Когда мужчина не даёт

После снятия проклятия Маммон вырос в прекрасную девушку. Тсуна нередко на неё заглядывался. Да и Маммон не спешила терять внимание молодого босса, мечтая обобрать его до нитки: простачок всё-таки, каких поискать. Думала она, пока Тсуна в деньгах ей отказал. — Как я могу так распоряжаться фондом семьи?! — послужило причиной отказа. Не так уж прост оказался, что буквально вывело Маммон из себя, ведь всё было на мази! Она ему даже поцелуй подарила. — Вот как? Голос Маммон прозвучал особенно грозно, а охватившая её аура всерьёз пугала. Однако Тсуна не предпринял ничего, надеясь на благоразумность не последнего члена Варии. Пространство резко исказилось, разбилось на тысячи осколков, образуя новый мир, полный тьмы, бесконечности и далёких звёзд. На чём стоял, Тсуна понять не мог. — Ты поплатишься за свою глупость. Мой поцелуй никому не достаётся бесплатно! Мгновение — и Тсуна оказался распят чёрными тентаклями, а одежда его была порвана в клочья. Держали крепко, даже успевшее за годы жестоких тренировок набрать мышечной массы тело не смогло им противостоять. Маммон не было дела до соблазнительного рельефа. Её возбуждали только деньги. — Маммон, ты переходишь все границы! — Ха, смешно говорить иллюзионисту о границах. Для нас их не существует. Люди сами себя ограничивают. Чтобы не слышать больше чуши, Маммон одной силой мысли заставила обидчика замолчать, впихнув ему в рот тентаклю, расцветшую внутри, чтобы невозможно было выплюнуть. — И цену я просила разумную, — злилась, но гневный порыв сдержала. — Всего немного денег, и я могла бы подарить тебе невообразимое твоим жалким умом наслаждение, но ты выбрал пытку. Что же, так тому и быть. Одна из тонких тентаклей прошлась между кубиками пресса вниз, опустилась к члену, стягивая у основания. Отросток ещё тоньше пробрался в уретру. Тсуна протестующе замычал. Он был абсолютно бессилен перед силой Маммон, подкреплённой живыми чувствами. Всё новые и новые отростки обвивали руки и ноги. Один, самый толстый и скользкий, дразнил ягодицы, раздвигая их, словно лизал. Надавливал на колечко мышц, но не проталкивался внутрь. Сначала четыре тонких отростка, неустанно извиваясь и шевелясь, проникли в анус, несильно расширяя отверстие, поглаживая стенки толстой кишки. От ощущений постоянного движения внутри Тсуна напрягся всем телом, собрал все силы в надежде вырваться, но у него не было ни шанса. «Да, именно, — таинственно улыбнулась Маммон. — Напрягайся сильнее, тогда тебе будет больнее». Маммон выбрала самый пиковый момент, чтобы резко, глубоко и болезненно протолкнуть толстую тентаклю. Заглушённый крик превратился в протяжное мычание из-за пульсирующего кляпа. По щекам скатились несдержанные слёзы. Толстая тентакля не знала пощады, жестоко терзая изнутри. И, будто одной было мало, вскоре к ней присоединилась ещё одна. Тсуна задыхался под напором из несинхронного движения. Боль была невыносима, хотя Тсуна к ней был привычен: всякого довелось испытать за свою жизнь. Кое-как он примирился с болью, крепко сжав кулаки и стиснув зубы на треклятом кляпе. К чему Тсуна не был готов, так это к третьей тентакле. Она подкралась незаметно, а ворвалась внезапно, синхронизируя движения оставшихся двух. После пары толчков они слились воедино в один большой дилдо, насилуя уже знатно растянутый анус. Глубже, настойчивее, болезненнее. Из кончика дилдо то и дело высовывался тонкий отросток, проникая ещё глубже, прорываясь всё дальше, словно намеривался исследовать все два метра кишки, а затем вытолкнуть кляп изо рта. Тсуна искренне этого боялся в тот момент, оценив степень безумия девушки, к которой очень быстро охладели все чувства. Маммон помиловала его. Прекратила пытку внезапно. — Надоело, — еле слышно произнесла она, разворачиваясь и уходя. А Тсуна, одетый в прежнюю одежду, оставался стоять на коленях ещё какое-то время, жадно глотая воздух.