Учение не будет сотрясениям, Когда у рта увижу я Знакомую фигуру, Удивление — Мою головку от хуя.
Они со стороны наблюдали, как выходя из зала ученики натыкались на синий член, а потом и на стих — их рты раскрывались от удивления, а потом весь коридор заливался хохотом детей. Профессор Макгонагалл устроила лишь очередной скандал, ее возмущению не было предела, она, оборачиваясь по сторонам и заглядывая ученикам в глаза, искала хулигана-вандализма: — Я спрашиваю в последний раз, кто посмел разрисовать стену мужским половым органом и непристойными словами? Лучше бы вам ответить прямо сейчас, иначе одной отработкой вам не отделаться... Но никто и не слушал писклявый гул профессора, рассматривая именуемую кем-то «стенку Почета». Было видно, как вышедший из зала Дамблдор ярко усмехнулся такой выходке, пробормотав декану Гриффиндора: «Минерва, творчество молодых людей нужно поощрять».***
— Я и не знал, что Хвостик так может, – протянул Сириус во время субботнего завтрака. Он опустошил свою тарелку пару раз, наблюдая, как оставшиеся мародеры доедают кашу. — Ты прав, – Джеймс неразборчиво проговорил, набирая полный рот еды. – Но это великолепно, Пити. Ты большой молодец. План Питера не заключал в себя слушать оды друзей о себе, несомненно, это его подбадривало и смущало, но сегодняшнее утро он собирался разбавить чем-то особенным. Его лаковые ботинки раздвигали тарелки и бокалы на столах, сам он слегка засмущался, перед тем, как стать в середину Гриффиндорского стола и откашляться в руку: — Дамы и господа, – все взоры устремились к нему, боковым зрением он заметил пристальные взгляды профессоров на своей персоне, – с почетным удовольствием хочу зачитать вам стихотворение своего авторства... «Загнанный в пропасть». Тишина заполнила заполненный людьми зал, каждый из присутствующих прожигал взглядом дыру в лице Питера, пока его пальцы судорожно разворачивали лист пергамента. Кровь прилипла к щекам, когда он начал:Я не пойму зачем и как И почему я одинок. В поступках учится дурак, А я как мученик стою над пропастью волшебных мук. У одиноких есть пустяк, Который знает тот дурак, Забывший в памяти давно. Над пропастью я вновь стою С прощальным брошенным пшеном. Не умирай во мне тоска, Не умирай во мне дурак. Я забегу на твой чердак И ясно в памяти всплыву, Как тот пустяк, Что задает «зачем и как».»
Секунды тянулись долго, думал Питер, мучительно долго. Его язык заплетался под конец стихотворения, горло першило, а руки ужасно вспотели. — Питер, – его окликнул сидящий слизеринец за столом напротив. – Это были невероятно. Резкий прилив энергии прошелся по телу Петтигрю. Страх больше не волновал его, как парой минут раньше, теперь он свободно расправил руки и с благодарностью поклонился в пол, улыбаясь самому себе. И в мгновение весь зал разразился поддерживающими голосами, аплодисментами, кто-то соизволил встать. Мельком он увидел хлопающего профессора Дамблдора, который с захватывающей улыбкой что-то говорил декану Гриффиндора. Питер стал забываться, стоя на столе, слушая крики хвалы, пока три руки не постучали по его икрам. — Ты поражаешь меня с каждым днем, – крикнул ему в ухо Римус, обнимая за плечи. – Это было сильно, ты умница. — Хвост, ты храбрец, – Джеймс подхватил поддержку друга. — Настоящий рыцарь. Позже тем же днем, у Питера не будет сил вымолвить и словечка, так сильно его заговорили ученики других факультетов. Каждый второй подходил к нему в обед, пожимал, уже начинающие болеть, руки и хвалил его смелость. И Хвост на самом деле поверил в свою смелость, храбрость и одаренность. А через неделю вся школа чародейства и волшебства Хогвартс цитировала строки из стихотворений Питера Петтигрю во время уроков Истории Магии и на каждом повороте. Именуемый всеми «наш спаситель от смертельно опасной скуки» Питер прославился в считанное мгновение. И бедная столешница привыкла к его тяжелым лаковым ботинкам, которые он когда-то забрал у Римуса, а вся школа с упоением слушала его завораживающий голос во время обедов. Новая традиция поселилась в Большом зале. В какой-то момент он и не заметил, что стал частью чьих-то жизней, диалогов. Идя на следующий урок, Питер часто улавливал упоминания своей собственной персоны в диалогах. У него появились меланхоличные фанаты, проявляющие весь свой интерес к потенциалу Петтигрю в творческих наклонностях. Как-то его острый, оставшийся из-за становления анимагом, слух уловил упоминание некого фан клуба Питера. А через пару дней каждый второй это обсуждал. — Не могу поверить, что теперь дружу со знаменитостью, – Сириус крутил перо между указательным и средним пальцем от скуки. – Поведай нам, какого это быть звездой для чудиков? — Ты называешь чудиков всех, кто не слушает эмо завывания? – Римус единственный на примете у Питера, кто мог читать книгу и не отрываясь от кульминации в тексте говорить с окружающим миром. — Лунатик, он даже себя называет чудиком, – Джеймс подбрасывал теннисный мяч вверх над головой, добрасывая до потолка. — Каждый день, – посмеиваясь прошептал Питер, – когда проходит мимо зеркала. — А вот и нет, – возмущению Сириуса не было предела, но улыбка, как и у остальных мародеров, лучезарно освещала его лицо. – Хэй, Хвост. Сочиняешь новые поэзии? Питер со временем осознал, каким чересчур застенчивым он был, что с раннего детства парень считал себя недостаточно сильным, недостаточно умным, недостаточно обаятельным и недостаточно смекалистым. Дружба с Джеймсом всегда напоминала об этом, он всегда был лишь вторым слабым звеном по мнению остальных. Впервые у него появился шанс показать себя настоящего, впервые он воспользовался чем-то мгновенно — сожаления не достойны почета. Мародеры не сожалеют о поступках, джентльмены не берут слова назад.***
Он запрыгнул на слизеринский стол, когда здоровался с парнями из шахматного кружка, когда это не входило в его планы. Очевидном, что на него стали давить бодрая похвала других, а за каждой похвалой всегда следовало: «С нетерпением ждем следующего раза!». Сколько бы раз он не хотел прекратить «цирк», не действовать на нервы декану или домашним эльфам. Бедные создания, которым наверняка приходится отскребать грязь со столов, на которых стоял Питер со своими вечно грязными ботинками. И как бы сильно он не был занят, у Петтигрю всегда находилось время написать новый «шедевр» для его фан-клуба. — Простите, что сегодня так неожиданно, – начал Питер, когда поймал три пары удивленных глаз на своей персоне, а точнее где она расположилась. – Спасибо парням из Слизерина, которые предоставили свой стол. — Мой стих, он не совсем типичный, на самом деле, – руки у Петтигрю начали потеть от стыда, но не из-за публики, а скорее из-за содержания его пергамента, на котором он кривоватым почерком нацарапал строки. – Вообщем, без лишней болтовни, хочу представить вам «Любовь сильна, но...».Хочу подметить я, Что побывав в бордели я, Увидел славных там людей И пару тройку пива. Нет, без вранья, Там танцы заводные, Бабохи в песне закружили И охмурили. Оставив всем по чаевым И пару тройку пива, Ушел домой к своей семье Оттрахав ту кобылу, Что выжрала зарплату всю И нашу с ней певчину.
— Мистер Петтигрю, это непростительно, вы... – в мгновение ока профессор Макгонагалл подлетела к слизеринскому столу, махая руками, чтобы ученик ее факультета слез. Но слова женщины были несколько прерваны, когда аплодисменты завуалировали по залу, с каждым разом становясь громче: кто-то даже начал свистеть — кто-то встал со скамьи в полный рост. — Профессор, не стоит наказывать нашего юного друга, – на этот раз голос директора Дамблдора раздался на весь Большой зал, который, к слову, не упускал возможно похлопать, – мистер Петтигрю, у вас талант, прошу заметить. Эх, помню времена, когда мой друг по молодости писал мне стихи... — Директор, позволю заметить, что ученикам не стоит знать подробности, – Минерва откашлялась, снова привлекая внимания, пока зал утихал и успокаивался от перевозбуждение. И Питер решил, что либо сейчас, либо его выгонят из школы в следующий раз, но набрав в горло побольше воздуха и произнеся заклятие громкоговорителя, наставив палочку к горлу, парень начал:О капитан! Мой капитан! Рейс трудный завершен, Все бури выдержал корабль, увенчан славой он. Уж близок порт, я слышу звон, народ глядит, ликуя, Как неуклонно наш корабль взрезает килем струи. Но сердце! Сердце! Сердце! Как кровь течет ручьем На палубе, где капитан Уснул последним сном! О капитан! Мой капитан! Встань и прими парад, Тебе салютом вьется флаг и трубачи гремят; Тебе букеты и венки, к тебе народ теснится, К тебе везде обращены восторженные лица.
Все знали кому принадлежал это стихотворение и зачитав немногую часть, Питер устремил свой взор к учительскому столу, за которым сидел профессор Дамблдор, не давнейший его спаситель. Взоры каждого устремились на стул директора, который засмущался — продолжал радостно хлопать. — Я не знал, что ты учил Уолта Уитмена, – начал Римус, как только они вошли в гостиную Гриффиндора. – Это было как всегда великолепно. — Ты оказывается такой похабник, – Сириус толкнул Питера в бок, улыбаясь до ушей, фирменная улыбка Блэка, как без нее, – хоть кто-то поставил на место эту ободранную кошку. — Ты должен записать нам свой стих, это было очень смело, как всегда. Тем более, что подобный стиль для тебя новшество, – все свелось к тому, что следующий час Питер, Римус и Джеймс обсуждали произошедшее, пока Сириус уныло вздыхал каждый раз, когда кто-то из мародеров повторял: «О капитан! Мой капитан!».***
В иной раз, когда творчеству Питера не было предела и в комнате мародеров по новым и обычным традициям, проводилось дополнительное чтение литературы Петтигрю. Усевшись в круг святого почета, парни радостно обменивались мнениями насчёт новых стихов друга, подавали идеи для творений. — У меня есть шикарная мысль, - было видно, как лицо Сириуса озарилось бешеным блеском радости и глаза настолько выпучились из орбит, что Римусу стало страшно сидеть с ним рядом. План Блэка был невероятно прост, но довольно страшен, ибо такой проказ стоил парой тысяч отработок до конца дней их. По стечению обстоятельств и чистой удачи, когда дело качается мародеров, на следующей неделе должно состояться собрание Клуба Слизней, в которое с гордостью были приглашены Джеймс с Сириусом. — Ты предлагаешь мне пробраться, пока все будут заходить? – Питер кричал от страха, удовольствия и стыда. — Да! Что тут такого? – с Сириусом сложно было сидеть рядом, потому Римусу пришлось отодвинуться на пару метров, чтобы тот не убил его во время жестикуляции. – Ты просто не можешь признать, что я, мать его, гений. Все обстояло именно так, как полагал план Сириуса. Внеся пару изменений, такие как образ, в котором пристанет Питер и собственно его появление. И ровно в 16:00 все мародеры покинули комнату, с непристойным молчанием. — Мистер Поттер и мистер Блэк, рад вас видеть, что ж проходите, это будет незабываемый вечер, – профессор Слизнорт встречал приглашенных учеников у входа, пожимая руки каждому пришедшему. — Не сомневаюсь, – прошептал Джеймс, что его услышал Блэк, и вызвал его улыбку, – действуй, Хвостик. Собственно говоря за Питера, он, как и проговаривалось, зашел вместе с друзьями. Мантия телепалась сзади него, а сам он шел на носочках, стараясь не шуметь ботинками. А дальше на ближайшие пол часа все места под столом было в его распоряжении. — С честью объявляю, что наше собрание Клуба Слизней открыто, а вы, мои дорогие друзья, можете приступать к закускам, пока эльфы будут разливать нам чай, – Слизнорт запыхался, пока растолковывал свою милосердную речь и желая поскорее присесть приступил к сочным эклерам. Питера уже не волновало затруднительное предшествие перед всеми присутствующими. Мантия полетела на пол, когда чашки чая начали отлетать от стола, а разговоры активно заполнять комнату. Те же массивные ботинки, с которыми он не мог представить свое расставание ступили на первый край стола, он разбрасывал посуду носками, поправляя каждую деталь наряда. Мэри, которая так живо согласилась принять в этом участие, нарисовало на лице Питера целое произведение искусства, заключающееся в полноценном макияже, с различными стразами около глаз. Лили поделилась с ним одной из своих ярких юбок, которую пришлось порвать в некоторых местах, по мнению Сириуса так она больше соответствовала образу. — Дорогие, дамы и господа, – начал громко Питер, когда взор каждого присутствующего полностью принадлежал ему, – как вы можете знать, я читаю свои стихотворения каждую неделю в Большом Зале, но ведь надо что-то менять? И потому я и пришел сегодня к вам, ради вашего отклика на одно из немногих моих стихов. Профессор Слизнорт не мог прийти в себя от такой наглой выходки и непростительного образа, пока большая половина стола, включая мистеров Сохатого и Бродяги, радостно свистели. — Без излишний словосочетаний, с радостью приветствую вам мое стихотворение «О чем молчит ночь»!Я фаллос в руки свой беру И вдоль усердно провожу, Ах, как приятно было мне, Когда в сумрачной темноте Я вздохами разразился. Ах, вот бы мне кто помог, Ах, вот бы мне кто подсказал, Как в темноте той бессердечной Мне всхлип остановить помог. И я усердно надавлю, Пока соседей не разбужу, Они то мне помочь, наперерез И в очередь встанет весь факультет. Ах, сука, как приятно мне, Вот блять, можно поскромней, Но что поделать я могу, Когда в пизде мой ночной сон.
Аплодисменты с еще большей силы оглушили чуткий слух Питера, гордость за себя переполняла всю его душу. И он не мог поверить, что все эти радостные, смешные и завлеченные лица смотрят на него, что они поют оду в его честь, выкрикивают его имя. Что не скажешь о профессоре Слизнорте. Бедного учителя Зельеварения схватил сильнейший удар, который пропустили каждый присутствующий там. И на следующие утро Питер Петтигрю уже сидел в кабинете декана Гриффиндора — Минервы Макгонагалл, которая назначала ему двухнедельную отработку и грозила забрать у ее факультета половину очков. Но он не мог вообразить, что на самом деле не побоялся выступить на закрытом мероприятие. И даже сейчас он не жалеет не об одной секунде того прекрасного дня.