My heart bleeds your melody

Нью-Йорк до безобразия оживлен. Люди, спешащие по делам, люди, прогуливающиеся по улицам, влюбленные парочки, компании веселых друзей, пробки из сотен машин, дети, животные, разные запахи из всевозможных забегаловок, звуки с рекламных экранов. Всего слишком много, а Саймон - пустой. Бесцельно прослонявшись по городу целый день, под вечер он приходит в место, зовущееся домом, но не являющееся им по сути, потому что здесь он - совершенно один, - и отправляется в ванную. Кипяток, в котором лежит Саймон, с головой уйдя под воду, греет лишь отчасти. Выпей он перед этим пару литров первой положительной, чтобы та успела пробежать по венам, тепло восприимчивость бы улучшилась. Но в последнее время ему не хочется есть. Последнее время - это, наверное, лет десять из его продолжительной вековой жизни. Саймон не считал. Мелодия. Легкая, пронзительная, с будто небрежным бездумным перебором клавиш фортепиано бесконечным транзитом проходит в его голове, занимая секунды, минуты, часы, дни, месяцы и годы. Вытесняя собой воспоминания, эмоции, желания, саму жизнь. - Я бы сказал, что у тебя шизофрения, ниньо, но мозг вампиров не подвержен изменениям, - кажется, лет пятнадцать назад заверил его Сантьяго. Тогда Саймон еще переживал за что-то, кроме проклятой мелодии. В запылившейся гостиной стоит рояль. Он научился играть и в итоге пытался повторить то, что слышит на репите, в надежде, что наигранная вживую мелодия его отпустит, но до сих пор ему не удалось. На его шее и лопатке красуется пара замудренных ангельских рун, с помощью которых Клэри пыталась очистить его сознание, но и это не помогло. Саймон даже не знает, придумал ли он эту мелодию сам или кто-то когда-то наиграл ее в секундном порыве вдохновения. Все что он знает - мелодия убивает его, заставляя мертвое сердце внутри кровоточить. Когда за окном темнеет, к нему в дом бесцеремонно, выскочив из портала прямо в гостиной, вваливаются Сантьяго и Бейн. Разодетые, с подведенными глазами и блеском на губах, в случае Магнуса, они оживленно болтают, попрекают Саймона в ужасно попустительском домовладении, сетуют на его бесстрастное выражение лица и абсолютно безразличный ко всему настрой, в то же время успевая, практически против его воли, собирать парня на вечеринку. - Бал-маскарад, деревенщина. Во дворце королевы Маб! - поправляет его Магнус, кривя лицо от того, что кто-то посмел назвать это великое, происходящее раз в десять лет событие абсолютно примитивным словечком "вечеринка". - Пафосная тусовка с морем блеска, - возражает Рафаэль, чтобы побесить Бейна, но тот, полностью увлеченный превращением Саймона в неведомое нечто, пропускает его замечание мимо ушей. Спустя пару внутренних истерик и вновь сменившей их апатии, Саймон смотрит на себя в зеркало и конечно же не узнает. Бледность кожи скрыта бронзатором, мешки под глазами растушеванными тенями и блестками, на истончившихся губах совсем немного матовой помады естественного оттенка. Непослушные вьющиеся волосы уложены. Излишняя худоба мастерски скрыта за свободной белой рубашкой, поверх которой на плечи небрежно накинут темно-бордовый пиджак из бархата, выглядящий богаче самого Саймона. - Ты меня как-будто на собственную свадьбу собрал, - замечает Саймон, отходя от зеркала, и Магнус недовольно фыркает. - От того, как пройдет этот вечер, зависит и моя свадьба в том числе, - говорит он как-то отстраненно и тут же получает гневный тычок в ребро от Рафаэля. - Ты не слишком-то болтай, - одергивает его Сантьяго и на вопросительный взгляд Саймона, требующий от вампирского родителя объяснений, качает головой - мол, не твоего ума дела, ребенок. На черном как ночь Астон Мартине все втроем они добираются до парка, где под мраморным фонтаном с русалкой спрятан вход в царство фэйри, и перед тем, как незаметными взгляду прогуливающихся по тротуарным дорожкам примитивных, зайти в благой двор королевы Маб, Саймон надевает маску. Черная, как лацканы его пиджака, и винтажная, словно Магнус купил ее еще лет триста назад, она прикрывает половину его лица, и Саймону немного непонятно, зачем было красить его глаза, если их все равно не видно, а снимать маску категорически запрещено. Но Магнус, стоит им зайти на крыльцо роскошного дворца, стены которого сплетены из прочных ветвей растений, цветов, слоновой кости и драгоценных камней, подхватывает сопротивляющегося Рафаэля под руку и вместе с ним упархивает бабочкой, освобождаясь от всех недовольных комментариев Саймона. В конце концов бал повторяется по прошествию каждых десяти лет, а их таких прошло уже девять и Магнус привык ко всему, что в тот или иной момент может не понравиться его вампирским компаньонам. И если Рафаэль с возрастом и появлением дитя стал несколько спокойнее, то Саймон, с каждым новым годом все больше походивший на тень от прежнего себя на балах становился и вовсе невыносим. - Будь помилее и поулыбчивее, - перед тем, как сбежать, напоминает ему Магнус. - Сегодня десятый бал, последний, на который мы приглашены. И Саймон улыбается. Улыбается выглядящим словно сбежавшие с олимпа боги фэйри, улыбается другим вампирам и оборотням, улыбается всем и каждому, хотя чувствует себя так, словно тело парализовало и улыбка просто приклеилась к лицу, пустая и неискренняя. Несмотря на дивные переливы трелей и арф, складывающихся в истинную суть волшебства, в голове Саймона играет все та же, ни на секунду не покидающая его мелодия. Нота за нотой, иногда чуть громче, иногда чуть тише, будто зовет куда-то, играет в "холодно и горячо". Не выдержав витающего в воздухе аромата сладких фруктов, ягод и трав, Саймон сбегает на балкон, но шум в голове лишь усиливается, и в какой-то момент мир перед глазами начинает рассыпаться, превращаясь в тьму, по краям объятую светом. - Эй, с тобой все в порядке? - окликает его голос и фортепианная мелодия взрывается вспышкой острой боли в висках. - Ммм… Почти, - отвечает Саймон, посильнее вцепляясь в перила и пережидая. Боль уходит вместе с чужой рукой, легшей на плечо. Рядом с ним всадник Дикой охоты. Саймону хватает одного лишь взгляда в его глаза, чтобы это понять. Один горит жидким золотом и янтарем. Другой скован непроглядной, всепоглощающей тьмой. Не живой и не мертвый, обреченный на вечное служение Гвин ап Надду и погибшим в боях. Фэйри ли, человек ли, без разницы. - Давно не виделись, - говорит всадник, заметив, что Саймон приходит в себя. Его волнистые светлые волосы собраны в пучок на затылке, а одежда как всегда вся черная, с серебристыми витиеватыми узорами фэйри. Каждый бал-маскарад Саймон встречается с ним и танцует, но за все это время так и не узнал, как его зовут. - Десять лет для бессмертных что растянувшийся день, но я рад тебя видеть, - отвечает Саймон и на этот раз улыбается по-настоящему. - Мне пришлось проискать тебя полвечера и вот, стоило выйти на балкон, как ты нашел меня сам, - всадник тоже улыбается, и Саймон замечает скол на верхнем резце. Тот кажется ему смутно знакомым, как и кольцо на цепочке, висящее на шее и лишь слегка выглядывающее из-за ворота рубашки. Но, может статься, это от того, что они действительно давние знакомые - шутка ли, с их первой встречи сто лет прошло. Несмотря на то, что лицо всадника скрыто маской точно так же, как и лицо Саймона, он определенно красив. Не уступает Саймону в росте. У него широкие плечи. Он стройный. И его кожа выглядит слишком загорелой и золотистой для обитателя мрака. Его ладони с длинными тонкими пальцами увиты сетями мелких шрамов. Губы обветрены семью ветрами, по которым он скачет изо дня в день верхом на лошади. Он кажется Саймону миражом. - Ты не против, если в этот раз мы потанцуем здесь, а не в общей зале? - обрывками до балкона долетает музыка, что играют фэйри, но в ушах Саймона по-прежнему мелодия фортепиано. Уже не такая настойчивая, но все еще достаточно громкая. - Я буду не против, даже если ты предложишь станцевать на ветке дерева или, что чистой воды безумие, на самой луне, - смеется всадник и голос его полон непоколебимой уверенности. Все в нем, вообще-то, об уверенности. Осанка, прямой изгиб плеч и взгляд. Если бы не плавное поглаживание кармана брюк пальцами, Саймон решил бы, что тот и вовсе ни о чем не волнуется. - В теории мы могли бы и на луне, - хмыкает он, кладя свои ладони на те самые широкие плечи и чувствует, хотя не должен бы, слабое тепло. - Никому из нас не нужен воздух, чтобы дышать... Пальцы, которые бы идеально ложились на клавиши пианино, пробегают по спине Саймона и останавливаются на его талии. Привычное ко всему равнодушие слетает, словно наброшенная впопыхах вуаль от порыва ветра. Магнитический взгляд разных глаз всецело завладевает вниманием. - Сегодня последний раз, когда мы можем вот так танцевать, верно? - плавно кружа Саймона по балкону, вспоминает всадник. - И это мой единственный повод для сожаления, - соглашается Саймон, нисколько не соврав. Чувство, словно Саймон знает его даже лучше, чем себя самого, кажется абсурдным, но не покидает. Может быть поэтому он до сих пор так и не спросил всадника об имени. Может быть поэтому не спрашивал его вообще ни о чем. Мелодия звучит как капли дождя, бьющие по стеклу - прерывисто и в то же время монотонно. - Я слышу музыку, - признается Саймон, так и не разорвав зрительного контакта. - Я тоже ее слышу, фэйри отличные музыканты, - хмыкает охотник, кривя губы в нервной улыбке. - Нет. Я слышу фортепианную мелодию в своей голове. Уже больше десяти лет. Саймон не знает, зачем говорит это. Но почему бы и нет, если они больше все равно никогда не встретятся. - Что за мелодия? - помедлив, уточняет всадник. Саймон не знает, как передать ее словами и звуками, поэтому кладет ладонь на открытую щеку всадника и мягко настукивает ритм подушечками пальцев, пока указательный палец случайно не соскальзывает со щеки и не ложится на губы, в самый уголок. Всадник замирает, напрягается под руками Саймона. Он словно действительно понимает мотив мелодии, узнает ее и в выражении его лица, наполовину скрытого маской, Саймон замечает тревожное ожидание. - Скажи мне свое имя, - просит он, не убирая пальца с уголка губ. - Джонатан, - выдыхает всадник, прижимаясь щекой к его ладони. Саймон кривится - Джонатан неподходящее имя. - Джейс, - поправляет он. - Тебя зовут Джейс. Мелодия подходит к концу, звучит проигрыш. Саймон подается вперед и почти невесомо, почти целомудренно целует Джейса, на миг закрывая глаза. Все вокруг останавливается, меркнет и, истончившись, исчезает. Из самых тщательно оберегаемых, потаенных глубин сознания, словно крошечная слабо мерцающая звезда, выбившаяся из мириада таких же звезд, принадлежащих неизвестно какой галактике, крупица позабытой правды падает Саймону на ресницы, чтобы он наконец прозрел. Легкой, пронзительной, с небрежным перебором клавиш мелодией больше века назад не в меру романтичный сумеречный охотник признался Саймону в любви, пообещав, что ничто на свете - ни метка Каина, ни демонический брат Клэри, ни один ангел или демон, ни даже сама смерть не заставит его оставить Саймона. А затем, спасая жизни друзей и семьи, этот смелый, решительный и самоубийственно глупый сумеречный охотник предложил себя королеве Маб в качестве разменной монеты с Дикой охотой, лишь бы та пришла им всем на выручку. - Я позволил себе забыть тебя… - ошарашенно произносит Саймон, распахивая глаза, и растерянно смотрит на Джейса. Того самого сумеречного охотника, что сто лет был вынужден бродить по пропитанной кровью павших земле, забытый всеми любимыми. Джейс снимает с себя маску - он не повзрослел ни на один день. Улыбка, озаряющая его лицо, выражает безграничное облегчение. - Но ты все же вспомнил, - мягко, благодарно говорит он и плавно, бережно снимает маску с лица Саймона, по щекам которого текут уродливые, кровавые слезы. Вместе с памятью и обрушившейся жуткой правдой, исчезает пустота. Потерянная любовь - вот что не давало Саймону жить, чувствовать, радоваться мелочам. Он смотрит на Джейса, словно тот внезапно начавшийся сон или, наоборот, слишком резкое пробуждение. Смотрит и совсем не верит. - Хэээй, Саймон? - зовет Джейс, размазывая слезы по его лицу, пытаясь стереть их совсем, но делая только хуже. - Джейс… - жалобно почти скулит он, будто что-то болит, хотя тело в порядке. - Джейс… - он несмело, нерешительно обхватывает его запястья, прижимает его руки к своей груди. - Клэри, Изабель, Лайтвуды и много кто еще… - он не в силах сказать это дурацкое "умерли", потому что его душат слезы. "Они умерли, так и не дождавшись, так и не вспомнив. Джейс, это все из-за меня", - застревает поперек горла горькое и отчаянное. - Все нормально, - говорит Джейс, словно так и есть. - Я давно простился со всеми вами. Мне достаточно и того, что они прожили долгие, счастливые жизни. Ну эй, не реви, - ему тоже больно, Саймон знает, но Джейс обнимает его и на этот раз целует сам, говоря уверенные "спасибо" и "люблю". Из зала раздается звонкий удар, под ногами дрожит белый мрамор, грозно гудит охотничий рог. Саймон слышит его второй раз за жизнь и мертвой хваткой вцепляется в Джейса, буквально окаменев от ужаса и беспокойного вороха мыслей. Снова он никуда его не отдаст, к черту Великую охоту, Гвин ап Надда и весь дворец фэйри заодно. - Все путем, - заверяет его Джейс, которому, кажется, даже весело. - Сделка выполнена. Ты вспомнил меня сам, без чьей-либо помощи. Так что нас с Алеком наконец отпустят. Точно. Алек Лайтвуд. Парабатай. Куда Джейс, туда и он. Одной монеты было мало, и Алек ушел вместе с Джейсом. До Саймона мигом доходит, начерта Магнус раз за разом волок его на эти пышущие роскошью и изобилующие алкоголем вечеринки. В отличие от него, Бейн - маг, и ему было не суждено забыть, и по той же причине он не мог вытащить Алека из Охоты. Не уступающая красотой богоподобным ангелам королева Маб, стоя в центре залы под руку с командиром Дикой охоты, поднимает кубок, полный вина, стоит Джейсу с Саймоном и Алеку с Магнусом появиться перед ее глазами. - Джонатан Кристофер Эрондейл, Александр Лайтвуд. Вы сполна отдали Дикой охоте и выполнили уговор. Живущий вспомнил вас, и отныне, сумеречные охотники, друзья фэйри, вы свободны. - Да будет так, - подтверждает ее слова грозно выглядящий Гвин ап Надд. Зал полнится звуками аплодисментов. Алек с Джейсом обнимаются. Магнус подходит к Саймону и хлопает его по плечу. - Я уже было начал сомневаться, действительно ли ваша со Златовлаской любовь такая уж бессмертная, - с нотками сарказма и нескрываемой радостью говорит он. - Вот поживут сто лет вместе, а не порознь, и посмотрим, - появляется будто из ниоткуда Рафаэль, которому все еще не нравится связь его дитя с нефилимом. - Только если вновь не придется жертвовать собой, - удрученно подмечает Саймон, неотрывно следя за обсуждающим что-то с Гвин ап Наддом Джейсом. Теперь, когда владелец мелодии найден, беспокойное сердце унимается и перестает кровоточить.