясь. Галёрка изо всех сил изображала незаинтересованность. Петра сразу нахмурилась, потом распахнула в удивлении кукольный ротик, а потом заржала, как необъезженная лошадь, прикусив язык от неожиданности. — Ребята, — серьезно сказала она, успокоившись. — Вы перегрелись. — Петра, ну сколько дней вы проводили бок о бок за Стенами? И чтобы никто ни разу... — Капитан не всё время был на виду, иногда он уходил проверять новичков, и может... Петра задумалась. — Думаю, капитан страдает от бессонницы. Галёрка разочарованно выдохнула. Петра пожала плечами и вернулась к остывшей похлебке — она им больше не помощник. — Нужно найти ту... Как её... Элизу, которая дежурит в лазарете. Все закивали. — А может сам на дежурство вызовешься? Заодно проверишь, — Штайн дернулся, как напуганный сом, когда за спиной появился Элд. Ночью в больничном крыле было жутко — в носу щипало от запаха лекарств, хлорки и спирта. Сейчас были заняты только две койки — неудачно сорвавшийся с крыши кадет с переломом и девчонка с отравлением. Кадет мучился — нога под гипсом чесалась и ныла, и он дергался от бессилия, то начиная храпеть, то резко вскакивая. Девчонке очевидно было легче, наверняка, ее уже завтра-послезавтра вернут в строй — она спала крепко, мирно, только крутилась изредка, и тогда на всё крыло было слышно железное лязгание койки. Штайн незаметно для самого себя начал клевать носом. В неясных образах дрёмы ему чудился развевающийся плащ, острые клыки капитана и леденящий душу злодейский хохот. Проснулся он резко, ударившись затылком о стену, подскочил, бросился в палату. — Твою ж... Девчонки в палате не было, только смятые простыни. По спине Штайна пробежал холодок. Это конец. Ну и какой из него солдат, из-за его невнимательности теперь... Капитан Леви эту бедную, ни в чем не повинную девчонку... И он даже доказать не сможет! Штайну вдруг стало так грустно, что он тяжело опустился на колени у пустой койки и положил руку на остывшую подушку, прикрывая глаза. — Ты что творишь? Извращенец? Штайн подскочил, как ужаленный, глядя на оторопевшую пропажу. Щеки горели, но он был так счастлив, что не смог сдержаться. — С тобой все хорошо! И даже твою кровь не выпили? Я так рад! — Какую кровь? — опешила девчонка. — У меня опять живот скрутило. Штайн поморгал, схватился за красные щеки и вышел из палаты, едва не споткнувшись от тихого «ну, чудак...» в спину. Следующим вечером, во время ужина галёрка опять недовольно гудела. — Это провал, — подвёл итог Штайн. — Может, капитан знает, что мы знаем, и осторожничает? — сказал один. — Нужно подытожить, что у нас есть. — сказал другой. — Капитан Леви не спит, — Штайн загнул первый палец. — Со всеми не ест, бледный, значит свет не любит, никто точно не знает, сколько ему лет, и ещё кто-то утверждал, что видел, как он ночью пьет из бокала кровь... — Еще он иногда куда-то пропадает из казармы посреди ночи. — Откуда информация? — У меня было дежурство в коридоре, в офицерском крыле. Он пришел к себе уже когда рассвело. — Да, это подозрительно. — Ребята, — Петра устало подперла рукой щеку. Они оккупировали ее стол, а про саму Петру, по всей видимости, забыли. — Может, у капитана есть личная жизнь? Штайн посидел, подумал, и побледнел, от всего сердца сочувствуя той несчастной, которая могла бы на такое согласиться. Капитан, конечно, был по-своему красив, силён и сообразителен, но большую часть времени он пугал до икоты и орал таким благим матом, что сливы вяли, а любая дама лишилась бы чувств. Версия была отметена, как несостоятельная. — Он иногда до поздней ночи задерживается в кабинете командора, — тихо, сверкая глазами из-под челки, сказала какая-то хмурая девчонка. — Они как-то даже чайник просили принести. — А что они там делали? — Что-то чертили. Ругались... Все переглянулись. — А вдруг капитан хочет командора того... Обратить? — Думаете, командор в курсе? — неуверенно протянул Штайн. — Поэтому ругаются? Они обернулись на офицерский столик, где Майк весело рассказывал что-то Эрвину и Леви. Последний расслабленно держал пальцами чашку чая и периодически с непроницаемым лицом вставлял какие-то, наверняка неприличные, комментарии, отчего лейтенант Закариас начинал грудно посмеиваться, а у командора Смита лицо делалось таким, какое бывает у людей, наблюдающих за щенячьей возней в корзинке. Но уж точно не при взгляде на капитана. — Он не знает, — уверенно сказал Штайн. — Тогда, — опять подала голос та хмурая лохматая девчонка. — Командор в опасности. Нужно ему рассказать. — Да! — пискнул кто-то. — Нужно предупредить! Согласный шепоток прошелся по всему столу. Штайн вздохнул. Когда все начали расходится, он еще раз обернулся — командор Эрвин как раз наклонился вперед, отрешенно слушая что-то, что ему на ухо говорил капитан Леви, и Штайн тревожно сглотнул, глядя на то, как близко к беззащитной шее находятся острые зубы капитана. Четкого плана у них не было — командора практически невозможно было встретить одного в коридоре, он всё время был занят документами и стратегиями, если оставался в корпусе, а не выезжал в Сину, иногда он спускался ужинать со всеми, но тогда тут же по его правое плечо садился капитан Леви и поговорить не представлялось возможным. Это была проблема, и Штайн пока не знал, как её решить. Кто-то предложил написать письмо. — Ребята, вы знаете, сколько ежедневно командору приходит писем? — Петра пальчиком выводила узоры на столешнице. — Не приоритетные могут лежать по несколько месяцев. — Я думал, ты нам не веришь. — Я и не верю. Я сочувствую, — она внимательно на них посмотрела. — И ещё: иногда капитан помогает ему с корреспонденцией. — Элд с капитаном сегодня уехали получать провизию, — заговорщицки начал Оруо. — Вернутся поздно вечером. А командор, насколько я знаю, у себя. Галёрка завыла в предвкушении. Кто-то ободряюще хлопнул Штайна по спине. — А почему я? — запротестовал он. — А кто ещё, долговязый? — Штайн, пожалуйста! — А ну марш на построение, желторотые! — крикнул какой-то офицер и на этом разговор был окончен. Сразу после вечерней тренировки Штайн уверенно свернул в сторону командорского кабинета. От волнения у него немного дрожали ноги, но отступить не давали тихие подбадривания сзади. Штайн очень переживал за судьбу разведкорпуса. Наконец, рука начала слушаться, и постучала в дверь. На пятый стук дверь резко открылась, являя миру командора Смита. — Что такое, рядовой Штайн? Штайн глупо проморгался, сбрасывая оцепенение. — Командор Смит! Вы в большой опасности! И мой долг, как вступившего в разведкорпус, предупредить вас, что капитан Леви... Командор растерянно обернулся, но куда именно Штайну мешал рассмотреть широкий разворот плеч — командор своей фигурой закрывал всё, что было в кабинете. Штайн не сдержал обреченное, но полное ужаса: — О боже, — во все глаза глядя на бордовый, воспаленный след на шее Смита, выглянувший из воротника расстегнутой на верхние пару пуговиц рубашки. — Он уже вас обратил... — Что? — непонимающе сказал командор, машинально хлопая себя рукой по шее в том месте, на которое уставился Штайн. — Рядовой, прошу объясниться. — Вы теперь тоже вампир... — Вампир? — из-за спины командора выдвинулся капитан Леви. — Штайн, ты сегодня с дерева упал, или таким родился? — Вампир? — переспросил командор Смит. — Ну да, — беспомощно промямлил Штайн, махнул рукой в сторону затаившейся галёрки. — Мы наблюдали за вами, капитан. — Мы? И, обернувшись к повороту коридора, Штайн понял, что там не осталось ни одной живой души. Он в панике развернулся обратно, выставляя перед собой руку, пытаясь найти слова для объяснения, как вдруг... На щеках командора остывал румянец, рубашка (без кулона!) была мало того, что не до конца застегнута, так еще и не в нужные петельки, а волосы капитана были похожи на разворошенное куриное гнездо. Нормальным во всей этой картине оставался только взгляд Леви — обещающий самые мучительные и разнузданные пытки на свете. — Извините. Я... Извините. — Два наряда вне очереди, — угрожающе-спокойно сказал капитан. Штайна затопило неуместное облегчение. — Есть, сэр! Приступать сейчас, сэр? — Нет, завтра, сегодня выспись, может хоть котелок варить начнет. Штайн счастливо заулыбался. — Чего стоишь? Свободен! — Есть, сэр! — гаркнул Штайн, отдавая честь, и развернулся на каблуках. — И, рядовой Штайн, — добавил командор Смит, игнорируя предупреждающий взгляд капитана. — Передайте всем, что капитан Леви, несмотря на слухи разного толка, вполне себе живой человек. Штайн заторможенно кивнул, и помчался изо всех ног, чувствуя, как заполошно колотится сердце. Его затопило счастье — от разрешившейся дурной ситуации, от того, что капитан всё-таки не оказался вампиром, а пил кровь только положенным для своего звания образом, и от лошадиной дозы адреналина, ударившей в мозг.***
— И мы потом этих балбесов в бой ведём, — уворачиваясь от поцелуя, прошипел Леви. Эрвин усадил его обратно на стол, впиваясь одной рукой в волосы, а другой придерживая поясницу. Под его напором Леви сдался, возвращаясь к требовательным, неспешным поцелуям. Он дернул его на себя, принимаясь вылизывать шею, как вдруг понял, что Эрвин беззвучно смеется. — Эрвин... — Не могу поверить, — пробормотал тот. — Теперь представляю тебя в черном плаще на вершине каменного замка. — Эрвин. — Ты слышал? Он переживал, что ты меня обратил, — Эрвин скользнул пальцами под ухом, вдоль челюсти, удержал за подбородок. — Захотел разделить вампирскую вечность? Леви не отводил взгляд. Эрвин коснулся губ, обвел контур верхней, скользнул к нижней, невесомо надавливая, чувствуя, как тяжелеет под пальцами чужое дыхание. — Единственное, что я не понимаю, — голос сел, Эрвин прислонился лбом ко лбу Леви. — Почему кто-то ещё думает, что я был бы против.