По краю

      Сумерки сгущались. Дня хватило, чтобы закопать тела, разобрать оставшиеся ловушки и навести порядок в деревне. К вечеру все жители уже разбрелись отдыхать по домам.       Кадзу сидел на соломенной циновке у себя на террасе и медитировал. Он был немногословен, но думал постоянно: мысли изредка покидали голову — за долгие годы анализировать ситуацию вокруг вошло в привычку. Сидеть в полном одиночестве казалось блаженством: силы постепенно возвращались, проблемы внешнего мира не тяготили. Просидев в объятиях мрака с три часа, в ласкающей уши тишине, Кадзу, наконец, позволил себе встать и размять тело, обвёл глазами деревню, мерцающие огни которой постепенно угасали. Ночь вступила в свои права, одаривая пронизывающим до самых костей ветром, от чего ниндзя невольно вздрогнул.       Взгляд задержался на доме Такао. Свет не горел — не мудрено, после такой потери сил дзёнину нужны были как минимум сутки на восстановление. Они пересекались пару раз после боя, и одного лишь взгляда на напряженную ровную спину хватило, чтобы понять — очередная ночь пройдет в тишине.       Короткий, скрытый от посторонних путь был бы преодолён так же быстро и вслепую: настолько точно он знал дорогу. Бесшумно пробравшись в дом, Кадзу, крадучись, направился в спальню, что оказалось решающим фактором — еще одна привычка ниндзя, которую многие недолюбливали, но которая каждый раз спасала чью-то жизнь.       Черное кимоно идеально слилось с дверной тенью, скрывая в своих объятиях вовремя подоспевшего Кадзу, перед которым открылась ужасная картина: несмотря на все усилия синоби, один из клана Тенкай сумел выжить, просидеть в засаде весь день и заявиться в дом к главе, всё время оставаясь незамеченным. Беззащитный Такао крепко спал, в то время как к его горлу прижимался сай чужака. Убивать он не спешил, будто примерялся. Приподнятый в очередной раз клинок дал фору: Кадзу вмиг оказался рядом, делая подсечку неосторожному убийце, а чужая голова идеально легла в ладони для того, чтобы в следующую секунду звонкий хруст ломающейся шеи эхом разнесся по комнате.       Думать о случившемся не хотелось, как и рассказывать кому-то, но мысли, как назойливые насекомые знойным летом, лезли в голову, прокручивая один и тот же момент в разных вариациях, заставляя хмурить брови. Кадзу выкинул труп в окно, не заботясь о созданном шуме — дом находился достаточно далеко для того, чтобы в деревне кто-то услышал возню, а Такао не разбудил даже клинок.       Кадзу стоял у окна, смотрел на красивого, беззащитного дзёнина и не понимал, как мог упустить врага под носом, зная каждый камень в деревне. Он подошел к кровати, не в силах оторвать глаз от живого и невредимого Такао, провёл руками по шелковым волосам, разглядывая блики луны, играющей причудливыми оттенками на некоторых прядях. Кадзу всегда был готов потерять его в бою, ведь и сам понимал, что любое столкновение может стать последним для обоих, но никогда не допускал мысль, что кто-то из них уйдет вот так, не попрощавшись. Осознание, как слаб может быть человек, как легко жизнь играет судьбами и как ловко смерть наступает на пятки, поддаваясь, не испугало, но заставило по-другому взглянуть на постоянный риск.       Такао повернулся на бок, позволив волосам в чужой руке оголить шею и разглядеть едва заметную тонкую царапину. Кадзу прикрыл глаза, напоминая себе, что всё закончилось. Казалось, что уже ничего не сможет задеть его очерствевшее за многие годы сердце, но оно снова напомнило о себе, сжимаясь до боли в груди и бешено стуча, наровясь разорвать грудную клетку.       Тишина прервалась звуком падающего кимоно и стуком стеклянной банки о деревянную поверхность прикроватной тумбочки. Такао тихо сопел, и сон его был больше схож с магическим трансом. Кадзу забрался под одеяло и обнял горячее тело, поцеловал затылок, шею, провел языком по свежему порезу и спустился к обнаженному плечу, от которого исходил приятный аромат местных трав. Он коснулся вздымающейся груди и на пару секунд замер, позволяя себе насладиться мерным сердцебиением. Ладонь жадно спустилась вниз, задела плоский живот и сползла на бедро, поглаживая, сжимая крепкие мышцы, будто заново изучая. Дыхание Кадзу сбилось, он наслаждался моментом так, словно других ночей, проведенных вместе, никогда не существовало.       Один из несомненных плюсов Такао заключался в том, что он всегда спал голым. Знал ведь, что нравится, и нарочно дразнил. Грубые пальцы Кадзу двинулись к внутренней части бедра, отодвигая левую ногу. Собственное возбуждение било в голову, твердым стояком касаясь бледной спины, от чего он невольно потерся, ощущая разливающееся тепло внизу живота. Откинув мешающее одеяло, Кадзу обхватил член Такао рукой, сделав пару резких поступательных движений. Удовлетворенная улыбка пробежала по губам, почувствовав, как он начал просыпаться, в отличие от хозяина, а с чужих губ сорвался тихий стон.       Кадзу пришлось отстраниться, но лишь затем, чтобы окунуть палец в банку с маслом. Он торопливо смазал расслабленное кольцо мышц и, сдерживаясь, вставил сразу два. Такао едва заметно дернулся, сжимаясь, но оставался спящим, позволяя гладить мягкие стенки изнутри, разводить пальцы на манер ножниц и мягко растягивать, подготавливая. Покинув желанное тело, Кадзу вновь воспользовался смазкой, щедро нанося её на свой член, прикрывая глаза от приятных ощущений. Он спустился чуть ниже на кровати, приставляя головку, сочившуюся смазкой, к приоткрытой влажной дырке, но оказался внутри раньше, чем планировал — Такао сам насадился на член с блаженным стоном.       — Лукавый. Давно? — спросил Кадзу, жарко выдыхая в чужое ухо, замирая.       — Пару секунд назад, — ответил дзёнин со смазанной ухмылкой, млея от чувства наполненности. Он подался вверх, напоминая, что сейчас не лучшее время для разговоров и тело требует своё.       Кадзу спорить не стал — партнёр проснулся, а значит, пора было набирать обороты. Он ловко уложил Такао на живот, чуть приподняв его бедра, и одним размашистым толчком вошёл до упора в горячую тесноту. Мышцы были такими узкими, что казалось, еще чуть-чуть — и перед глазами непременно появятся звезды. Он замер на пару секунд, но нетерпеливый Такао вновь вернул Кадзу в реальность, подаваясь вперед с тихим гортанным стоном. Казалось, он был главой везде: и в клане, и в постели, и даже позиция не имела значения.       Ничего не имело значения, когда сильное тело в руках так самозабвенно предавалось похоти и страсти, кипящей в них обоих, когда единственное, что можно было услышать — сбитое дыхание и хлюпающие звонкие шлепки двух тел, а по венам вместо крови текло удовольствие и дикое желание, копившееся долгими днями. Кадзу быстро словил ритм, голодно вбиваясь во влажное нутро, и каждый раз, проезжаясь по простате, довольствовался редкими, пошлыми стонами.       Он навис над Такао, перенося весь вес на локоть, и намотал мягкие белые волосы на кулак, оттягивая голову назад, чтобы в следующую секунду словить своим ртом чужие шёлковые губы, жадно сцеловывая каждый звук, невзначай царапая их своими зубами. Кадзу двигался отчаянно-быстро, будто Такао мог исчезнуть в любой момент, оставив после себя лишь запах свежих трав на развороченной постели и щемящую в груди пустоту.       От колдуна не укрылась резкая смена настроения — Кадзу чаще растягивал процесс, нарочно дразня, сейчас же он цеплялся за него, как òни за жизнь. Такое поведение не имело никаких объяснений и поводов, но мысли Такао выбил распирающий член, проехавшийся по простате, от чего разговор пришлось отложить на потом. Он мелко подрагивал от ярких ощущений, безмолвно передав инициативу в надежные руки. Его собственный стояк болезненно ныл, требуя разрядки, до которой оставалось всего ничего, когда ладони Кадзу крепко сжали ребра, а чувство наполненности пропало. Тяжелое дыхание над ухом и горячая сперма на спине стали отличным объяснением, однако Кадзу сразу же вытер своё семя простыней и перевернул Такао на спину, не давая тому вставить ни слова, завладевая чужими губами.       Поцелуй получился влажным и жадным, словно изголодавшийся ёкай нашел очередную жертву и намертво вцепился, не желая делить добычу. Задерживаться Кадзу не стал, лишь в очередной раз провел языком по царапине на шее и спустился к изнывающему органу, головку которого украшала капля естественной смазки. Губы плотным кольцом сомкнулись вокруг, а бедра Такао взметнулись вверх, подаваясь навстречу горячему рту. Приглушенный стон эхом отразился от стен, когда Кадзу, расслабив глотку и втянув щёки, полностью заглотил член, сразу взяв быстрый темп. Удовольствие накрыло лавиной, заставляя невольно содрогнуться в предоргазменных судорогах. Ладонь, перемотанная бинтами, легла на голову, а белые пальцы сжали жесткие волосы, силясь оттянуть, отстранить в немом предупреждении вопреки ноющим порезам, но упрямый Кадзу лишь обвел языком головку, приближая Такао к краю.       И он прыгнул, отпуская себя: сперма тут же выплеснулась внутрь, а тело обмякло, принося чувство сытости и удовлетворения. Кадзу сглотнул солоноватую жидкость, поцеловал бедро и лёг рядом, обнимая отходящего от яркого оргазма Такао. Тишина, окутавшая их плотным коконом, позволила привести мысли в порядок, а мозги собраться обратно в кучу.       — Рассказывай, — прервал идиллию дзёнин, убирая прилипшую ко лбу прядь волос Кадзу.       — Нечего, — вздохнул тот, нахмурив брови. — Тенкай. Один выжил. Успел только из-за самолюбования, — он едва ощутимо коснулся костяшкой пальца царапины на шее, которая уже покрылась защитной коркой. — Забыл, что опасность везде, что могу потерять, — голос был эмоционально пустым, но всё пережитое близким человеком Такао уже понял.       — Спасибо, Кадзу. Вряд ли мы доживем до Чонгана, но я буду любить тебя до конца своих дней, — он переплел их руки, целуя тыльную сторону чужой ладони.       — Доживем, — упрямо усмехнулся ниндзя, прикрывая глаза.