***
За неделю не боящийся работать руками Базиль привёл дом в такой порядок, какого уже давно там не было. Затхлый воздух был вытолкнут свежими потоками ветра, пыль потраченных впустую лет — сметена и вынесена, чтобы на замену ей пришли более осмысленные годы. Двадцать лет, значит? Воскресным вечером, обдумав всë, Савада решил дать юноше выбор. Сказать ему о том, что он справлялся отлично, но в свои восемнадцать он может найти другую работу, а жить здесь может быть не столь приятно. — Я знаю, но хочу остаться с Вами, — простой ответ и мягкая улыбка как доказательство того, что возражения не принимаются. — Это необходимо, — Цунаëши скорее уговаривает этим себя, чем предупреждает нового сожителя. Это необходимо. «Но я так не хочу этого!» — вопил разум. Лишь раз такие мысли появлялись ранее: тогда, когда на объявление наткнулась девушка, чьë имя Савада навсегда запомнил — Сасагава Кëко. Даже если имена стираются из памяти первыми, это вырезано на сердце. Эта девушка, державшаяся как богиня, забывшая о статусе, но не забывшая о благородстве, своей мягкостью и искренностью очаровала бессмертное существо, заставила почувствовать то, что, наверное, чувствовал его отец при жизни прекрасной Наны и после еë похорон. И, как и Нана, Кëко отказывалась принять бессмертие. Желание испытать эти чувства вновь и, возможно, что-то изменить было сильным до боли, но все прочие люди были далеки от того идеала. Этот юноша был простым и вежливым. Беспрекословно выполнял все просьбы, сменившие требования, но так, словно и сам хотел, чтобы эти дела были сделаны. Всегда сохранял невозмутимость. Такому нужно бежать из этого города, искать своë место, выжимать всë из оставшегося времени, но не настаивать на выбрасывании двадцати лет жизни в помойное ведро. Нет, эти мысли невыносимы! Голубые глаза сожителя смотрели уже без волнения — выжидающе и с каплей подозрения. — Что-то не так? Всë не так, абсолютно всë не так! Савада вспоминал всех тех слабеющих людей, вспоминал, что говорил им, надеясь увидеть интересную реакцию — единственное развлечение в этом унылом месте. Вспоминал о том, как трагична жизнь человека в своей конечности и как бесконечность лишала б еë смысла. Савада вспоминал и думал, что не хочет видеть повторение судьбы других сожителей: прошлых, настоящих, даже будущих. — Не хочешь отложить этот момент? О чëм бы Базиль ни догадался, его улыбка, казалось, светилась пониманием и желанием подбодрить. Глубокий вздох. Ладони ложатся на плечи, чтобы зафиксировать "жертву", клыки впиваются в шею, прокалывая яремную вену. Солоноватый вкус почти моментально занял собой все мысли, напомнив о том, почему вообще это происходит. О том, что никакая еда — вампиру не так уж и нужная — не вызывает такой прилив сил, как свежая кровь. От этого можно отказаться, но как заставить себя жить в подавленном состоянии столетиями, зная, что есть то, что может улучшить жизнь в разы? Базиль вздрогнул лишь раз, не издав ни звука, словно ранее такое было.***
Стерильный скальпель, осторожный надрез, неизменно сопровождаемый «Прости», и припадающие к раненому плечу губы. Это вызывало смешанные чувства: слишком нежно, чтобы Базиль был просто способом получить еду, и всë же очевидно, что большим, чем сожитель, юноша стать не может. С чего бы у него вообще появились такие мысли? Понять сложно, но почему-то хотелось быть кем-то особенным для этого вампира, и это желание не отпускало. Базиль корил себя за эти мысли долго. Не дóлжно так относиться к бессмертному существу, которому явно не до человеческих метаний и глупых мечт. Мечт? А какие мечты тут могут быть? — Спасибо. И от голоса, звучащего не так устало, как несколько минут назад, в лëгких что-то расцветает. Голос этот приятнее любой музыки, особенно в такие моменты, когда кажется, что сама аура вампира становится ярче. Ради лицезрения сего не так страшно терпеть боль, к которой Базиль уже привык; не страшно жить с мыслью, что он здесь на правах вещи. Страшно лишь осознавать, что слишком уж эта вещь привязалась к хозяину, что все чувства далеки от нормальных. Месяц прошëл без происшествий, Савада-доно был невероятно добр, а лëгкое головокружение быстро перестало появляться. Так и можно было бы записать, веди Базиль дневник.***
Это было неожиданнее, чем могло показаться в такой ситуации. Просто, пока Цунаëши обрабатывал очередной порез (как же болезненно, спустя полгода совместного проживания, сердце отзывалось на "очередной"! Даже пара раз в неделю казалась завышенной ценой), Базиль, внимательно и до нервного нерешительно осматривавший его лицо, вдруг коснулся кончика носа вампира губами. Очевидно, что это спонтанно, но хотелось понять, для чего. Вампиры могут пугать людей своими выходками, но могут ли люди делать так же? Были и другие вопросы, но сформулировать их было сложно даже мысленно. По непонятной причине казалось, что поцелуй даст ответы на всë. Нет, ответов не было, но, пока двое неумело касались губ друг друга губами, появилась мысль, что не так уж эти ответы нужны.***
Потому ли нужно ценить счастье, что оно конечно? Счастье Базиля, видевшего смерть вампира, вырастившего его, и нашедшего любовь в другом, было вечным лишь потому, что умер он на руках самого дорогого ему существа. «А ведь он ни капли не изменился!» — успел поразиться человек, проживший ещë десять лет сверх контракта в доме Савады. В таком возрасте умирать не страшно. Больно лишь оставлять всë так и бросать бессмертного таким: растерянным, жалеющим о невозможном, желающим исправить то, на что повлиять не в силах. А вот счастье Савады Цунаëши далеко не бесконечно. Он уже влюблялся раньше, но это не научило прятать чувства от себя самого, не научило запрещать себе привязываться. — А ведь всë равно всë угасло бы, — замечает больной, прикованный к постели человек. — Время жестоко к таким как Вы. — Не говори так, будто твоя смерть должна утешить меня. Улыбка — слабая, но искренняя. И вправду, когда призрак пришëл в ставший ему родным дом, всë стало иначе. И чувства — в том числе. Прожить сотню лет мыслями об одном лишь человеке невозможно. Хотя они до сих пор живут вместе, по-дружески общаясь. Так и должно быть, да?