До рассвета

      Он находился в подвешенном состоянии между сном и явью, когда все еще не проснулся, но уже понимаешь, что что-то не так в реальном мире. Паника охватила его тело, сковав каждый сустав, еще до того, как он осознал, что кто-то его беспардонно трогает. Мысли сбивались, не позволяя сосредоточиться на чем-то конкретном.       — Что…       Наконец, он смог открыть глаза. В полутьме хорошо знакомой комнаты он сперва растерялся. Какаши Хатаке увидел потолок своей спальни, вполне обычный, ничем не примечательный, нуждающийся в ремонте уже который год. Потом разум подсказал, что видит он только благодаря тому, что комнату окутал серебристый свет полной луны. Шторы были не задернуты, на стенах виднелись причудливые тени от веток деревьев.       Уже потом Хатаке пришел к мысли, что он не один в постели. Впрочем, он и не должен был быть один, ведь с недавних пор у него дома практически на постоянной основе обитал его старый друг, Обито Учиха.       — О, вижу, ты очнулся.       Прозвучавший голос был знаком и не знаком одновременно. Какаши не сразу смог посмотреть на человека, который нависал над ним, уткнувшись лицом куда-то в грудь и беспардонно трогая его руками в самых постыдных местах. Тело все еще было сковано, словно Какаши охватил сонный паралич. Когда же их взгляды встретились, Хатаке задышал быстрее.       «Это не Обито»       Осознание накрыло быстро. Он понял, что нужно вырваться и спасаться, но тело не реагировало. Хатаке стало страшно.       — Ох, да ты весь дрожишь, Какаши-сэмпай!       Он видел лицо Обито и понимал, что это Учиха, но в той же мере и не он вовсе. Его лицо, но не его выражение лица, его голос, но не его тембр голоса, его руки, но не его прикосновения.       Это. Не. Обито.       — Отпусти…       Хатаке выговорил это с трудом. Даже его голос дрожал. Он весь похолодел от страха — липкого, неприятного и всеобъемлющего. Попытка вскочить с места успехом не увенчалась: его держали за сведенные над головой руки, кажется, на запястьях останутся синяки. Это Какаши осознал словно между прочим, ведь синяки были меньшей из проблем.       — Ну уж не-ет! Я ведь не хочу, чтобы ты елозил и мешал мне играть с тобой, Какаши-сэмпай.       Он говорил откровенно насмешливым тоном, растягивая гласные, словно строя из себя эдакого дурачка, но от его тона по телу Хатаке прошли мурашки. Ему стало действительно страшно.       — Нет… — Какаши честно постарался вырваться из хватки, но то ли его руки ослабли и стали просто ватными, то ли чужие руки заимели титаническую мощь. — Перестань… Обито…       Он словно надеялся на то, что понял все неправильно. Даже обернулся в сторону и обнаружил лишь смятую подушку и откинутое в сторону одеяло, то самое, что он сам лично давал Учихе.       — Не глупи, Какаши-сэмпай, Обито здесь нет. Он крепко-крепко спит, — послышалось хихиканье. — Сейчас ты целиком и полностью мой, так что давай играть.       Хатаке дернулся, осознав, что именно причиняло ему особый дискомфорт, от которого он в итоге и проснулся. Вовсе не хватка на руках, которые уже начали затекать, а пальцы в анальном отверстии.       — Отпусти меня, Тоби.       Это была просьба. Какаши понятия не имел, что делать. Собственное тело не слушалось, охваченное ужасом, сердце бешено билось о ребра, не позволяя нормально дышать, мысли в голове панически путались. И самым страшным было именно отсутствие рядом Обито. Его просто нет, и непонятно, когда он вообще вернется и на какой промежуток времени. Сейчас с ним только Тоби, тот, кто имел лицо Обито, но не был им.       — Вот еще, — Тоби снова мерзко захихикал. — Твоя дырочка такая влажная и податливая, Какаши-сэмпай. Вижу, Обито ее хорошо растянул. Теперь моя очередь сделать ее… сливочной!       На сей раз он засмеялся, и от его смеха Хатаке испытал истинный ужас.       — Не надо… нет…       Такое происходило не в первый раз, но мало кто знал, что в теле Учихи живут две совершенно разные личности. Иногда, совсем редко, но появлялся Тоби, чертов поехавший психопат, который творил подчас страшные вещи. Какаши боялся его, в первую очередь потому, что понятия не имел, как с ним бороться. Личность, может, и другая, но тело все еще принадлежало Обито, человеку, которого он любил всем сердцем и никогда и никому не дал в обиду. Даже себе.       — Да с чего бы? — Тоби задвигал рукой активнее, давая понять, что он уже успел ввести в Какаши четыре пальца до основания. Мышцы плотно их сжимали, не оказывая сильного сопротивления. — Или ты все еще думаешь, что можешь принадлежать только Обито? Наивный Какаши-сэмпай.       — Что…       Хатаке снова попытался вырваться и снова не вышло. Свести ноги так же не удалось.       — Он тоже наивный. Любит тебя. Ты ведь об этом знаешь, да, Какаши-сэмпай? Но он не знает, что ты никогда не будешь только его, я тоже могу играть с твоей дырочкой.       Его тон и его откровенное насмехательство приводили в ужас. Какаши снова уставился в сторону. Обито не было рядом. Этот человек над ним — не Обито. А значит, Хатаке просто-напросто наедине с психопатом. Что же делать? Как спасаться?       В какой-то момент Тоби склонился над ним и укусил в шею. Какаши от неожиданности вскрикнул. Боль заставила его потерять бдительность и упустить момент, когда Тоби вытащил пальцы. А уже потом Хатаке и вовсе закричал. Теперь боль была куда острее. Тоби вставил в него член слишком резко. Из глаз побежали непрошенные слезинки.       — Отвали! Хватит!       Тоби крайне неприятно засмеялся.       — Я только начал, Какаши-сэмпай.       Он чуть вышел и снова вогнал член, заставив Хатаке заскулить от боли. Безусловно, Тоби был прав в одном — Обито любит Какаши. Да, они спали вместе, были близки едва ли не каждую ночь, но Учиха никогда не причинял ему боли. Напротив, он ласкал Хатаке, выцеловывал его тело, всегда наблюдал за его реакцией и делал все так, чтобы Какаши было с ним комфортно. Он был нежным с ним, он обнимал его, зарывшись носом в волосы, он спал, прижимаясь к его спине и обхватив за талию. И именно поэтому Хатаке чувствовал себя с ним уютно и надежно.       Тоби был полной противоположностью Обито. Он любил причинять боль, проявлял жестокость, смеясь при этом, словно очень жестокий по природе своей ребенок. И именно этим он внушал ужас.       — Не надо… пожалуйста…       Какаши хотел, чтобы это прекратилось и Тоби исчез, желательно навсегда. Чтобы он больше никогда не вторгался в их с Обито счастливую жизнь.       — О, да ты плачешь, — заметил Тоби, двигаясь в нем резко, сжимая до боли запястья и бок. — Как мило, Какаши-сэмпай. Ты еще красивее, когда вот так плачешь!       То, что он делал, никак не вязалось с его тоном. Словно чертов маленький ребенок, очень жестокий и не понимающий, что он причиняет кому-то боль. Хатаке заскулил. Член внутри терзал его, причиняя только боль, чужие яйца с пошлым шлепком бились о его ягодицы, заставляя думать, что он изменяет Обито, позволяя этому происходить. Но это было не с его позволения, он бы дорого отдал, чтобы все это не происходило. Он не мог толком двигаться, тело было скованно. Словно помимо рук его держали цепи, окутавшие конечности.       — Пожалуйста…       Тоби оказался по душе его жалкий скулеж. Он задвигался еще активнее, насилуя его, кусая шею едва ли не до крови. В какой-то момент он зарылся свободной рукой в белые волосы Какаши, сжал их и дернул в сторону. Еще мгновение, и Хатаке вздрогнул от укуса в щеку.       — Ты очень красивый, — все так же пугающе насмехательски произнес Тоби. — Но когда плачешь, стонешь от боли и утираешься от крови, ты еще краше. Какаши-сэмпай, неужели ты и правда думал, что будешь только его? Что я откажу себе в удовольствии трахать твою дырочку, такую влажненькую и приятненькую? Ну уж не-ет!       Он говорил это, не прекращая двигаться в нем. Это было больно, очень больно. Хатаке не смог сделать совершенно ничего. Его тело не подчинялось ему, став до омерзительного слабым, а просьбы прекратить это все лишь сильно раззадоривали Тоби. Этот психопат наслаждался чужими страданиями.       — Тварь… чтоб ты подох…       Уже не хотелось думать о том, что Тоби даже не отдельный человек, ему и не отомстишь толком. Любые нанесенные ему увечья станут проблемой Обито. А Обито не при чем, это не его вина.       Как и ожидалось, Тоби лишь снова засмеялся ему в лицо.       — Сладенький Какаши-сэмпай, так бы и съел.       Едва сказав это, он припал к шее Хатаке и укусил с такой силой, что тот в полной мере испугался, как бы его и правда не съели. Анальный проход все так же разрывало от боли. С Обито ему практически не бывало больно, хотя бы потому, что Учиха был с ним нежен и все делал аккуратно, и с ним Какаши всегда хотел близости. Между ними была искренняя любовь. А Тоби, словно паразит, врывался в их жизнь, чтобы все разрушить.       В конце концов, Хатаке просто разрыдался. Ему было все так же больно и страшно. Он хотел, чтобы все прекратилось, чтобы все вокруг него исчезло, оставив его в вакууме, в полном одиночестве. Чтобы его больше никто и никогда не трогал.       Чтобы больше не было так больно и мерзко с себя же.       Он зажмурился, стараясь вытерпеть, а Тоби провел языком по его виску, слизывая слезы и довольно причмокивая.       — И правда сладкий… Сейчас, Какаши-сэмпай, я заполню тебя. Еще немного, да…       Хатаке не хотел слышать этот голос, не хотел чувствовать то, что чувствовал. Казалось, даже смерть была бы лучшим итогом, чем нечто подобное. Он понял, что Тоби скоро кончит, когда тот задвигался еще активнее и сжал его сильнее, едва не впиваясь в кожу ногтями до порезов. Еще один укус, теперь куда-то в ключицу, Какаши при всем желании не смог бы толком понять, где на сей раз стало больно. Все тело было сплошной болью.       Движения стали рваными и особенно грубыми. Но вот Тоби вошел в него до основания и застыл, дав понять Хатаке, что он кончил в него. Какаши уже вообще ничего не чувствовал, кроме всепоглощающей боли, что проходилась сразу по всему телу.       А мог ли он и правда что-то сделать Тоби? Ведь этот Тоби — вторая личность в теле Обито. Причинить вред Обито? Ни в коем случае. Но что тогда? Как вообще спасаться из этой ситуации?       — Мне понравилось, Какаши-сэмпай, — послышался над ухом хриплый шепот. — Не думай, что я не буду приходить снова. Ты наш с Обито общий, и так будет всегда.       Он вышел из него, и Хатаке даже не смог испытать облегчения от того, что все закончилось. Ему все еще было страшно, больно и мерзко, он даже не нашел в себе силы открыть глаза. Тоби завалился рядом, а Какаши замер, стараясь не рыдать и не вздрагивать. А ведь он всегда считал себя сильным, а на деле — слабак и трус, да и к тому же такой жалкий.       Прошло некоторое время. Воцарившаяся тишина показалась Хатаке гнетущей, пугающей. Он разлепил глаза, ресницы все еще были влажными. Взгляд опять зацепился за знакомый потолок. Комнате все так же была окутана лунным светом. Странно, он забыл задернуть шторы.       Сглотнув, Какаши заставил себя посмотреть в сторону. Обито, обнаженный, лежал на своем месте, касаясь щекой подушки, едва прикрытый одеялом, тем самым, что дал ему Какаши. Можно было даже обмануться, уверить себя в том, что это был просто очень дурной сон, что никакого Тоби никогда и не было, но Хатаке знал, что уже утром увидит россыпь синяков и ссадин на своем теле, в особенности след от укуса на щеке.       Хорошо, что он носит маску, но Учиха тот человек, что может раздевать его в любое время. Он все поймет. Так уже было, где-то месяц назад.       — Это я сделал?       — Нет, это сделал Тоби.       Для Учихи разницы не было, и Хатаке казалось, что ему от осознания случившегося так же больно, как самому Какаши больно от произошедшего насилия. Обито пил таблетки и ходил к врачу, но все равно не мог контролировать свою вторую личность, а эта вторая личность снова и снова причиняла боль его любимому человеку.       Хатаке свернулся калачиком. Он любил Обито всем сердцем, и так же всем сердцем боялся Тоби. Есть ли вообще выход из этой ситуации?       Обито крепко спал, а Какаши постарался не рыдать от собственного бессилия. До рассвета оставалось не так много времени.