Каждый может сломаться - 2

Вортекс с нескрываемым удовлетворением оглядел приготовленного к допросу трансформера. Надёжно закреплённый на наклонной платформе с разведёнными в стороны верхними и нижними сервоприводами, с заклиненным в открытом положении паховым щитком тот не испытывал боли, но явно ощущал себя крайне неуютно. Незащищённо. Пленник старался держаться, и у него это хорошо получалось: в свёрнутых плотных полях читалась только собранность и решимость, но ни капли страха. Вот только чуткий слух мастера допросов улавливал натужное гудение мелких серво, раз за разом отчаянно пытающихся сдвинуть створки паховой брони. А как порт-то поджался от одного только взгляда на него! — Боишься. Пока не показываешь этого, но боишься, и твои системы тебя выдают. Ничего, скоро ты будешь вопить от ужаса при одном моём приближении. Будешь изо всех сил биться в зажимах в безнадёжной попытке удрать или хотя бы отодвинуться. И крепления будут позволять тебе это сделать. Ты будешь сам, добровольно рвать собственные тросики сервоприводов и ломать сочленения, лишь бы выиграть еще полдециметра. "Сначала будут позволять. Позже я подтяну их туже, разводя твои конечности до упора — мне не нужны не контролируемые мной повреждения. Вскоре к тебе придёт и осознание, от чего я тебя спасаю. Приносимые недавним мучителем облегчение и помощь, пусть даже такая болезненная и незначительная по сути, ломают процессор не хуже любых хакерских программ." Смакуя предстоящее развлечение, вертолёт наблюдал за реакцией пленника. Тот предсказуемо на миг дрогнул от такого обещания, но моментально взял себя в манипуляторы. Хорош. Правда, хорош. Этот не из тех, что пищат и раскалываются в первые же клики, этот доставит много удовольствия. А потом, может быть, его ещё удастся заполучить в личное пользование. "Возможно, я даже подарю тебе быстрый деактив, когда наиграюсь. Думаю, ты сумеешь его заслужить." Выщелкнув лезвие, Вортекс безо всяких прелюдий в пару выверенных движений обрезал мешающие ему тяжи и уже без помех вывернул опоры несчастного через стороны вверх, почти прижав к его же бокам. Хруст ломаемых сочленений был заглушён криком — таким чистым и прекрасным... невыразимо! Он позволил себе несколько кликов насладиться одним этим звуком: у него так давно не было кибертронцев! А эти жалкие местные органические твари, на которых он отрывался в отсутствие настоящего дела, были так убого сконструированы, что даже голосовой модуль был объединён с вентиляцией, отчего они постоянно были вынуждены прерывать свои вопли, чтобы сделать новый вдох. Трансформер же звучал истинной музыкой: его вокалайзер пел и пел, бесконечно долго на одной ноте, а поля переливались, создавая гармоничную симфонию. Пленник снова моментально заборол укол страха, когда сверкнуло лезвие клинка, он ещё успел полыхнуть уверенностью, что промолчит, не застонет, что он всем покажет, он выдержит — и тут же завопил. Так громко и быстро, так неожиданно для себя. Удивление, гнев, злость на себя, совершенно спарковская обида, разочарование, что так быстро его заставили подать голос — ну чудесно же! Наконец, крик начал стихать, а в полях колёсного проступили недоумение, настороженность и снова собранность. Пациент был готов к восприятию следующей дозы воздействия. И она не заставила себя ждать. В качестве благодарности за такое шикарное начало вертолёт следующие несколько бриймов играл по правилам и действовал ровно так, как того ждал пленник — в ход пошли разнообразные зазубренные крючья, дисковые пилы, кислота, паяльник... Каждый раз Вортекс то отходил к столу с инструментарием, то вновь возвращался к пытуемому. Неизменно он демонстрировал новый взятый инструмент, давая возможность автоботу самому догадаться, что это и как оно применяется. Воздействие наращивалось постепенно, чтобы пленник мог в полной мере продемонстрировать свою стойкость. Он молчал, потом невнятно мычал, рычал, стонал и наконец кричал. Всегда. Неизменно. Сначала держался, хорошо держался, потом постепенно сдавал позиции и обязательно в итоге сдавался окончательно. Истошно орал, бился в захватах... Его манипуляторы уже были изодраны неплотно охватывающими их браслетами наручников. Но главным было не это. Неизмеримо важнее было то, что сопротивление пленника раз за разом оказывалось подавлено. Всегда. Неизменно. До того начинала доходить та простая мысль, что сопротивление бесполезно. Безнадёжно. Продлевает агонию, но не даёт никакой возможности не сделать то, чего от него добиваются. Впочем, пока от пленного не требовали ничего предосудительного — ни сдать Оптимуса на растерзание этому маньяку, ни рассказать расположение секретных баз или пароль от Телетраана... ему, собственно, и вопросов-то никаких не задавали. Просто Вортекс хотел, чтобы автобот кричал, и тот кричал. Вортекс хотел, чтобы автобот дёргался и отодвигался — и тот послушно вырывался. Едкий состав, впрыснутый в гидавлическую систему алозначного практически в самом начале мероприятия, уже был успешно разогнан по всей гидросистеме и теперь разъедал поршни, цилиндры и шланги даже когда пленник пытался не двигаться. Впрочем, это ему удавалось плохо, и он непрерывно ёрзал, пытаясь избавиться от жжения во всём корпусе. Скоро он станет надеяться, что химия прожжёт, наконец, какой-нибудь особо тонкостенный элемент, и жгучая смесь покинет его системы, тем самым обездвиживая, но и прекращая хотя бы эту часть пытки. Наивный. И ставивший техническое задание Вортекс и творчески подошедший к его выполнению Миксмастер были профессионалами — жидкость не только действовала невыносимо медленно, отказываясь разлагаться за сколько-то обозримое время, но и была неспособна проесть насквозь даже тонкие шланги спарка. Сделав пробный шаг к пленнику и радостным смехом отметив, как тот судорожно забился и заскулил от страха ещё до того, как его хотя бы коснулись, вертолёт перешёл к следующей части программы. Все закреплённые на автоботе зажимы, браслеты и прочие крепления вмиг сжались туже, обхватывая его до предела плотно, кое-где даже слегка проминая броню, цепи натянулись, платформа убралась — теперь пленник висел в воздухе, растянутый в стороны до упора, не имеющий возможности даже слабо трепыхнуться. Уже почти потерявшие чувствительнось некогда вывернутые под невозможным углом опоры изменили положение — они больше не были подтянуты к бокам, а торчали ровно в стороны, как у Саундвейва в начале трансформации. Только для связиста, в отличие от этого авти, такое положение было анатомически нормальным. Впрочем, даже такого ослабления было достаточно, чтобы пережатые ранее шланги вновь наполнились энергоном, возвращая затёкшим опорам питание, а с ним и чувствительность. Тонкий быстро нарастающий вой пленного показал мастеру пыток, что опять всё было расчитано верно. Однако, вой это, конечно, хорошо, но он и показывает, что клиент ещё не дошёл до нужной кондиции. У него ещё есть силы на вой, крики и попытки дёргаться — это непорядок. Они непозволительно задержались в зоне ужаса — на очереди беспредельное отчаяние и глухая безнадёжность. Когда он поймёт, наконец, что боль была, есть и будет вечно, что она способна только прибывать, но никогда не слабеть, что нет пределов возможности её возрастания, вот тогда — только тогда — ему будет подарена надежда на избавление. Указан путь к спасению. На размышления, колебания — даже просто на оценку побочных эффектов предложения сил не будет. Оно просто будет сделано и принято. Он расскажет всё, даже не задумавшись о том, что подводит этим товарищей. Для них к тому времени не останется места в его вселенной. Ни для чего уже не будет места. Только беспредельная боль, рвущие искру тоска и безысходность — и единственный путь освобождения от них. И вот когда клиент уже почти полностью созрел, а мастеру пыток оставался последний штрих, в допросной появился связист. Идеально выбрав момент, как всегда. Перечить молчаливому магнитофону не решался никто из пребывающих ныне в активе, посему и Вортекс ограничил выражение своего недовольства нецензурным лязгом лопастей, благо вертолётный язык жестов понимали только другие винтокрылые. Удар когтями пришёл прямо в глазницы алозначного, в узкий зазор между линзами и их гнездом. Не столько лезвиями, сколько разрядом с них — не лишая автобота зрения насовсем, но временно отключая видеосигнал, создавая у того иллюзию необратимого увечья. И на эту поистине ослепительную вспышку боли пленный ответил только слабым стоном. Уже нет сил реагировать ярче, но ещё не свалился в полную апатию. Идеально. Под гладкой маской было не видно, как поморщился Саундвейв от очередного взрыва маниакального хохота. Он до сих пор не знал, в курсе ли вертолёт-садист, как он звучит, когда чем-то доволен. Так же для всеведения связиста оставалось тайной за семью печатями, почему обладатели редких альтмодов считают, что их внутреннего языка не знает никто кроме них самих. Повинуясь безмолвному приказу связиста, Вортекс положил на его ладонь инъектор с нейтрализатором и покинул отсек. — Запрос: приемлемость помощи? Когда невероятность происходящего достигла наконец, замутнённого сознания пленника, тот даже нашёл силы вскинуть недоумённо слепой фейсплейт на неожиданное предложение. Протоколы ведения беседы, анализа и прочие подобные с трудом начали подгружаться в забитый ошибками процессор, но новый... палач? собеседник? всё понял без слов, и уже в следующий миг невыразимо прекрасная волна затопила гидросистему автобота, нейтрализуя воздействие жгучей присадки, принося долгожданное облегчение изъеденным шлангам и цилиндрам. Омыватель благодарности неудержимо полился, смывая энергон с разбитого фейсплейта. Стойко державшийся, когда его пытали и мучали, автобот оказался совершенно безоружен перед проявленным сочувствием. Отключённые прощальным ударом Вортекса линзы не могли показать ни равнодушного света алого визора, ни тусклого блеска всё скрывающей маски, зато искра, этот самый верный датчик трансформерского организма, однозначно читала настрой собеседника. В полях Саундвейва сейчас было столько мягкости и участия, что не поверить ему было нельзя. Пленный не вздрогнул, когда к нему прикоснулись, не застонал, когда сильные манипуляторы обхватили его корпус, не удивился, когда державшие его цепи ослабли, и не атаковал, когда его серво оказались свободны. На грязном полу допросной сидели двое, бело-синий обнимал и придерживал в удобном положении серебристо-салатового, не обращая ни малейшего внимания на пачкающие обоих энергон, элетролит и гидравлическую жидкость. Один говорил — жадно, захлёбываясь. Другой иногда задавал направляющие вопросы. Ободрял. Помогал справиться с излишним волнением, зачихавшим внезапно двигателем, спазмом магистралей или приступом раскаяния. Находил нужные слова, массировал магнитным полем — и поток речи возобновлялся. Через несколько циклов этот автобот придёт в себя достаточно для того, чтобы понять, что произошло. И тогда у него не останется даже оправдания, что всё это вырвали из него под пыткой. Нет — сам. Всё сам. Добровольно и от всей искры. Другой, может, и сумел бы договориться со своей совестью, но не этот. Этот идейный, его это сломает. Он будет ненавидеть десептиконов, Вортекса, Саундвейва — а сильнее всего себя. И чем больше ему будут в это время сочувствовать, тем острее он будет переживать своё предательство. Поэтому его неоходимо будет вернуть автоботам под каким-нибудь благовидным предлогом вроде обмена пленными. Мало того, что он никогда уже не вернётся в строй, так ещё и одним своим видом будет подрывать боевой дух алозначных лучше любой акции устрашения. Но это всё будет потом, а сейчас Саундвейв слушает. Несмотря на включённую запись, слушает со всем вниманием. Окутывая измученного пленника теплом своих полей, осторожно и почти ласково поддерживая изломанный корпус, полностью отдавая себя собеседнику. Чтобы тебе верили, необходимо быть искренним. По-настоящему.

Запрос Вортекса на предоставление пленного номер А50С3 в личное пользование удовлетворить. Условие: через три ротации считая от текущей пленный А50С3 должен быть доставлен в тюремный блок 2501 в состоянии, пригодном для самостоятельного передвижения, и онлайн. Ответственный: Вортекс. Подпись: Саундвейв.