Кафедра

Кафедра. Брок терпеть не мог понедельники. Во-первых, похмелье, во-вторых, четыре часа теории тактики у третьего курса, в-третьих, впереди еще пять дней гребаной рабочей недели. Брок ненавидел преподавание и страшно жалел, что согласился на весенний семестр подменить заболевшего преподавателя по тактике и физической подготовке. По знакомству. Он был должен Грегу, однокашнику, к слову, а как известно, кодекс чести кадета — это на всю жизнь. В академии точно. Лекции он ненавидел отдельно — пришлось залезть в такие дебри, о которых удалось благополучно забыть, как только он сам покинул стены этого форта. Ничего. Еще месяц, он сбагрит своих коров в военный лагерь и выдохнет. Чертовы элитные недоумки, неужели они были такими же? Зайдя в аудиторию, Брок включил свет, кинул папку с заметками на высокую кафедру и отошел к окну — блаженные пять минут в тишине, он хотел каждую из них. Вид открывался просто потрясающий: по серому асфальту внутреннего дворика “гуляли” штрафники. Идеально отглаженные белые брюки, серый китель, расчерченный крест-накрест ремнями перевязи, четкий строевой шаг, антикварные ружья на плечах. Брок сам столько времени провел на этом асфальте, что до сих пор помнил: от линии до линии — тридцать шесть шагов. Брок бегло осмотрел одинаковые фигурки и, не обнаружив среди них знакомой широкой спины, усмехнулся. Точно. Сейчас начнутся занятия, а значит, “догулять” вечному штрафнику придется в другой раз. Хлопнула дверь, зашуршали бумаги, но Брок до последнего не оборачивался: оттягивал неизбежное. Гаркнув традиционное приветствие, первая рота (сто двадцать лбов от двадцати до двадцати пяти) заняла свои места и приготовилась внимать. Брок подошел к кафедре, вынул из футляра очки (очень незначительный плюс жить не мешал, но почерк у него был мелким, а страдать еще и от попыток его разобрать он не хотел), пробежал глазами первые пункты плана лекции, произнес “кхм”, от которого моментально затихли последние шепотки, и, одернув китель, уже совсем было открыл рот, чтобы начать разбор стратегии непрямых действий, да так и замер. Рот пришлось закрыть, потому что бедер коснулись теплые ладони. Провели сверху вниз, не оставляя приличных вариантов толкования происходящего, а потом в абсолютной тишине вжикнула молния — едва слышно, конечно, но Броку показалось, что этот звук эхом прокатился по аудитории. Хотелось отодвинуться, чтобы посмотреть, кто это там такой смелый и наглый, но, окинув взглядом аудиторию, Брок хмыкнул и все-таки начал лекцию. Все десять представительниц условно-слабого пола были на месте. Как и особо неприятные представители условно-сильного. Не хватало только… Что ж, против этого сладкого рта Брок не возражал, хотя, конечно, это было запрещено и правилами академии, и здравым смыслом. И вообще, ему-кадету и в голову бы не пришло залезть под кафедру, расстегнуть лектору штаны и гладить его член теплыми пальцами, добиваясь твердости. Хотя ориентация уже тогда дала заметный крен на борт, выкрашенный голубой краской. Невольно вспомнился полковник Райсон, как раз читавший курс тактики и стратегии военного дела, и Брока передернуло. Вот чего он никогда не испытывал к наставникам, так это сексуального интереса. То ли дело подопечные. Вернее, один конкретный. Тот, чьи руки сейчас оттянули вниз плотное белье. Хоть штаны догадался не спускать к щиколоткам. Было бы неловко. — Тема лекции, — начал Брок. — Радиационная разведка и контроль. Подтема первая. Приборы и средства радиационной разведки и контроля. Щелкнув пультом, он вывел на экран аудитории первый слайд. — Пишем, театр юного зрителя! Может, хоть что-то отложится. Хоть где-то. Член стоял до боли. Брок говорил о приборах, поступивших на вооружение, о средствах защиты и прочей нудной ерунде, которая все равно запомнится только после практического занятия, а сам следил только за тем, чтобы голос не срывался и не хрипел. Надо было продержаться минут семь, потом можно включить обучающий фильм и дать образцы для ознакомления. Член обдало горячим дыханием, Броку на секунду показалось, что чертова монументальная кафедра вдруг стала прозрачной спереди, и сто девятнадцать пар глаз уставились на того, кто устроился под ней. И как только влез туда такой, мягко говоря, немелкий? Происходящее заводило до одури. Брок в жизни чего только ни чудил, особенно по молодости, но вот прилюдный секс был ему внове. Когда мягкий язык щекотно прошелся по уздечке, скользнул кончиком в щель и мягко, медленно обвел головку, Брок взял паузу, пододвинул ближе бутылку с водой и сделал несколько больших глотков. У него действительно пересохло в горле, но совсем не от того, что приходилось говорить. Спина под тонкой рубашкой взмокла, кровь бросилась в лицо, заставив порадоваться, что загар надежно скрыл этот факт. Брок никогда бы не заподозрил в Роджерсе, самом возрастном из кадетов (Броку иногда казалось, что тот даже старше двадцати пяти — максимального возраста для третьего года обучения), такого таланта. Ну и наличия такого запаса незамутненной, чистой наглости. Наглым тот, конечно, был всегда — сто часов прогулок в штрафном дворике тому первейшее доказательство, — но о ТАКОМ Брок не только никогда не слышал, но и подумать не мог, хотя на фантазию особо не жаловался. Мягкие губы обхватили головку, и Брок, на мгновение задохнувшись, медленно повел головой из стороны в сторону, пытаясь сморгнуть красную пелену. Потом взглянул в конспект лекции, пожалев, что никогда не писал полный текст, надеясь на великолепную память, и продолжил. Страшно хотелось убрать руки с кафедры, на которую он опирался, ухватить чертова Роджерса за затылок и натянуть его мягкий горячий рот, трахнуть его, заставляя смотреть снизу вверх пронизывающим насквозь взглядом синих глаз. Господи, еще три минуты. Роджерс будто издевался: мягко проводил языком под головкой, щекоча уздечку, обхватывал губами, бесшумно, жадно посасывал, и Брок к концу третьей минуты мог думать только о том, что если бы у него была возможность видеть, как Роджерс вытворяет все это своим блядски пухлогубым ртом, он давно спустил бы ему на лицо. А потом с наслаждением размазал бы сперму по его наглой роже, так, чтобы губы блестели и ресницы слиплись темными стрелками. Фильм Брок включил уже на автомате. Вроде бы не ляпнув предварительно ничего особенно дурацкого. Во всяком случае, лица кадетов изображали предельное внимание и рвение к овладению новыми знаниями. В последнее Брок не верил ни на цент. Пока на экране показывали исследование местности при помощи портативного дозиметра, Брок пытался, во-первых, сохранить на лице нейтральное выражение и, во-вторых, устоять на ногах. Староват он стал для такой ерунды, как минеты в вертикальном положении. С возрастом комфорт становился все более важным фактором, влияющим на принятие решения, стоит ли вообще затевать всю эту возню. Роджерс его не спрашивал, и, откровенно говоря, пикантность происходящего несколько примирила Брока с тем, что придется проторчать в чертовой академии еще чертов месяц. Месяц. И ни днем дольше. Благо Роллинз давно звал его в ЩИТ, стоило, наверное, согласиться, хоть организация и казалась ему мутноватой, как и остальные околоструктурные ведомства с невнятными полномочиями. Но полевая работа, даже с гражданскими, всяко лучше, чем преподавание теории тем, кому по жизни нужна будет в основном практика. У Роджерса был талант не только в военном деле — это Брок заметил сразу, — но и все остальное (включавшее член во рту) он делал на отлично. Глотнув воды, Брок все-таки опустил руку, коснулся губ Роджерса пальцами, и тот лизнул их. Член, выпущенный из горячего влажного рта, мгновенно охватило прохладой, и Роджерс исправился: провел губами от корня до головки и снова насадился до тесно сжимающегося горла, так, что Брок выдохнул, только заметив, что пытается вцепиться в слишком короткие волосы. Руку пришлось убрать. И надеяться, что на лице не проступило то идиотское выражение, которое бывает, наверное, у всех людей, близких к оргазму. Боже, Роджерс творил что-то невероятное, и Брок, в краткие мгновения просветления, вернув способность хоть что-то соображать, невольно ловил себя на мысли о том, где же тот все-таки научился этому всему. И к кому еще забирался под кафедру. Мысли были глупыми и выцвели до белизны тут же, стоило Роджерсу взять особенно глубоко. На середине фильма тот задал такой темп, что Брок ухватился за края кафедры, сконцентрировавшись на том, чтобы не совершать подозрительных движений бедрами и контролировать выражение лица. Что ж, когда под веками затопило красным, а все тело напряглось, как будто он пытался удержать огромный вес, глаза он, наверное, все-таки закрыл. И прикусил губу. И на ладонях наверняка останутся глубокие следы от ребер кафедры. Когда мир вернулся с головы на ноги, перестав преступно пульсировать в такт толчкам спермы, выплескивающимся в тесный горячий рот, Брок длинно выдохнул, с трудом разжал пальцы и поправил галстук. Все остальное умница Роджерс привел в порядок сам, дав, наконец, возможность выйти из-за чертовой кафедры и продолжить лекцию. Идеальная память не изменила, и последние десять минут Брок легко подвел итоги первой полупары, не пользуясь конспектом. Когда прозвенел звонок на пятиминутный перерыв, Брок выгнал всех из аудитории, открыл окно, запуская свежий воздух. Давая Роджерсу время выбраться из своего сомнительного убежища и выйти в коридор. Не спрашивай — не говори. Это правило все еще действовало в армии, и Вест-Пойнт, как ее колыбель, не был исключением. Когда Брок закрыл окно и вернулся к кафедре, под ней уже было пусто. Похоже, привычка проверять, не засел ли там кто-то, чтобы осложнить ему жизнь, останется с Броком навсегда. Губы у зашедшего с остальными Роджерса были такими яркими, что Броку казалось, он видит их влажную розовость, хотя тот сел на последний ряд, максимально далеко, и, конечно, ничего такого Брок углядеть не мог, несмотря на дальнозоркость. Сделав, наконец, перекличку, Брок продолжил лекцию. Роджерс смотрел прямо на него, ничего не писал и, кажется, облизывал губы. Интересно, на них все еще сохранился вкус спермы? Это была самая длинная лекция в жизни Брока. Приятно-расслабленное тело будто говорило: “Эй, давай присядем. Или приляжем. И вон того красавчика прихватим в качестве грелки”. Роджерс смотрел на него и после звонка, но Брок сделал вид, что не замечает. Он не собирался ввязываться в это дерьмо. Еще месяц, и он уедет отсюда к чертовой матери, чтобы никогда больше не вернуться. Из него преподаватель как из БТР электричка. — Разрешите обратиться? — гаркнул все-таки чертов упрямый Роджерс, пока Брок собирал бумаги. В чем ему было не отказать, так это в наличии смелости. Наравне с незамутненной наглостью. — Разрешаю, — хмыкнул Брок. — Только разве вам не пора вышагивать под окнами? Решили заработать еще несколько штрафных часов? — Это все не важно. — Сэр. — Это все неважно, сэр, — с едва ощутимой досадой исправился Роджерс. — У меня вопрос по материалу лекции. Сэр. — По первой ее части или по второй? — спросил Брок, застегивая папку. — Если по первой, то фильм доступен на сайте кафедры, советую пересмотреть. Идите, Роджерс. И впредь… слушайте внимательнее. — Есть, сэр. Роджерс развернулся чуть более резко, чем требовалось, щелкнул каблуками и направился к двери. Брок, проводив взглядом его совершенно невозможную задницу, подхватил папку, забрал с кафедры бутылку с водой и ушел к себе. Он не будет об этом думать. И Роджерсу не позволит. Из этого все равно не выйдет ничего хорошего. *** Судьба Брока оказалась не без чувства юмора. Он понял это, едва переступив порог зала для брифингов — собирали старший офицерский состав для представления аж самому Кэпу, свежеоткопанному, восстановленному в правах и пристроенному к делу. И получившему лучшее высшее военное образование — вот о чем первым делом подумал Брок, едва увидев Кэпа. Что ж, выкопали его, похоже, сильно раньше, чем объявили об этом в СМИ. Каменная рожа Брока не смутила — он прекрасно помнил, на что способен ее хозяин. Вспоминал, можно сказать, весь последний год. Кэп равнодушно скользнул по Броку взглядом, будто и вправду видел перед собой очередного старшего очередной группы. А может, так и было. Но это совершенно точно Роджерс — ошибки быть не могло. С поправкой на суровость рожи, форму непривычного цвета и строгий залом между бровями. Кольца выпускника у Роджерса не было, но это ни о чем не говорило — Брок тоже его не носил. Никто из тех, кого он знал, их не носил. Роджерс говорил кратко, по делу, и слушать его было приятно. Кафедрой он не пользовался, но само ее наличие в зале невольно вернуло Брока в май прошлого года. Вспомнились и влажные яркие губы, и все то, что они творили. Из этого не могло выйти ничего хорошего при любом из раскладов. Оно и не вышло. Правильнее было сделать вид, что они с Роджерсом не знакомы — так будет проще для всех. Хотя мысль о том, где Роджерс, ископаемое, не видевшее сексуальной революции, научился всему тому, что вытворял, нет-нет да посещала. И сны вернулись. Стоило столкнуться с Роджерсом в коридоре, получив “Рамлоу” в ответ на приветствие, взглянуть на идеально круглую жопу, как в голову лезла всякая чепуха о том, что у них мог быть весь май, вплоть до летнего лагеря, а с четвертого курса будущие офицеры уже могли не жить в казарме, а снимать квартиру в городе. Брок надеялся больше никогда его не увидеть, но тот вечно вышагивающий по дворику мальчик с синими глазами — вот он, аж целый Капитан, прошедший войну и отдавший жизнь за мир во всем мире. Брок тогда еще даже не родился. А потом начались совместные тренировки, учения, тренинги по особенностям работы с суперсолдатом, и Роджерс будто развернулся на полную. В училище он был одним из самых сильных на своем курсе и по физической подготовке, и по остальным предметам. Блестящая память, феноменальное мышление настоящего военного, но ничего сверхчеловеческого, и вот теперь-то Брок видел, чего ему стоило сдерживаться, чтобы выделяться, но не настораживать своими физическими данными. Иногда приходить к финишу вторым. Ошибаться, пусть и по мелочи, в теории. Сосать под кафедрой. Господи, глядя, как Роджерс прыгает на ноги с высоты второго этажа и с какой скоростью раскидывает десяток прожженных мужиков, прошедших не одну и не две горячие точки, Брок уже не был уверен, что в Вест-Пойнте сталкивался не с его братом-близнецом. Хотелось позвонить Грегу и узнать не только фамилию и личный номер учившегося там Роджерса, но и его имя. Может, того звали не Стивен Грант? Это многое бы объяснило. Может, там был какой-нибудь внебрачный внук национального достояния? Хотя кого обманывать — двух одинаковых людей попросту не существует. А этот Роджерс был с Роджерсом тем похож, как две капли виски. — Рамлоу, задержитесь. Брок знал, что рано или поздно это случится. Общение с начальством с глазу на глаз. — Сэр? — Сколько вы работаете в ЩИТе? — Второй год. — А до этого? — “Морские котики”, четыре контракта. — И все? — Этого мало? — Сэр, — напомнил Роджерс, и Брок подавил ухмылку — зеркалить ситуацию и он умел. — Вся информация есть в моем досье, — ответил Брок и все-таки добавил: — Сэр. — Отчего-то мне кажется, что там не все. — Отчего-то и мне кажется, что в вашем досье не указаны некоторые вещи. — Вот как? — Роджерс развернулся к нему всем корпусом, хотя до этого стоял вполоборота, заложив руки за спину. — Читали? — В музее, — кивнул Брок. — И там ни слова о том, что вы учились в Вест-Пойнте. — Как в вашем — о том, что вы там преподавали. — А я преподавал? — Как и я учился, видимо. — Это все? — Брок не знал, зачем Роджерс при его идеальной памяти делает вид, что мог обознаться. — Разрешите идти? — Идите. И, Рамлоу? Надеюсь, практику вы знаете лучше теории. — Еще лучше теории, вы хотели сказать? Брок, уже развернувшись, чтобы уйти, снова взглянул на Роджерса. Тот был так явно раздражен, что это могло быть забавно, но отчего-то не было. Хотелось как-то все выяснить. Вернуться в чертов душный май и все исправить. Не отходить к окну, а вытащить чертова мальчишку из-под чертовой кафедры и поцеловать. И хрен с ним со всем, вдруг сейчас пришлось бы сожалеть о том, что сделано, а не о том, что нет. — Я сказал лишь то, что хотел, — Роджерс смотрел прямо, и Брок никак не мог понять, чего тот от него ждет. Скандала? Обещания оставить то, что было, в прошлом? Каких-то объяснений? — Так и я надеюсь, — ответил Брок, моментально заводясь, загораясь от чужой скрытой ярости, как сухая трава от брошенной спички, — что вы не все зачеты насосали. СЭР. Лицо у Роджерса стало таким изумленным, что у Брока внутри похолодело: вдруг — чем черт не шутит — он все-таки ошибся, что-то перепутал, обознался, ударился головой, и чертов Роджерс с влажными натертыми о член губами ему приснился в наркотическом бреду? Роджерс вдруг выпрямился, перестав нависать над Броком, и отошел. Уселся, уложив один локоть на стол, и потребовал: — Подробности, Рамлоу. — Если это был ты, то они тебе известны. А если нет — то не вижу в этом смысла. Ты не учился в Вест-Пойнте? — Нет. Закончил сержантские курсы при СНР, капитана получил за первую боевую операцию и план по захвату заводов ГИДРы. Могу показать документы. — Не стоит. Приношу свои извинения. — И вы считаете, что за такое достаточно просто извиниться? — лицо у Роджерса было нечитаемым, и Броку вдруг перехотелось думать о том, что будет дальше. Ну, выпрут. Или сделают службу невыносимой. Подумаешь. С сукой сержантом Уоллишем Роджерс один хер рядом не стоял. — Нет? — наудачу спросил Брок, и Роджерс вдруг сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой, на глазах превращаясь из холодно-сдержанного Капитана в засранца в абсолюте. Кажется, он вырос в Бруклине? Сейчас было очень похоже. — Конечно, нет. — Предложения? — Ну… прощение можно получить иначе. — Насосать? — Заметьте, — ухмыльнулся Роджерс, — не я это предложил. Проверив, закрыта ли дверь, Брок вынул изо рта жвачку и, подойдя ближе, развернул кресло вместе с Роджерсом к себе. — Давно хотел это сделать, — произнес он, отобрал сигарету и поцеловал его. *** — И все-таки, — перевернувшись на спину, Брок отнял у Роджерса стакан с водой и, обменяв его на поцелуй, наконец-то напился. — Что ты делал в Вест-Пойнте, Роджерс? — Стив. Скажи, это не так и сложно. — Стив, что ты делал в Вест-Пойнте? — Получал высшее образование. Время теперь не военное, есть некоторые… тонкости. Ну и новые виды вооружения, — он зевнул во весь рот и устроился рядом с Броком. — И преподаватели, знаешь, все как на подбор: серьезные, опытные. Особенно один был у нас. Редкостный зверь, но горячий, как черт. Вся нетрадиционно ориентированная часть курса на него слюной капала. И традиционно ориентированная тоже. — А ты что же? — А я пришел, увидел… — Отсосал. — Можно и так. Но победил тоже. Пусть и не сразу. — Еще раз зевнув, он подгреб Брока к себе и прикрыл глаза. — Я всегда добиваюсь своего. Брок решил запомнить эту его особенность. С остальным разберутся по ходу дела. Похоже, Роджерс — это надолго. Если не навсегда. Не то чтобы Брок был против.